Змия в Раю: Роман из русского быта в трех томах

Едва устроившись в кресле рядом с Сергеем, она с доверительной сердечностью сразу взяла его руки в свои. И заговорила о его дедушке с бабушкой, об отце, о матери, а затем поведала о блестящей жизни в Варшаве незадолго до похода нового Цезаря на Москву. Она, очевидно, хотела показать этим, что тоже живала в большом свете. И, лишь вдоволь выговорившись, принялась расспрашивать гостя о Париже и Риме. Лондон ее не интересовал…

Сергей наконец попрощался, и все семейство Меневых в полном составе отправилось провожать его до коляски. Когда та сворачивала за угол, на него из-за живой изгороди обрушился целый ливень цветов, он с удивлением повернул голову, однако не смог никого обнаружить до тех пор, пока звонкий смех не выдал прелестную фею.

— Благодарю вас, сударыня, — крикнул он, однако Наталья не показалась ему на глаза и ничего не ответила.

С той поры Сергей стал часто бывать в Михайловке и всякий раз дивился все больше. Железная дорога и телеграф не существовали для этих людей, они жили в стороне от сегодняшней суеты в каком-то золотом веке. С соседями они общались мало или не общались вовсе, лишь изредка принимая у себя гостей; им, похоже, вполне хватало самих себя. Они были людьми простыми, добрыми, уживчивыми, невзыскательными и во всех отношениях умеренными и бережливыми. Ни в чем не ощущалось недостатка в Михайловке, однако и излишеств не наблюдалось. Дамы вполне обходились без дорогих парижских туалетов, здесь спокон веку не устраивалось званых пиров и балов, и ни один из Михайловских насельников, за исключением двоюродной бабушки, никогда не бывал в театре.

В этом доме не знали других игр, кроме домино, здесь никогда не звучала ложь или брань, никогда не говорилось худого слова о других; даже картины, которые здесь висели, и немногочисленные книги, которые здесь читались, были такого рода, что не могли оскорбить чувств и самого взыскательного моралиста.

В лучшем случае одна из дам иной раз садилась за фортепьяно, или господин Винтерлих, друг дома, исполнял что-нибудь на флейте. Изредка указанный господин соглашался еще и спеть песню. Кроме того, вчетвером перекидывались порой в марьяж, но это случалось только в ту пору, когда забивалась свинья и изготавливалась свежая колбаса.

Главное же достоинство Менева, как галицийского дворянина, заключалось в том, что он не делал долгов и даже не клал деньги в сберегательную кассу. Он был воплощением порядка. Его настольной книгой была старинная «Orbis pictus», [10] он перелистывал ее время от времени, рассматривая гравюры, и потом, как правило, в заключение говорил:

— По этой книге, если захотеть, можно бы даже латынь выучить.

Его евангелием была газета; впрочем, читал он ее только по воскресеньям, но тогда уж всю подборку номеров за неделю по очереди и от первой буквы до последней. Таковая манера чтения иногда приводила к конфузу: он сообщал навещавшим его людям важные новости, о которых те знали еще неделю назад. Впрочем, обстоятельство это, надо заметить, нисколько не отравляло Меневу жизни.

10

«Мир в картинках» (лат.).

Аспазия была верной супругой, хорошей матерью и образцовой хозяйкой. Она вставала еще затемно и вечером была рада, когда могла, наконец, присесть. Вот уже двадцать лет она носила одну и ту же кацавейку.Читала она только зимой, да и то лишь свою поваренную книгу, и ничего более. Наталья и Феофан искренне любили друг друга; в их отношениях не наблюдалось и следа зависти и ревности, какие обыкновенно возникают между сестрой и братом. Они никогда не ссорились. Феофан посещал гимназию в окружном городе, снимая там комнату у Винтерлиха, которого Менев, похоже, считал прирожденным наставником. Нынче юноша проводил каникулы дома, однако и здесь прилежно занимался науками, особенно психологией и логикой. Для него Господь не сотворил девушек. Он на них даже не глядел. Их перемигивания, их смех, их непоседливость и поминутные поцелуйчики между собой раздражали его. Он с презрением отвергал также любые спиртные напитки и испытывал отвращение ко всему, что хоть как-то напоминало споры. Любое чужое мнение встречало с его стороны вежливое внимание, а собственное он высказывал скромно и безо всяких претензий. Он ни разу не бывал в ресторане. На его взгляд, не существовало ничего, чем мог бы заниматься осознающий свое достоинство человек, кроме науки и поэзии. К родителям он питал глубокое почтение, ко всем остальным людям относился с любовью и предупредительностью. Он был столь учтив, что учтивость эта нередко ставила его в крайне затруднительное положение.

