Знак Пути

Твердояр кубарем скатился в кузню и тут же вылез перепачканный больше прежнего, зато в руках тяжко покачивался огромный молот на длинной рукояти.

– Все, дррруги! – отерся он рукавом. – Вперед на супостатов поганых!

Он вывалился на улицу как матерый медведушко, просохшая с ночи дорожная пыль всколыхнулась от тяжкой поступи, друзья одобрительно переглянулись – лишние руки сейчас в большущей цене!

Микулка решил идти пешим, не гоже пристраиваться в седле, когда други ногами по земле топают, да и в лихой сече стерегся потерять доброго коника. Суетящийся кругом люд недоуменно оглядывался на вчерашних победителей Змея – куда это они отправились с мечом, здоровенным молотом, да еще и лук прихватили, который великану в самую пору? Ежели прошлого дня с одним только луком одолели двенадцатиголовое чудище, то с эдаким оружием, видать, задумали и вовсе нечто сурьезное. Наиболее любопытные бросали работу и тихонько пристраивались позади – поглядеть как другие дерутся, завсегда интересно, а коль удастся самим кулаки почесать, так и вовсе день не даром прошел. И горожан, и деревенских здорово раззадорила вчерашняя победа, теперь любое дело казалось по силам, хоть сами в битве участь не принимали, но одно то, что пришлый витязь был таким же как они русичем, удесятеряло и гордость, и силушку.

Когда до ворот оставалось полтыщи шагов, Микулка ухватил Твердояра за ворот.

– Стой, дурья башка! – шикнул паренек. – Захотел стрелу промеж глаз? Такое украшение на тебе будет хреново смотреться, поверь на слово.

– Я имк дам стрелу, Чернобоговы дети! Я имк…

– Помолчи, а? – Микулка внимательно осматривал укрепленный город, стараясь не слушать многословные излияния подвыпившего коваля.

Солнышко уже припекало в полную силу, разогнало с Днепра утреннюю туманную дымку, запах цветов и мятой травы густо наполнил воздух, знойно дрожавший от гудения мух и трелей кузнечиков.

– Хочешь стрелой прошибить ворота? – прикинул Ратибор.

– Подумывал… – кивнул Микулка. – Да толку с этого будет не много. В город не прорвешься и через брешь – лучники остановят хоть пятерых, хоть целую сотню. Знаешь, у меня другая думка созрела… Стена-то деревянная! Может подпалить, да и леший с ней? Привяжем к моей стреле промасленную тряпицу…

– Не пойдет! – яро остановил его Волк. – Зачем город жечь? Поглядите, какой ладный люд в нем живет! Ежели мы на молодчиков Рубаря в корчме нарвались, так это не значит, что все Олешье худое. Али не так? Надобно придумать что-то иное!

– Молотом… – невнятно пробубнил Твердояр. – Аккурат под самый корешок… Тяп, и готово.

– Чего? – хором переспросили друзья.

– Всех разом! – довольно пояснил коваль.

– Тьфу на тебя! – хмуро отмахнулся стрелок. – Сам не знаешь чего молотишь!

Твердояр обиженно заморгал чуть слезившимися от боевого задора глазами, но Волк ухватил его за рукав, все же силясь понять, чуть потянул, приводя в чувства.

– Я говорю… – чуть успокоившись буркнул кузнец. – Коль шарахнуть в стену, так и лучники с нее повалятся. Все разом. Это аки дерево – бумкнул молотом под корешок, все орехи разом под ногами окажутся.

Микулка почесал затылок, глаза привычно примерялись к преграде, оценивая высоту и возможную прочность.

– Можно попробовать… – неуверенно вымолвил он. – Но если не выйдет, потеряем стрелу.

– До конца жизни ее все едино не хватит. – усмехнулся Сершхан. – А вот чужой град палить – дело не доброе. Попробуй, шибануть в стену, может что путное из этого и выйдет.

