Змия в Раю: Роман из русского быта в трех томах

— Революция женщин против их угнетателей началась! — воскликнула Зиновия.

— Вы наш пленник, — объявила Бронислава, приставляя к груди Карола терцероль. [81]

— Меня это радует, — ответил Карол, — однако попрошу вас… пистолет все-таки заряжен.

— Разумеется.

— Не шутите таким образом: каждый день читаешь в газетах о несчастных случаях…

— Итак, вы сдаетесь? — спросила графиня.

81

Одноствольный или двуствольный карманный пистолет.

— Да, да.

— В знак того, что вы признаете наше господство, — приказала Бронислава, которая в темно-красном, отороченном мехом бархате выглядела просто умопомрачительно, — немедленно принесите присягу на верность и послушание.

Карол повиновался.

— А теперь приготовьте нам кофе, — решила графиня.

— Отличная идея, — поддержала ее Аспазия. — В государстве будущего, в котором мыбудем издавать законы, уделом мужчин станет домашнее хозяйство.

Пока графиня и Аспазия разглядывали комнаты, а Лидия, улегшись на диван, закурила, Зиновия с Брониславой наблюдали, как Карол готовит мокко. Разведя огонь и поставив кипятить воду, он с торжественной серьезностью принялся молоть кофейные зерна.

— Карол, ты бесподобен! — воскликнула со смехом Зиновия.

— Я могла бы прямо сейчас в вас влюбиться, — шутливо заметила Бронислава. — А если вы к тому же умеете хорошо стряпать и гладить, я бы взяла вас в мужья.

— О, прошу прощения, — вмешалась Зиновия, — он принадлежит мне, это дело решенное.

Потом Карол накрыл стол, поставил чашки, наколол сахару и, наконец, под громкое ликование дам появился с большим дымящимся кофейником. Дамы расселись, и он потчевал их кофе с пирожными.

— У тебя прекрасные задатки, — проговорила Аспазия. — Хочешь стать моим слугой?

— Карол моя законная собственность, — возразила Зиновия, — и я никому не позволю посягать на мои права.

Из Хорпыня амазонки отправились в окружной город, прихватив с собой Карола. Когда они вышли из саней перед гостиницей «De Pologne», вокруг них сразу собралась толпа праздного люда, сопровождавшая их затем до кофейни. Феофан и Данила с Василием примкнули к ним уже в гостинице. Дорогой они встретили Винтерлиха и кадета, а в зале кафе нашли остальных гусаров.

Зиновия предложила сыграть в бильярд. Решено было устроить сражение: одну воюющую сторону представляли дамы, другую — господа. Шары весело летали по зеленому сукну из стороны в сторону. Просторный зал ресторана был весь заполнен мужчинами, которые удивлялись дамам и любовались Зиновией, игравшей с неподражаемой уверенностью и грацией. Тем не менее победа досталась не дамам.

— Не торжествуйте раньше времени, — крикнула мужчинам Бронислава, — мы еще отомстим, дайте только срок!

После этого вся компания отправилась на променад, преследуемая стайкой уличной ребятни и евреями. Когда они проходили мимо католической церкви, там читал проповедь какой-то иезуит. Бронислава предложила войти в храм.

Пять амазонок произвели своим появлением неописуемую сенсацию. Крестьяне глядели на них, разинув рты, старые богомолки шипели, словно разворошенное змеиное гнездо, и даже иезуит на кафедре пришел в замешательство и несколько раз запнулся.

Наши дамы начали перешептываться, хихикать и бросать на него кокетливые взгляды. Среди прихожан уже раздавались недовольные голоса, жалующиеся на подобное святотатство. Винтерлих испугался скандала и посоветовал удалиться. Майор взял Брониславу под руку и пошел с ней к выходу. Остальные нехотя потянулись за ними. Но у церковной двери Зиновия еще раз обернулась и послала проповеднику воздушный поцелуй.

Винтерлих вспотел от страха и тем же вечером написал две эпистолы, которые сделали бы честь пророку Иеремии: одну — Меневу, а вторую — священнику Черкавскому.

В то время как пять амазонок ужинали с господами в гостинице и пили шампанское, Наталья незаметно выскользнула из дома, сама оседлала лошадь и поскакала в Ростоки. Завидев свет в окнах усадьбы, она не решилась войти, а медленно повернула обратно, остановилась в деревне и послала первого попавшегося крестьянского парубка к Онисиму.

Старик очень скоро появился в воротах.

— Барин дома, — сообщил он с лукавым выражением лица.

— Я так и предполагала.

— Отошлите свою лошадь к корчме, — продолжал Онисим, — а сами тихонько проходите в дом, он вас не заметит.

Наталья спешилась, передав узду хлопчику, и вошла во двор.

— Чем занят твой барин, у него гости?

— Нет, он читает.

— Мне хотелось бы вечерок поболтать с тобой, — сказала Наталья. — Ты должен рассказать мне о нем.

— Это завсегда можно. Не соизволите ли войти?

Онисим проводил барышню в маленькую горницу, где обычно столовалась прислуга. Стены были оклеены изображениями святых, на двери виднелись три креста, нарисованные мелом в ознаменование Дня трех волхвов. [82] В деревянной клетке щебетал чижик.

82

Иначе: праздник Крещения, или Богоявления, приходится на 6 (19) января.

Наталья устроилась на лавке возле печи.

— Ты уже жил в доме, когда Сергей был маленьким? — начала она.

— Я? — улыбнулся Онисим. — Я появился здесь раньше него, я, можно сказать, видел, как он на свет народился. Ах! Вот это был день, мы все не могли нарадоваться! Я видел, как Сергей подрастал, это был прекрасный ребенок, смышленый и добрый, только уж больно непоседливый. С первых шагов он всегда находился подле меня. Я впервые посадил его на лошадь, я научил его заряжать ружье и стрелять. Когда его отослали в город, в латинскую школу, он каждое воскресенье приезжал к нам, тогда мы вместе отправлялись в лес и стреляли коршунов и ворон. Потом он стал взрослым баричем, и у всех молодых крестьянок краснели щеки и сверкали глаза, когда мы заходили в корчму и он танцевал с ними, ибо он никогда не держался гордецом и раздаривал все, что имел при себе. Всякий любил его. В Лемберге, когда он учился в университете, дамы преследовали его так, что стыд и срам. На каникулах, когда он приезжал домой, к нему каждый Божий день приходила пачка писем, благоухающая, точно корзина с цветами, а время от времени сюда наведывались, под густой вуалью, и сами дамы. Комедия, да и только! Однако ни одна женщина не завоевала сердца Сергея. Он любит вас, только вас, Наталья; и вы непременно должны стать нашей барыней, тогда в нашем добром старом доме вновь воцарится радость.

— Об этом даже думать нельзя, — с горечью сказала Наталья. — Я слишком сильно его обидела. Я была бы довольна уже тем, что он хотя бы остался мне другом.

— Однако мыне были бы этим довольны! — возразил Онисим. — Неужто вы думаете, что ему так трудно вас простить? Я его лучше знаю. В прошлом он бывал ветреным и безрассудным, но у него отзывчивое сердце!

В таком ключе рассуждал Онисим, и его слова успокоительным бальзамом ложились на душу Натальи. Вдруг он подал ей знак, который она не поняла, и вышел из горницы. Спустя некоторое время Онисим вернулся, держа в руке темный футляр, аккуратно извлек из него маленькую акварель и протянул ей.