Прислуга в большинстве своем всю жизнь провела при доме и в чести дожила здесь до седых волос. Никого из слуг не представлялось повода упрекнуть в чем-либо предосудительном, они все как один были верны, честны, усердны и воздержанны, прекрасно ладили между собой и никогда не выказывали недовольства; солгать — такое любой из них почел бы смертным грехом. Все они без исключения одевались по-крестьянски. Закончив работу, они усаживались бок о бок в пекарне, рассказывали друг другу сказки и истории про святых угодников, пели думки(малорусские народные песни), а в канун Рождества — колядки(рождественские песни) перед освещенными свечами яслями. Каждую зиму ключница Квита однажды прочитывала вслух «Ринальдо Ринальдини», [11] что само по себе воспринималось как праздник.

11

Роман немецкого писателя Христиана Августа Вульпиуса (1797).

В Михайловке Сергею всегда становилось благостно на душе, когда он листал там какую-нибудь старинную летопись или осматривал могильные плиты перед возведенной еще четыре столетия назад церковью, читая на них эпитафии. Минувшее по-прежнему продолжало жить здесь. Здешняя природа, как и сами люди, имела приветливый и умиротворяющий характер. Местоположение Михайловки было исключительно гармоничным и привлекательным. Этот пейзаж, радующий глаз, будто сошел с небольшого, законченного полотна Клода Лоррена. [12] В нем не было ничего от меланхолического уныния галицийских ландшафтов, все здесь было лучезарно и весело, солнце, казалось, никогда не заходило над этим дивным краем, а осень никогда не сбрасывала с деревьев лиственного убранства.

12

Клод Лоррен (1600–1682) — французский художник-пейзажист.

Естественно, что в сердце вернувшегося из долгого путешествия жизнелюба здесь пустило ростки и начало расцветать чистое, благородное чувство расположения, причем Сергей даже на мгновение не задумывался, что это чувство может не встретить взаимности. Ибо здесь не было места для боли и неутоленной тоски, здесь нужно было любить, и любить счастливо. Будь Сергей чуточку хитрее или не столь искренним, он первым делом пристальнее пригляделся бы к местечку и его обитателям, а прежде всего к девушке, которая так быстро полонила сердце его. Но у него даже мысли не возникало скрывать свои ощущения, помыслы и желания, и он поклонялся Наталье так, словно это было одновременно его обязанностью и его правом. Как ни странно, хотя все заметили, что он ухаживает за ней, сама она этого не замечала, поскольку в ней не было и следа тщеславия или жеманного кокетства. В своей веселой наивности, в глубокой правдивости своей детской души она совершенно не задумывалась о любви. Наталье даже в голову не приходило, что она чем-то особенно дорога ему, когда он бросал на нее нежные взгляды или с сердечностью брал ее за руку. И она лишь по чистоте помыслов, из простодушной радости жизни летела ему навстречу, когда он появлялся, лишь поэтому дразнила его бесчисленными озорными проделками, когда он бывал в Михайловке, и так настоятельно приглашала снова поскорее приехать, когда он откланивался. Только когда он оказывал ей маленькие знаки внимания, она смущалась, но смущалась от скромности, ибо была воплощением смирения и привыкла слушаться, прислуживать и работать.

Однажды вечером Сергей с ружьем на плече и с черным английским вассерхундом [13] Чернышом шел по саду, когда невдалеке вдруг быстро один за другим прогремели два выстрела. Следом в воздух с громкими криками взмыла стая сорок, и затем среди плодовых деревьев появилась смехотворная карикатура на сарматскую амазонку. Этой, будто с полотен Хогарта [14] сошедшей, фигурой оказалась уже знакомая нам Квита, ключница(по-нашему, экономка), которая обычно проводила свободное вечернее время, расхаживая по саду со старым пистолетом и стреляя сорок, наносивших разнообразный вред урожаю. Высокорослая, поджарая и до невероятности безобразная, она вдобавок была усеяна бесчисленными веснушками и имела ярко-рыжие волосы, так что сейчас в своем зеленом платье она стояла на фоне огненно-золотого заката точно зажженная зеленая восковая свеча или цветок, который в народе называют «пылколюбом».

13

Порода охотничьих собак, натасканных на уток.

14

Уильям Хогарт (1697–1764) — английский художник, известный жанровыми и сатирическими сюжетами своих произведений; считается основоположником английской карикатуры.

Навстречу Сергею вышла Наталья и со стыдливой улыбкой приветствовала его.

— Кто эта энергичная дама? — с легкой иронией спросил он.

— Живая сестра вон той, что стоит на гороховой грядке, — ответила Наталья и указала рукой на пугало в обличии крестьянской бабы, усердно размахивающей на ветру толстой палкой, — только с той разницей, что та отпугивает воробьев, а эта — сорок.

— А мне кажется, она скорее выставлена здесь для того, чтобы отпугивать мужчин.

— В этом нет никакой необходимости, — возразила Наталья со свойственной ей непосредственностью, — поскольку я не настолько красива, умна и богата, чтобы привлекать к себе эту породу пернатых хищников.

— Вам все время хочется слышать комплименты.

— Мне? Да что вы, это совершенно не так.

Сергей несколько сконфуженно взял книгу, которую Наталья держала в руке, и взглянул на заглавие. Это был «Айвенго» Вальтера Скотта.

— Ах! И в который раз вы этот роман перечитываете?