Змей
Шрифт:
Джейк погрузился в сладкий сон всего три минуты назад. Он поцеловал Майру, свою жену, пожелал ей спокойной ночи и скользнул под одеяло на огромной кровати в каюте первого класса. Майра еще прочитала несколько страниц романа, прежде чем глаза у нее стали слипаться. Она выключила лампу, натянула одеяло до самого подбородка и вздохнула, вспоминая залитые солнцем виноградники Тосканы.
Ранее они с Джейком отметили пребывание в Италии бутылочкой шампанского в ресторане первого класса. Кэрри предлагал выпить по бокалу вина на ночь в «Бельведере», но Майра ответила, что если она снова услышит в исполнении оркестра «Ариведерчи, Рома», то поклянется никогда больше в жизни
Прогулявшись по палубе с магазинами, супруги поднялись в лифте на следующий уровень и пошли к своей каюте, расположенной по правому борту. Они выставили в коридор багаж, чтобы стюард забрал его перед прибытием в Нью-Йорк на следующий день. Корабль колыхался, как огромная колыбель, и Майра вскоре уснула.
А сейчас кровать ее мужа тряслась как безумная, и вдруг Джейк взлетел в воздух, будто его запустили из катапульты. За этот миг свободного парения вся жизнь промелькнула перед его глазами, а потом наступила абсолютная темнота.
Смерть бродила по палубам «Андреа Дориа».
Она была повсюду: и в роскошных каютах первого класса, и в каютах туристического класса, находящихся ниже ватерлинии. Пятьдесят два человека погибли. Десять кают на палубе первого класса были уничтожены. На этом уровне пробоина оказалась самой широкой, а наиболее узкое место приходилось на палубу ниже ватерлинии. Но в каютах туристического класса пассажиров было больше, поэтому и здесь потери тоже были велики.
Люди погибали или оставались в живых словно по прихоти рока. Пассажир первого класса преспокойно чистит зубы и вдруг, заслышав страшный грохот, выбегает из ванной комнаты в спальню. А затем он видит, что стены нет и его жена исчезла. На прогулочной палубе мгновенно погибли два пассажира. Двадцать шесть иммигрантов из Италии — и среди них женщина с четырьмя маленькими детьми — оказались непосредственно на линии пробоины, и все были убиты искореженными стальными листами.
Но случались в ту ночь и чудеса. Так, одна девушка, выброшенная из каюты первого класса во время столкновения, очутилась на смятом носу «Стокгольма». А в другой каюте потолок обрушился прямо на супружескую пару. Однако им удалось выбраться из-под обломков и выползти в коридор.
Труднее всего пришлось пассажирам нижних палуб. Они вынуждены были пробираться по задымленным коридорам и проходам, залитым маслянистой черной водой. Мало-помалу уцелевшие собирались у смотровых площадок и теперь ждали хоть каких-то указаний.
Когда суда ударились друг о друга, капитан Каламаи находился в дальнем конце мостика. Оправившись от первоначального шока, он отдал команду «Стоп машина», и корабль наконец остановился в густом тумане.
Второй офицер подошел к креномеру — прибору, предназначенному для измерения угла крена судна.
— 18 градусов, — сказал моряк. А через несколько минут добавил: — 19 градусов.
Неприятный холодок прокрался в сердце капитана. Даже если затопило два отсека, крен не должен составлять более пятнадцати градусов. А при крене более двадцати градусов будут затоплены все отсеки...
Такая ситуация казалась невозможной. Проектировщики утверждали, что судно останется на плаву, даже если вода заполнит два отсека. Капитан потребовал доложить о потерях на каждой палубе, а особенно о состоянии водонепроницаемых перегородок. Каламаи также распорядился передать сигнал SOS и координаты корабля.
Вскоре вернулись офицеры с рапортами о положении на палубах судна. В машинном отделении механики и матросы откачивали насосами воду, но она прибывала быстрее,
чем люди работали. Бойлерная тоже была затоплена. Кроме того, вода залила еще два отсека.Офицер сообщил о новых показаниях кренометра: 22 градуса.
Капитану Каламаи не нужно было смотреть на кренометр, чтобы понять — угол крена миновал точку, при которой еще можно исправить катастрофическое положение. Палуба наклонилась под ногами так, что и без приборов все было очевидно.
Корабль погибал.
Каламаи помрачнел. Печаль охватила его душу. «Андреа Дориа» не просто какая-то посудина, это королева итальянских трансатлантических линий стоимостью двадцать один миллион долларов, самое величественное и роскошное судно Италии. Оно было спущено на воду всего четыре года назад, дабы показать всему миру — итальянский пассажирский флот оправился от последствий войны. Изящный черный корпус, белые надстройки, красно-бело-зеленая труба делали лайнер похожим на произведение искусства, вышедшее из-под руки скульптора, а не корабела.
Более того, Каламаи почти сроднился с кораблем. Он командовал «Андреа Дориа» в пробных рейсах и в сотнях трансатлантических круизов. Капитан ориентировался на палубах судна лучше, чем в комнатах собственного дома. Каламаи никогда не надоедало бродить из одного конца корабля в другой и с наслаждением любоваться великолепными работами выдающихся мастеров эпохи Возрождения: старинными зеркалами с позолотой, хрусталем, чудесными гобеленами и мозаикой. Насладившись фресками времен Микеланджело, капитан останавливался в холле первого класса перед массивной бронзовой статуей Андреа Дориа, который по своему величию занимал, пожалуй, второе место после Колумба. Бравый генуэзский адмирал будто собирался обнажить меч при первых же признаках появления пиратов-варваров.
А теперь все это должно сгинуть.
Жизни пассажиров — первейшая забота капитана. Каламаи уже собирался отдать приказ покинуть судно, когда офицер доложил, что спасательные шлюпки по левому борту нельзя спустить на воду. Осталось только восемь шлюпок по правому борту. И места в них хватит только для половины пассажиров... Капитан не мог приказать оставить корабль. Охваченные паникой люди бросятся к левому борту, и начнется хаос. Каламаи молил Бога, чтобы проходящие суда услышали сигнал о спасении и нашли их в тумане. Оставалось только ждать.
Анжело Донателли принес целый поднос бокалов мартини ньюйоркцам, отмечавшим свой последний день пребывания на борту «Андреа Дориа», после чего взглянул в одно из красиво задрапированных окон элегантной гостиной, называвшейся «Бельведер». Какое-то неясное движение привлекло взгляд стюарда.
Гостиная располагалась в передней части палубы. Открытая веранда для прогулок позволяла пассажирам первого класса любоваться океаном днем и ночью, если стояла хорошая погода. Однако большинство пассажиров уже оставили всякие попытки углядеть что-нибудь за серой пеленой тумана. А вот теперь, к своему ужасу, Анжело увидел огни и мачты большого белого корабля, плывущего сквозь туман.
— Бог мой! — пробормотал он.
Едва слова слетели с его губ, как раздался оглушительный звук, напоминавший взрыв огромной хлопушки. Гостиная погрузилась в темноту.
Палуба медленно сместилась. Анжело едва не потерял равновесие, но сумел удержаться на ногах. Размахивая круглым подносом, он сейчас напоминал знаменитую греческую скульптуру «Дискобол». Красавец-сицилиец из Палермо, от природы обладавший фигурой атлета, отточил ловкость, лавируя между столиками с подносом, уставленным бокалами и тарелками.