Значит, ты жила
Шрифт:
— Вам не кажется, что было бы глупо упустить шанс, как бы он ни был мал? Быть на волосок от счастья и…
— Я принесу их завтра, но поклянитесь, что это не причинит вам боли.
— Клянусь!
Она покраснела, не решаясь продолжать. Как всегда, когда она волновалась, у нее на скулах выступили алые пятна.
— Бернар, вы ведь не любите ее больше, правда?
Вот где бесстыдство! Вот настоящая преступница — она, ревнующая к женщине, которую я убил!
Я сжал руки так, что ногти впились в ладони.
— Нет, Сильви, я не люблю ее больше!
Я испытывал
Ее маленькие змеиные глазки внимательно меня изучали. Она пыталась понять, насколько я искренен.
Я старался не утратить спокойствия под этим настойчивым взглядом.
— До завтра, Бернар. Вы меня не поцелуете?
Я различил сопение надзирателя за дверью и указал на нее пальцем, предупреждая Сильви. Она удалилась слегка прихрамывающей походкой. В общем, я спасся в последнюю минуту!
Глава XV
У старшего надзирателя, дежурившего днем, была красная физиономия пьяницы, будто перечеркнутая большими черными усами, какие носили в прошлом веке; судя по всему, он придавал им большое значение.
После того, как Сильви ушла, надзиратель задержался на минуту в моей камере, весело поглядывая на меня.
— Эй, Сомме, с адвокатом у вас, похоже, идет все гладко?
— Простите?
— Уж вы, по крайней мере, времени не теряете! Красоткой ее, конечно, не назовешь, но если выбирать не приходится… а?
Я пожал плечами.
— Не понимаю, на что вы намекаете?
— Я не намекаю; просто у меня есть уши! Послушайте, малышка прямо пылает! Ведь она сама лезла целоваться, честное слово!
Я повернулся к нему спиной. Уперся ладонями в стену и, подняв голову, поделился своим отчаянием с солнечным лучом, заглянувшим в окно.
Я был потрясен. Этот человек обо всем доложит директору тюрьмы. Тот вызовет Сильви, возможно, запретит ей посещать меня в моей камере. Если же наша встреча произойдет в комнате для свиданий, я пропал.
Нужно было…
Я обернулся. Надзиратель по-прежнему наблюдал за мной с глупым и насмешливым видом.
— Вы ведь не станете поднимать шум, — прошептал я.
Нужно было выиграть время. Одни сутки, не больше…
Он молчал, ожидая продолжения. Он был в выгодном положении и понимал это.
Я сбавил тон.
— Мэтр Фуко — подруга детства…
— Ну да, и вы вместе играли в прятки!
Почему люди так омерзительны? В конечном счете, я не был редким явлением, а представлял собой лишь гниющий элемент гниющего целого.
— Завтра я попрошу ее оставить мне немного денег, чтобы купить сигареты.
— А по сути дела — меня, да?
Он ушел. И когда за ним захлопнулась дверь, я все никак не мог унять дрожь.
В ту ночь я много думал о моем первом визите к Стефану. То есть, о первом визите, связанном с ложными письмами. Как он, должно быть, наслаждался, когда писал под мою диктовку эти глупости! Наверное, он рассказал все Андре… И она умерла, воображая, что у меня есть любовница… Однако, одно должно было ее немного утешить: мысль о том, что я
не отважился сам писать письма, ибо Андре прекрасно знала, что рука у меня была в полном порядке!Да, я будто снова видел Стефана у теннисного корта, элегантного, загорелого…
Почему он вдруг заговорил со мной о моих долгах? Для того, чтобы нацелить меня на марганцевые рудники? Этот замысел созрел в его красивой головке, и он сыграл партию с большим мастерством, как человек, привыкший выигрывать! Только я не уступил…
Я пытался представить его и Андре в объятиях друг друга… Мне трудно было это понять. Множество вещей мне еще придется понять, прежде чем я закончу свой путь. Множество! Даже страшно подумать!
Несмотря ни на что, спал я хорошо, и мне не снились кошмары.
Проснувшись, я пребывал в состоянии почти полной расслабленности, разве что легкая тревога, скорее беспокойство, затаилось где-то в душе. Однако я испытывал тайную уверенность, что все пройдет как надо.
Серое платье на пуговицах! А у самого воротника она приколола брошь. Старое украшение из золота, усыпанное тусклыми бриллиантами, лишь придавало ее туалету совсем старомодный вид.
Прежде чем она заговорила, я успел быстро шепнуть ей:
— Осторожно: надзиратель шпионит за нами…
Я сказал это, чтобы избежать пошлых кривляний. Однако знал, что усач не подслушивает за дверью. Теперь он не осмеливался, поскольку наверняка догадывался, что я обо всем расскажу Сильви.
Она нахмурила брови.
— Вы полагаете?
— Да. Вчера после вашего ухода он осыпал меня насмешками!
— О, Боже!
Она боялась за свою карьеру, репутацию, свое положение. И еще она испытывала разочарование.
Тайные поцелуи, пожатия руки, нежные слова были для нее как наркотик. Отныне ей будет нелегко обходиться без них.
— Письма у вас?
Она открыла свой черный, потертый, безобразного вида портфель. Оба письма лежали в папке из желтого картона, на которой она каллиграфическим круглым почерком старательно вывела: «Письма мадам А.С.»…
— Это у вас такой красивый почерк, Сильви?
— Нет, у мамы. Она обожает надписывать мои папки.
Я не мог дождаться, когда она передаст мне письма. Изображал безразличие, а сам сгорал от нетерпения. Она раскрыла металлическую застежку и протянула мне оба документа. Я схватил их слегка дрожащей рукой и отступил назад — что выглядело вполне естественно, — чтобы сесть на кровать. Сильви следила за каждым моим движением, как будто смутно догадывалась о моих намерениях…
Желая выиграть время, я перечитал письма. Но мне не удавалось вникнуть в текст. Буквы, написанные наклонным почерком Андре, вызывали в памяти склонившиеся под порывами ветра колосья.
Я сложил оба письма вместе. Сильви немного расслабилась. Прислонившись к стене рядом со мной, она ждала, проявляя некоторые признаки нетерпения.
— Вы нашли что-нибудь интересное?
— Погодите…
Она вздохнула. Эта сцена ее раздражала. Она воспринимала письма как вмешательство прошлого, как разделяющую нас преграду.