Змеиное Солнце

Признаться, Мина совсем не помнила младшего брата Урхо. Но раз ее жених — избранник богов, то он должен быть еще сильнее и краше брата. Он, несомненно, возвышается над прочими, а в его глазах синеет само небо... Он ничем не похож на обычных ингри...

В глазах девушки вспыхнула радость узнавания. Да вот же он — ее суженый, прекрасный и грозный, будто сам Шкай! Мина улыбнулась и, легко сдвинув бедром вышедшего вперед Учая, шагнула навстречу Джеришу.

Сыны Грома прыснули было в кулак, но благоразумно умолкли. Мина остановилась, удивленно поглядела на вержан, затем вновь на золотоволосого арьяльца:

— Ты — Учай, брат Урхо?

— Э нет, — ответил воин, расплываясь в широкой ответной улыбке. — Я не Учай. За плечом у себя поищи!

Лицо дочери вождя вытянулось. Она медленно повернулась, словно стараясь уверить себя, что кого-то пропустила. Ведь, право слово, не мог же этот безбородый заморыш с кислым лицом победить ее могучего отца?

Но чуда не произошло. Заморыш, обиженно сжав губы, глядел на нее и затем наконец вымолвил высокомерно:

— Ищешь суженого? Вот он, перед тобой!

Мина растерянно поглядела на стоявшего у дверей родного дома отца, на подружек, теснившихся за ее спиной, и нахмурила густые брови.

— Да ты смеешься надо мной, что ли? — воскликнула она. — Правда ли, что ты брат Урхо, отрок?

Сыны Грома дружно закивали, на всякий случай пятясь. Джериш насмешливо скалился, любуясь статной девицей.

— Все так и есть, дочь Тумы, — через силу ухмыльнувшись, подтвердил Учай. — Понимаю, что ты не можешь поверить своему счастью и потому медленно соображаешь. Да, ты назначена мне в жены. Таково слово твоего отца и воля богов!

Дочь вождя увидела его усмешку, и глаза ее гневно загорелись.

— Я, конечно, воли богов не преступлю, — громко сказала она, бросив уничтожающий взгляд на отца и расправляя плечи. — Но коли так уж суждено... Ты должен добыть меня!

Толпа обжан оживилась и зашумела. Подруги за спиной громко зашептались и захихикали, глядя на жениха, который рядом с Джеришем казался особенно тощим и слабосильным.

— Одолей меня и свяжи, по обычаю, — мстительно улыбаясь, продолжала Мина. — И потом унеси на руках со двора! Иначе какой же ты будешь глава рода? — Она властно повела рукой, делая знак родичам и подругам освободить место. — Не будем терять время! — Мина свела в замок руки и вывернула их запястьями наружу. — Давай, суженый! Одолей-ка меня!

Джериш не скрываясь захохотал во всю глотку. Обжане радостно подхватили его смех. Мина, довольная своей находчивостью, игриво улыбнулась арьяльцу.

— Что ж... — процедил Учай, явно не радуясь предстоящему испытанию. — Пусть будет так.

— Пусть будет, — согласилась девушка и, развернувшись, с размаху влепила ладонь в грудину жениха.

Глаза у того выскочили на лоб, он отлетел на руки собратьев и наверняка бы рухнул наземь, если бы Дети Грома не подхватили его.

Все присутствующие разразились громовым хохотом, тыча пальцем в незадачливого вержанина.

— Отец, — не глядя более на наглого юнца, Мина повернулась в сторону крыльца, где стоял Тума, — этот жених слишком хлипок для меня. Он не стоит...

Она не успела договорить. Оттолкнувшись спиной от рук соратников, Учай подскочил к ней сзади, схватил за длинную густую косу, навернул ее на кулак, сорвал с пояса кошель и что есть силы огрел им избранницу по затылку. Та, не охнув, упала ничком в траву.

Обжане ошеломленно замолчали.

— Ты убил ее, что ли? — взревел Тума, и его яростный рев подхватили все обжане. — Ты пришел на свадьбу с оружием?!

— Нет. — Учай склонился над лежащей девушкой, приложил пальцы к горлу, где под кожей билась жилка. — Она жива, просто без чувств. И конечно же, я не нарушил обычаев, ибо это не оружие!

Он развязал кошель, сделал несколько шагов вперед и высыпал перед Тумой на крыльцо горку арьяльских золотых монет — неслыханную редкость в Ингри-маа.

— Это мой подарок отцу невесты! А сейчас прошу всех помолчать и не мешать мне своими криками связывать нареченную! Полагаю, никто не сомневается, что я победил?

* * *

Жилище слепого гусляра и песнопевца Зарни находилось посреди озера. Учай, увидев плот и на нем шатер, покрытый бугристой кожей неведомого зверя, сперва удивился, отчего вдруг этот диковинный человек избрал себе такое диковинное жилье. Но впрочем, как же по-другому? Учай знал, что Тума предлагал вещему певцу лучшую избу — просторную и теплую, — но тот лишь мотнул головой. «Земля — ваша, вода — божья. Мои песни не здесь рождаются. Людские разговоры для них помеха. Плеск волн, шелест листьев — в них слышу я речи вышних...» Тума лишь развел руками и согласился.

Обжане относились к вещему гусляру с величайшим почтением. Старались угодить, чем только могли. Зарни жил на плоту один — его люди расположились в другом шатре, на берегу озера. Причем не только те молчаливые парни, что пришли с гусляром из дривских лесов, но и местные жители. Две-три обжанки уже перебрались в шатры челяди гусляра, готовили, стирали. Прочие им завидовали.

Учай подошел к берегу и окликнул одного из слуг гусляра, удивших рыбу с края плота. Заметив сына Толмая, челядинец встал, заглянул в шатер, затем отвязал челн-долбленку и неспешно погреб к берегу.

— Расскажи о хозяине, — забираясь в долбленку, попросил Учай, стараясь, чтобы его слова прозвучали как распоряжение.

Длинноносый гребец с острыми скулами и будто вечно прищуренными водянистыми глазами ткнул себя пальцем в грудь:

— Не понимать!

Учай пригляделся к челядинцу. Он знал, что Зарни нанял себе помощников в землях дривов. Дривы, жители болотного края к югу от земель ингри, и впрямь говорили на ином языке. Однако в Ладьве они довольно бойко изъяснялись на купеческом наречии, впитавшем в себя все языки, раздававшиеся на торгу. «Врет, поди, — решил про себя Учай. — Говорить не хочет...» И больше обращаться к гребцу не стал.

Дощатый помост плота тихо покачивался под ногами. Учай старался двигаться бесшумно. У входа в шатер он остановился, обдумывая то, что хотел сказать, и тут услышал негромкое:

— Заходи! Что там стоишь? Или тебя заинтересовала шкура зверя, которой покрыто мое жилище?

Учай с досадой сжал губы. Уж конечно, слепец не мог видеть, как он разглядывает бугры и узоры на грубой безволосой шкуре, гадая, чья бы она могла быть. Да и зрячий не увидал бы сквозь стену.

— Здравствуй, почтенный Зарни.