Змеиная вода

Которая точно не одобрила и не простила бы.

– Я стал устраивать сцены. Требовать, чтобы Надежда отказалась от школы… я знал, сколь важно это для неё. Я стал насмехаться над её работами. Твердить, что у замужней женщины может быть один-единственный интерес. И матушка меня поддерживала. Она ведь и сама так думала. Я знал, что это очень не нравилось Ангелине, и она в свою очередь не молчала. Тем более она сблизилась с Надеждой. Потом я вовсе потребовал отказаться от поездки…

– А если бы… - тихо спросила Зима, - она и вправду отказалась бы?

– Ниночка рассказала мне, что Надежда любит другого. Этого… забавного школьного учителя.

– Забавного?

– Он стремиться выглядеть изысканно, но как по мне смешон… и трусоват. Всякий раз, стоило мне появиться, он исчезал. При том я встречал их пару раз в городе. А Ниночка вовсе заявила, что видела их… целующимися.

– И вы?

– Обрадовался. Несказанно… понимаете, я тогда понял, что свобода близка.

– Но помолвку не расторгли, - устало сказал Бекшеев. – Почему?

– Мне пришлось бы озвучить причину… и выдать Ниночку. Она… так меня любила… и сестру тоже любила. Ей было тяжело. И я не хотел причинять ей ещё большую боль. Кроме того и репутация Надежды пострадала бы… я собирался поговорить с ней. Откровенно. Сказать, что знаю о ней и этом учителе…

– Разыграть сцену?

– Нет, - Анатолий мотнул головой. – К этому времени я бесконечно устал от сцен. От театра… матушка каждый день устраивала представление. Ангелина почти не бывала дома. Зоя… с ней же все будет в порядке?

– Будет.

– Хорошо… она уходила с Ангелиной, потому что даже мне тяжело было слушать эти бесконечные нотации с наставлениями… я собирался просто поговорить. Сказать, что… в общем, что нам стоит разорвать помолвку. Что я готов взять вину на себя.

– Даже так?

– Если бы Надежда согласилась, я бы устроил… скажем, пьяный дебош в городе. Взял бы пару девиц… или что-то вроде… она бы выглядела пострадавшей стороной.

– А ты?

– А я бы пережил, - теперь взгляд Каблукова был спокоен. – Я… я выбирал время… место… Надежда избегала встреч со мной. Я же… я медлил. Все-таки я не меньший трус, чем этот её… ну да не важно. Когда я почти решился уже, случилась неприятность на фабрике. И мне пришлось уехать на несколько дней.

– То есть, вас в городе не было?

– Я вернулся как раз тогда, когда произошло несчастье…

– И промолчали.

– А кому и что я должен был говорить? Меня допрашивали, но… - Каблуков развел руками. – Но ни моя болезнь, ни… остальное… не имели отношения к делу. Потом выяснилось, что Надежда была беременна… и что это тоже как-то повлияло. И сердце у неё было слабым… в общем, все сложилось, как сложилось.

– Дальше, - потребовал Бекшеев.

Поесть бы.

Живот сводило от голода, что нормально после выброса силы. Но уйти означало разбить разговор. А потом, в другой раз, рискнет ли Анатолий открыться.

– Дальше… дальше я уехал. В Швейцарию… там хорошие врачи. Меня обнадежили, что болезнь моя поддается лечению… и даже вылечили.

– Вылечили, - подтвердил Захар. – Практически. Только…

– Только детей у меня все равно не будет, - завершил фразу Анатолий. – Матушка почему-то решила, что если болезнь отступила, то… и на остальное есть надежда.

– И выбрала вам новую невесту? Ниночку?

Глава 35 Змеелюды

Глава 35 Змеелюды

«Существует и такое поверье. Ежели взять шкуру черной змеи, сброшенную ею на Купальскую ночь, сказать слово заветное и бросить в молоко, то со шкуры той чешуя осыплется, раствориться в молоко. А кто его выпьет, у того во внутрях чешуя змеенышами обратиться. И вцепятся они в кишки и будут жить, расти, кровью питаясь. А человек станет чахнуть и бледнеть. Будет исторгать из себя рвоту кровавую. Ноги же и руки его иссохнут от яда змеиного, глаза почернеют…»

О народных приметах и суевериях

– Ниночка… - Анатолий подавил вздох. – Она… она влюблена в меня. Если это можно назвать любовью. Честно говоря, пугает. Серьезно, пугает… когда за каждым твоим движением следят с таким восторгом. Когда каждое слово ловят… это… знаете, поначалу это было забавно. И приятно, что уж тут. Я живой человек, и с самолюбием у меня всё в порядке.

В этом я ничуть не сомневаюсь.

В дверь осторожно постучали и она приоткрылась, пропуская Тихоню.

– Ничего не пропустил? – уточнил он. – Мне тут сказали, что у вас опять…

– Опять, - Бекшеев указал на стул. – Садись.

– Да нет, воздержусь, пожалуй. Пойду, по коридорам погуляю… посмотрю, что да как.

– Спасибо, - произнес Анатолий. – Я, конечно, понимаю, что всё давно вышло из-под контроля, но… исповедаться перед этим хамом не готов.

Кто бы говорил за хама.

– Значит, Ниночка…

– Ходила за мной следом. Что-то спрашивала… приносила альбомы, такие, девичьи, знаете, где надо стишки и комплименты. Я и писал. Мне ведь не сложно. Она была милым ребенком.

– Когда всё изменилось?

– Я надеялся, что она перерастёт это вот всё. В конце концов, ей предлагали Петербург… там хватило бы женихов. Скажу больше… пусть Пестряковы и не слишком состоятельны, но многие бы увидели, что Одинцов им благоволит. Не ошибусь, сказав, что он ответственный человек?

– Не ошибетесь, - подтвердила я.

Анатолий кивнул.

– И в этом увидели бы шанс… нет, никаких прямых договоренностей. Но в свете умеют всё повернуть так, что…

Я поняла.

Да. Любовь. И милый супруг, которого грешно не поддержать, потому что он заботится о Надежде там или Ниночке. А значит, можно слегка поспособствовать его карьере. Ничего-то такого, что нарушает писаные или неписаные законы. Просто… участие.

Странные они люди, аристократы. Даже Бекшеев.

– А она заявила, что умрёт, но не расстанется со мной. Даже таблеток наглоталась.

– Я не знала, - сказала Людочка.

– Ещё бы… Ниночка пришла умирать к нам. Матушка вызвала своего… знакомого.