Знак Кота

В нашей скалистой земле нет насекомых, не страдал я от их внимания и в Вапале, и во Фноссисе. Но над солеными озерами этой земли они клубились тучами. Они кусались, ползали по открытым участкам кожи, забивались в глаза, нос и рот, пока не доводили до безумного раздражения.

Даже Дух этой земли казался отталкивающим. Я ощущал его на каждом шагу нашей дороги в Азенгир, и все усиливалось чувство, что я здесь — незваный гость, которого следует прогнать, и что этот пустынный мир постарается избавиться от меня.

Однако для стражников, встретивших меня на границе, это была родина, пусть бесплодная и суровая.

Соляные озера сами по себе ловушки. Единственным предметом торговли Азенгира является соль, но ее не просто вычерпывают со дна. Сбор ее представляет собой серьезный риск. В соляные озера выходят подземные теплые источники, водоросли в них не растут, а если немногие растения и пускают здесь корни, то они ни на что не годны — ни как еда, ни как лекарство.

Однако в Азенгире в дно этих озер втыкают разветвленные палки, напоминающие деревья Вапалы. На этих ветвях со временем нарастают чистые кристаллы соли. Вот этот урожай они и обменивают на все необходимое для жизни.

Однако сажать эти кусты и потом собирать их обратно вместе с наростами — дело опасное. Сборщики вооружены длинными шестами, чтобы прощупывать перед собой путь, поскольку пенистая поверхность может скрывать трясину, которая быстро затянет любого, кто проломит соленую корку.

Они не могут полагаться на ориентиры, чтобы придерживаться безопасной тропы к озеру, сколько бы раз они ни проделывали этот путь. Скрытые под коркой ловушки меняют свое местоположение и глубину. Так что каждый сбор урожая становился испытанием проницательности и — не в меньшей степени — чистой удачи.

На четвертый день после того, как мы пересекли границу, мы въехали в одну из деревушек, прочно укрепившихся на том же скальном гребне, по которому пролегала и единственная в этих краях дорога.

Это было жалкое место. Жилища представляли собой убогие хижины, и, насколько я видел, никаких попыток их украсить никто и никогда не предпринимал. У дверей не стояли фигурки сторожевых котов, даже у самой большой лачуги — где обитал старейшина этой деревни. Ни один цвет не оживлял грязной серости стен, здесь не было ни одного знамени, разве что усыпанный кристаллами соли шест стоял перед этим вместилищем здешней власти.

Люди собрались приветствовать нас. Хотя я отмахивался от туч насекомых, уроженцы этой земли, похоже, даже не замечали, что по ним ползают эти твари, и лишь изредка поднимали руку, чтобы отогнать самых назойливых. Местные были темнокожими, но это была не здоровая смуглость, как у меня или рудокопов и кузнецов Фноссиса. Скорее, их кожа была темно-серой, того же неприятного цвета как стены их домов и даже жидковатые волосы вокруг их сухих лиц.

Ни один не стягивал редкие пряди какой-нибудь повязкой, их женщины не носили ярких металлических гребней и заколок, которые я привык видеть на родине. Я вообще видел у них очень мало металла.

Они бесстрастно взирали на нас, и, спешиваясь, я чувствовал, что рассматривают они в основном меня. Затем человек, такой же сухой и бесцветный, как остальные, стоявший перед хижиной старейшины, поманил меня к себе, не сделав даже шага навстречу. Как если бы в этом месте не знали даже законов гостеприимства.

Таким образом, меня проводили к Дару-За-То, Голосу деревни. Он был очень стар. Настоящий скелет сидел, ссутулившись, на табурете в хижине. Один глаз был затянут серовато-белым бельмом, точь-в-точь под цвет его спутанных волос.

За его спиной собралась, видимо, его личная охрана, хотя их единственным оружием (если это вообще было оружие) были длинные шесты выше их роста. Там были также мужчины и женщины — как я понял, главы различных Домов. Однако одеты они были ничуть не лучше толпы простолюдинов снаружи.

Посреди комнаты был очаг — едва ли больше, чем горстка красноватых углей. Над ней на треноге висел котел из бесцветного металла, из которого лениво поднимался дымок.

— Ты проделал долгий путь, чтобы умереть. — Приветствие, конечно, было не из тех, что способны ободрить. — Тот, кто был здесь первым, был из нашего народа, но все же погиб.

Похоже, ответа на это не подразумевалось. Старик уставился на меня сквозь спадающие на лицо волосы.

— Справедливо, чтобы тот, кто будет носить великую корону, сперва узнал, чем живут те, кем он будет править, разве нет?

— Да, — коротко ответил я. Цель этих испытаний была известна всем — будущий император должен познакомиться с жизнью всех народов.

Старейшина кивнул. Затем поднял руку. Стоявшие у него за спиной расступились, некоторые из них окружили меня. Мне это не понравилось. Вождь снова дал знак.

Одна их присутствующих, женщина, выглядевшая почти такой же старой, как и он сам, носившая первое встреченное мной здесь украшение (если это можно так назвать) — ожерелье из крысиных зубов и соляных бусин, — опустилась на колени возле лениво кипящего котла и зачерпнула оттуда бесформенной чашей тошнотворную зеленую жидкость. Когда она протянула чашу мне, я понял, что это огромный крысиный череп.

— Хочешь быть одним из нас, сборщиком соли, — сказал старейшина, — готовься, как и мы, пройти по вечно изменчивому пути. Пей, чужак! — Последние слова прозвучали приказом, с которым не спорят.

Жидкость отвратительно пахла, и я догадался, что ее вкус окажется еще хуже. Но выбора у меня не было. Я каким-то образом ухитрился проглотить ее, а затем справиться с тошнотой. Я был уверен, они ожидали, что я выплюну ее. Но я не доставил им такого удовольствия.

Тошнота не проходила, и к ней присоединилась грызущая боль в желудке. Яд? Нет, я был уверен, что они не осмелились бы отравить никого из соискателей. Женщина подняла поставленную мной на пол чашу, дважды наполнила ее заново и дала выпить еще двоим.

Это отчасти было ответом на мой вопрос. Должно быть, это обязательный ритуал перед походом к соляному озеру.

Я как-то выбрался из хижины, едва справляясь со спазмами, скручивающими мое тело. Мне сунули в руку шест, и я заставил себя крепко схватить его.

В сопровождении почти половины деревни мы стали спускаться вниз с твердого каменного гребня к краю озера. Старейшина с нами не пошел, но местная пророчица была уже далеко впереди, и я заметил, как она оглядывается на меня с неприязненной усмешкой.