Змея, крокодил и собака
Шрифт:
– Само сравнение иератических знаний Масперо и моего брата уже является оскорблением, – грубо отрезал Эмерсон. – Для Уолтера это – пустяковая работа. Он только транскрибировал её в иероглифы в качестве любезности по отношению к миссис Эмерсон. Ей как-то взбрело в голову заняться переводом, но её иератика...
– Сравнения столь же излишни, сколь и неуместны, Эмерсон, – промолвила я. – Я никогда не утверждала, что являюсь специалистом по иератике.
(Объясняю для несведущих: иератика – это скоропись, сокращённая форма иероглифического письма, и зачастую настолько сокращённая, что сходство с первоначальной формой почти невозможно разобрать. Уолтер – один из ведущих специалистов в этой области, равно как и в других разделах
– Очень увлекательно, – согласился Невилл. – Особенно...
– Сейчас нет времени, – прервал Эмерсон. – Раз это так необходимо, не будем затягивать. Обопритесь на меня, Невилл, я не позволю вам упасть. Возьми меня за другую руку, Амелия – проклятый суфраги погасил свет, и я с трудом вижу, где все собираются.
Огни на другом конце коридора ярко горели, и мы смогли пройти достаточно быстро. Трепет гордости охватил меня, когда мы спускались по лестнице, поскольку все глаза – особенно женские – были прикованы к фигуре моего мужа. Не сознавая этого (в определённом смысле он очень скромен), он направился в обеденный салон, где друзья уже ждали нас.
Подобные встречи в первый вечер наших возвращений в Египет стали приятной традицией. Заняв своё место, я опечалилась, обнаружив, что несколько дружеских лиц мне больше не суждено увидеть – увы, до того знаменательного дня, когда мы снова встретимся в лучшем из миров. Я знала, что преподобный мистер Сейс грустит о кончине своего друга мистера Уилбура, случившейся в прошлом году. Их дахабии[42], «Иштар[43]» и «Семь Хатор[44]», бок о бок избороздили весь Нил. Теперь «Иштар» плыл в одиночестве, пока для него не настанет время перейти за пределы заката и, присоединившись к «Семи Хатор», скользить по широкой реке вечности.
Измождённое лицо мистера Сейса озарилось признательностью, когда он услышал это поэтическое выражение. (Снова Поэзия! Берегись, Заурядный Читатель!)
– Однако, миссис Эмерсон, в наших потерях мы утешаемся не только осознанием, что наши друзья просто немного опередили нас, но и появлением новых работников на полях науки.
Присутствовали и несколько незнакомцев: юноша по имени Дэвис, которого мистер Ньюберри, ботаник, трудившийся с Питри в Хаваре[45], представил как многообещающего живописца, создателя египетских пейзажей; Рейснер, гладко выбритый американец с квадратной челюстью, член Международной Комиссии по составлению каталога в Каирском музее; герр Бурш, бывший ученик Эберса[46] из Берлина. Эмерсон изучал их с хищным блеском в глазах, рассматривая, как потенциальных членов нашей команды.
Другой незнакомец был старше и обладал поразительной внешностью – золотыми волосами и тёмно-бархатистыми блестящими серыми глазами, которым могла бы позавидовать любая женщина. Однако черты лица были полностью мужскими, а челюсть – почти прямоугольной. Я не встречала его раньше, но Эмерсон обратился к нему с кратким приветствием:
– Итак, вы вернулись. Это моя жена.
Я давно привыкла к скверным манерам Эмерсона. Я протянула джентльмену руку, которую он пожал крепко, но достаточно нежно.
– Я так долго ожидал этого удовольствия, миссис Эмерсон. Ваш муж не посчитал нужным упомянуть моё имя. Я Винси – Леопольд Винси, к вашим услугам[47].
– Вы могли бы получить это удовольствие и раньше, если бы посчитали нужным, – хмыкнул Эмерсон, толкнув меня в кресло, подставленное официантом. – Куда вы убежали после скандала в Анатолии? Скрывались?
