Змеиный бог

— Мы должны обсудить твою речь, — сказала Игуана. — Все люди должны тебя услышать и подчиниться.

— Какие люди? — Слингер затянулся. — О ком ты?

— Те, что на церемонии награждения.

Он поднял брови.

— В Голливуде, — объяснила жрица. — Ты выйдешь на сцену и передашь им послание от моего народа.

Стрелок хмыкнул.

— Я не Марлон Брандо, — сказал он. — Я плохо гожусь для Голливуда и сцены.

— Я красная, — ответила Игуана. — Я гожусь еще хуже.

Пепел не нашелся, что ответить. Он спросил:

— И что за послание?

— Ты скажешь им, что мой народ нужно вернуть обратно. За Стену.

— Народ — в смысле, ацтеков? Всё племя? Целиком?

— Чем больше нас, тем лучше.

«Какая же ты сумасшедшая», — подумал он, любуясь ею.

— Ты выйдешь и скажешь, что змеиный бог требует наших детей вернуться. Потом выйду я и скажу, что я верховная жрица и подтверждаю волю Великого Змея.

Пепел поднялся на ноги.

— Ну-ка, посмотри на меня, солнце. — Он взял Игуану за подбородок и повернул ее лицо к себе. — Этот Великий Змей… ты всерьез веришь, что он существует? Как и весь этот бред, про Иисуса Христа…

Жрица вырвалась и отвернулась.

— Я не знаю, — сказала она, глядя в сторону. — Вчера не верила. Потом ты принес этот ужасный диск. Теперь я не знаю.

Стрелок помолчал.

— Ну допустим, — сказал он наконец. — Я попаду на эту церемонию. Выйду на сцену. Скажу что-то. И кто меня послушает?

— Ты скажешь им, кто был твой отец, и скажешь, что его дух говорит из твоего рта.

— И они поверят? — Слингер криво ухмыльнулся.

— Если дух отца силен в тебе, он подчинит их. Даже если нет, то он разгневается и убьет их. Скажи, что он идет за тобой и убивает всех, кто тебя не любит.

Стрелок подобрал футболку и бросил ее Игуане.

— Оденься, красавица, — попросил он.

— Почему ты не называешь меня «жена»?

Бессмертная Игуана без особой радости натянула футболку, зажав в пальцах ее рваный ворот.

— Чтобы мы с тобой друг друга понимали. — Слингер потушил окурок и убрал его в карман. — Я расскажу тебе о Джонни, знаменитом аризонском рейнджере. А ты решишь, вызывать его дух или нет. История короткая, без начала и конца, так что я расскажу ее только один раз.

Жрица смотрела на него молча. Он продолжал:

— По детству Джонни часто таскал меня на ярмарки. Там были аттракционы… не такие, как это ваше колесо, а простые, сельские. Такие, знаешь, деревянные быки, механические лошади. Я всё детство провел на этих лошадях и быках. Вот только они не двигались. Когда кто-то другой катался, двигались, а подо мной — нет.

Он затянулся и потер небритую щеку.

— Так вот, один раз я сидел на этой лошади. Я уже знал, что она как-то включается, только не знал, как. Тут ко мне подходит мужик, весь в белом. Джонни называл таких «слизняк-итальяшка». Сам он рассказывал, как полжизни гонялся за одним таким по пустыне, грохнул его где-то около Вегаса, а потом как-то подрастерял интерес. Джонни любил хвастаться подвигами.

— Это был… это был… — Игуана пыталась припомнить слово.

— Мужик в белом, — сказал Пепел. — Он подошел и бросил в машинку десять центов. Лошадь стала брыкаться, и я впервые покатался на самом деле.

Он помолчал.

— Тут явился Джонни, пьяный в дым, и устроил свое представление. Он орал на мужика, топал ногами. А тот смотрел молча. Потом спросил — «у тебя всё?». Потом наклонился к нему и сказал пару слов. И Джонни сразу поменялся в лице. Взялся скулить, извиняться — всё на одном дыхании.

— А человек в белом? — спросила жрица.

— Сплюнул под ноги и ушел. Джонни потом сказал, что это был Лакки Лучано. — Пепел хмыкнул. — Сказал, что он грозился убить меня, прямо на лошади, на глазах у моего отца.

— Рейнджер Джонни ценил тебя больше, чем свое имя, — сказала Игуана. — Это достойно уважения.

— Да, только мужик в белом шептал разборчиво. По крайней мере, я всё разобрал.

Он затянулся и медленно проговорил:

— Два слова. «Идем стреляться». А потом еще раз сказал «идём».

— Значит…

— При нем даже оружия видно не было. А у Джонни… — Стрелок откинул плащ и хлопнул себя по кобуре. — У Джонни всегда висела Кочерга, на этом самом месте.

— Значит, — повторила Игуана. — Твой отец не был тем великим белым рейнджером?

— Не знаю. — Пепел нахмурился. — Откуда мне знать? Он много пил и много трепался. Где правда, где неправда — кто теперь разберет.

Жрица встала и прошла к окну.

— Правды и неправды нет, — сказала она. — Есть только то, во что ты веришь. Твой отец верил, что он великий рейнджер?

Слингер ухмыльнулся.

— Особенно когда пьяный был.

— А ты веришь, что он великий рейнджер?

— Прости, солнце. Мне уже не двенадцать лет. А что касается привидений и духов — спасибо, но мне хватило Трикс.

— Кто такая Трикс?

— Никто.

Стрелок сделал шаг к ней. Жрица развернулась ему навстречу. Ее глаза снова сделались одинаково мертвыми.

Пепел еще раз шагнул к ней. Игуана не шевельнулась.

— Уходи, — сказала она. — Ты мне больше не нужен.

«Ты будешь только мешать», — услышал он голос Трикси. Но он бывал ей нужен, еще как. Трикс пыталась убежать от него, но всякий раз убеждалась, что он ей нужен.

Слингер помолчал и заговорил медленно, обдумывая каждое слово:

— Лос-Анджелес опасное место. Ты можешь нанять меня. Я профессиональный стрелок. Я смогу тебя защитить.

— У меня есть мои воины.

— Им нельзя убивать. Они боятся полиции. Так?

Она не ответила.

— Я не боюсь полиции, — сказал Пепел. — И я не стану задавать вопросов.

Взгляд Игуаны не изменился. Жрица ждала еще чего-то, но стрелок и так предложил больше, чем собирался.

— Хорошо, — сказала она наконец. — Может быть, я снова в тебя поверю. Иди за мной.

Бессмертная Игуана проскользнула мимо. Пепел обернулся, но верховная жрица уже покинула комнату.

Самые верхушки акаций слегка порозовели, но в дворике было темно и сыро, как на дне колодца. Игуана шагала вперед, не обращая внимания на холод. В утреннем воздухе сильно пахло фикусом. Жрица неслась вперед так быстро, что стрелок едва поспевал за ней. Вместе они протиснулись во внутреннюю дверь и вышли в фойе мотеля.