Знахарь. Трилогия
Шрифт:
Гномиха неожиданно пришла в себя и потребовала зеркало.
– Больная, лечащий тебя знахарь прописал покой и сон. Сон и покой, – объяснила магичке сиделка. Ферокс, единственная из женщин города, владела языком гномов.
– Где этот недоучка? Позовите его, я сама – известная целительница! – возмутилась гномиха.
– Знахарь – это я! Бегум поняла это без перевода.
– Мне нужно посмотреть в зеркало, чтобы изучить повреждения и начать магическое лечение.
– Альт, магичка хочет посмотреться в зеркало, чтобы себя вылечить, – перевела Ферокс.
– Врать своему знахарю – плохо, – констатировал
– Альт очень хорошо лечит. Он хочет, чтобы ты ему доверяла, – перевела графиня. Пререкались мы недолго. Возможно, угрозы, сменяемые жалобными просьбами, продолжались бы и дальше, но я применил радикальное средство: кормление и сон. Если ничего не болит, это еще не значит, что здоровье в норме, это, просто, магическое обезболивание. Попросив Харда не принимать никаких гномских посольств, я три дня занимался лечением Бегум. Белла навестила больную магичку в первый день. Насмотревшись на безволосую гномиху, покрытую волдырями, обрезками горелой одежды, приставшей к коже, Белла заткнула нос, убежала и больше не приходила. Кожа у гномихи сохранилась в нескольких местах: от пояса до колен, где штаны были прикрыты курткой, на ногах, прикрытых сапожками, на груди, за двойным отворотом куртки. Взяв за основу наиболее здоровый кусок, я легко восстановил всю кожу. Здесь проблема была в самой гномихе, её организм не успевал выводить токсины, а для строительства новых клеток не хватало материала. Не справлялись почки и другие внутренние органы. Внутривенное кормление помогало плохо. Хорошо, что магия позволяла не опасаться микробного заражения тканей. На четвертый день я смог заняться лицом гномихи. Память на лица у меня была плохая, но выручил Лёха.
– Гномы все на одно лицо, – заявил большой демократ и самый толерантный из моих друзей. Он вынул фотографию сына с подружкой.
– На, работай, копия Ванессы Мэй, – заявил он, ткнув пальцем в блондинку с неуловимо азиатским разрезом глаз.
– Кто такая Ванесса Мэй? – удивился я.
– Не бери в голову. Её все знают. Китаянка с рекламы… чего-то. Сын так всегда говорит по подружку, – запутался Лёха.
– Да, гномиха, наверняка, и не помнит, какой образ себе сотворила в последний раз, – успокоил я сам себя.
– Ты уверен, что бабке-гномихе двести лет? Может быть ей столько лет, на сколько она выглядит?
– Не надо меня пугать. Она сейчас выглядит на две тысячи лет, – нервно засмеялся я.
– Дружище, ты совсем плох. Тебе надо немного отдохнуть, – Лёхе, явно, не понравился мой смех.
– Сегодня я сделаю гномихе лицо. Тогда её можно будет разбудить, и я отосплюсь.
Разбудив гномиху, я покормил её в очередной раз и ушел спать. Соснуть удалось часов семь. Троица боевых гномов, не найдя Бегум, добралась до своей территории.
Там никто ничего о бегстве магички не слышал. Через два дня дядя-посол ломился в ворота Роззе. Хард сдерживал его напор столько, сколько мог. В конце концов, рассказал о несчастье и успешном излечении гномихи. К этому времени разбудили меня.
– Где моя Бегум? – заревел дипломат, как раненый слон.
– Дядя, нельзя ли потише, – строго поставила на место дядю гномиха.
– Что они с тобой сделали?!
– Дайте же, наконец, мне зеркало! – взвизгнула магичка. Ферокс подала, давно лежащее на столе, зеркало.
–
Аа-а-а! – затянула гномиха бесконечно длинную и высокую ноту. Какой всё-таки пронзительный и противный голос у этих гномов! Отключилась, наконец. Потеряла сознание.– Всё восстановится завтра, – попытался я успокоить «дядю».
– Ты это сделал специально! Это страшное оскорбление для всей семьи! Бегум стала копией, изгнанной из страны, преступницы и злодейки, принцессы Диню. Я уничтожу вас всех, весь ваш род, всех ваших друзей и знакомых!
– Остановись, пока ты не сказал слова «клянусь», – резко прервал я посла. Посол запыхтел.
– У тебя есть портрет Бегум? – сообразил я.
– Нет. Но я могу послать за ним.
– Это не годится. Ждать два-три дня. Если завтра Бегум не вернется к прежнему облику, то я, с помощью твоих советов, исправлю свою ошибку, – успокоил я посла гномов.
Помогала советами мне сама гномиха. Пытка продолжалась весь день.
– Кожа недостаточно бела.
– Это естественный цвет родной кожи.
– Мы будем спорить? Или проще сделать правильно?
– Так не чересчур белая?
– Разрез глаз…
– Вот так?
– Нет.
– Может так?
– Так лучше.
В конце дня Бегум догадалась снять чепец.
– Это волосы? Я тебя спрашиваю, это мои волосы? Где ты взял эти волосы? Где?
– Где, где? В …, – заржал забежавший за мной Лёха. Хотел пригласить меня выпить пива. Вечер уже. А я ему обещал. Незнание русского языка не спасло. Лёхины слова все поняли. И никто не засмеялся.
– Из подмышки. Больше негде было брать, – пояснил я. Гномы смотрели на меня с ненавистью.
– Завтра выращу до самой…, какой надо длины. И я ретировался вместе с Хардом и Лёхой.
– Что-то китайцы нос чересчур задирают, – Лёха не любил грубых слов.
– Это гномы, – поправил я его.
– Один хрен.
– Хард. Нам нужна своя тайная стража! С прямыми угрозами я справлюсь, а вот наемные убийцы, это совсем другая песня.
– Ты опоздал. Я давно её создал. Изловили множество бандитов, но были два случая из родной имперской стражи.
– Ты меня не забывай, подключай. Я поспрашиваю их по-особому. Найду заказчика и тогда…
– Заказчика не надо искать. Такие дела без одобрения главы службы не делаются. Убивать его бессмысленно. Работа у него такая. Пока император не подпишет со мной договор, служба будет повторять свои попытки.
– После подписания договора мы в безопасности?
– В относительной.
– Так, может, напустить на всё службу хворь. Вспомни своё состояние. Договор, смотришь, подпишут. Поторопятся.
– Дипломатией занимается другая служба.
– Император тоже может заболеть.
– Это плохая идея.
– Хватит чесать языки, пошли пиво пить, – на хорошем имперском прекратил наше обсуждение Лёха. На третьем часу потребления пива у Алексея прорезалась ностальгия.
– Я умом то понимаю, что второй раз из лап наших достойных спецслужб вырваться живым не удастся, но хочу рискнуть, – Алексея развезло, и он поддался эмоциям.
– Можно сделать твой визит на родину вполне безопасным. Увы, только на день, – неторопясь, размышлял я вслух.