Все наши друзья, как и я, давно привыкли к скверным манерам Эмерсона, но эта фраза – которая для меня ничего не значила – очевидно, превзошла даже его обычные
размеры бестактности. За столом послышался потрясённый вздох. Мистер Винси только улыбнулся, но в серых глазах появилась грусть.Мистер Невилл поспешил сменить тему.
– Мне только что выпала честь увидеть последнюю транскрипцию мистера Уолтера Эмерсона с иератики. Он превратил «Обречённого принца» в иероглифы для миссис Эмерсон.
– Итак, это ваш очередной перевод египетской сказки? – спросил Ньюберри. – Вы становитесь кем-то вроде авторитета в этом вопросе, миссис Эмерсон. Но… э-э… поэтические вкрапления, которые вы вставляете в оригинальный текст, довольно-таки... довольно…
– Таким образом я делаю их более доступными для широкой публики, – ответила я. – И эти истории сами по себе весьма интересны. Параллели с европейскими мифами и легендами весьма примечательны. Вы, конечно, знаете эту сказку, мистер Винси?
Моя попытка компенсировать плохие манеры Эмерсона была понята и оценена. Мистер Винси ответил, бросив благодарный взгляд:
– Признаюсь, я забыл детали, миссис Эмерсон. Был бы рад, если бы вы напомнили нам.
– Тогда я стану Шахерезадой, и начну всех развлекать, – шутливо заметила я. – Был, говорят, некогда один царь, не имевший сына...
– Это всем известно, – перебил Эмерсон. – Я бы предпочёл расспросить мистера Рейснера о его учёбе в Гарварде.
– Позже, Эмерсон. Итак, царь вознёс молитвы богам, и те снизошли к его просьбам...
Было бы бессмысленно цитировать все ремарки Эмерсона, нарушавшие гладкое течение моего повествования. Я хочу привести его полностью, поскольку, как узнает читатель, оно оказало неожиданное и почти невероятное влияние на последующие события.
– Когда молодой принц родился, семь богинь Хатор пришли, чтобы решить его судьбу. Они сказали: «Он примет смерть от крокодила, или от змеи, или же от собаки».
Царь был опечален, услышав это. И приказал выстроить каменный дом и заточить в нём принца, снабдив его всем, что необходимо. Но когда принц подрос, как-то раз он поднялся на крышу и увидел человека, идущего по дороге с собакой, и попросил, чтобы ему доставили такую же. Отец, который стремился во всём угодить несчастному сыну, приказал подарить ему щенка.
Когда юноша возмужал, то потребовал освободить его, сказав: «Если такова моя судьба, она свершится, что бы я ни делал».
С тяжёлым сердцем отец дал согласие, и юноша отправился в путь вместе с собакой. Наконец он пришёл в княжество Нахарину. У князя Нахарины не было детей, кроме единственной дочери. Для неё построили дом, окно которого было удалено от земли на семьдесят локтей. Князь приказал привести всех сыновей всех князей земли Сирийской и сказал им: «Тот, кто достанет до окна моей дочери, получит её в жёны».
Притворившись возничим колесницы, египетский принц присоединился к молодым людям, которые день за днём прыгали, пытаясь достичь окна принцессы, и принцесса увидела его. И сумел он так прыгнуть, что достиг окна, и принцесса поцеловала его и обняла. Но когда князь Нахарины услышал, что его дочь досталась обычному возничему, он сначала попытался прогнать юношу, а затем приказал убить его. Но принцесса обняла молодого человека и сказала: «Я не переживу его ни на час!»
Итак, влюблённые сочетались браком. Спустя какое-то время принц рассказал своей жене о том, что отдан во власть трём судьбам. Она воскликнула: «Убей собаку, которая всюду следует за тобой!», но он ответил: «Я не позволю убить собаку, которую вырастил с тех пор, как она была ещё щенком». И тогда принцесса стала охранять его днём и ночью.