Микулка еще раз примерился, боялся стрельнуть зазря, Волк передал ему огромный лук, а Сершхан протянул стрелу не тоньше руки. Тяжеленный наконечник упрямо клонился вниз, будто снова хотел стать рудой и уйти в родимую землю. Но людская воля хотела иного – паренек наложил стрелу и направил сверкнувший булат в чистое небо, знал, что прежде чем попасть в цель он опишет над полевыми цветами огромную дугу, глаз заученно приглядел место в котором закончится невидимый путь. Чуть дрогнувшая рука погладила тетиву из крепкого девичьего волоса, потянула едва не скрипнув костями, но глаза неожиданно затуманились блеснувшей слезой.

– Слишком далеко… – тряхнул головой паренек, опуская лук. – На пару сотен шагов нужно приблизиться, а то выстрел никчемно ослабнет.

Замершая позади толпа снова загудела голосами и направилась вслед за витязями, лучники на стенах, не смотря на непригодное к стрельбе расстояние, уже начали беспокоиться, видать почуяли недоброе, завидев бредущий к воротам люд. Микулка шел, опустив голову, ноги мяли напившуюся ливнем траву, разноцветные головки цветов кланялись каждому шагу. Только они и видели, как с его ресниц капают крупные слезы, такие горькие, что ловя каплю лепестки вздрагивали от боли. Ласковый ветер далеких стран грустно пел в тетиве, вспоминая как играл он когда-то с этими нежными волосами, только тогда они мягко струились, а ныне стянуты в тугой смертоносный шнур.

С каждым шагом цель приближалась, теперь вместо серой плоскости глаза легко различали объем, толщину, выискивали отдельные толстые жерди вплетенные в стену. Дальше откладывать выстрел никак нельзя – лучники Рубаря заволновались, некоторые покидали места, спеша передать тревожную весть, вот-вот подкрепление стянут, а тут и без того поди попробуй пробейся. Микулка остановился, как бы невзначай отер рукавом лицо и снова поднял лук. Но в этот раз прикосновение к тетиве не вызвало волну горькой грусти, наоборот налило тело и разум яростной, неистовой силой, словно пережитая боль, перейдя незримый предел, вылилась в нечто более сильное. Не время нунечку лить слезы по былым радостям, только пробившись в Олешье можно вернуть оружие и отправиться дальше, приближая встречу с любимой.

Лук заскрипел, как сосна на ветру, поддаваясь стонущей тетиве – на этот раз молодые Микулкины кости и впрямь затрещали, едва справляясь с собственной силой. Окрепшие жилы напряглись до лютой тянущей боли, вздувшиеся мышцы в двух местах разорвали рубаху, а лук уже не скрипел – выл громко и страшно, почти живым голосом, даже толпа за спиной испуганно попятилась, оставляя лишь самых отважных. Отточенный булат наконечника дрожал от нараставшего напряжения, солнечные блики сверкали на нем, как Перуновы молнии, а паренек все тянул и тянул, сгибая огромный лук чуть ли не в колесо…

Онемевшие пальцы с хрустом разжались и огромная стрела взмыла в небо, размазавшись в яростно сверкнувшую спицу. Через пару мгновений стена отчетливо вздрогнула, ломая бревенчатые подпорки, покосилась, роняя лучников наружу и в город. А еще через миг до ушей донесся надсадный удар и скрип, похожий на предсмертный рык невиданного чудища. Словно огромный змей всколыхнулся, пробежала по плетеной стене тугая волна, ворота дернулись, но удержались, а волна побежала дальше, стряхивая дружинников Рубаря в высокий мясистый бурьян.

– Ик впрямь к как орехи! – веселился Твердояр, нетерпеливо размахивая молотищем. – Даже слышно как хрумкают!

– Вперед! – передернувшись от жуткого звука, скомандовал Ратибор. – К воротам!

Толпа только ждала сигнала, рванула вперед гудящим потоком, а четверо витязей и Твердояр мчались впереди едва не быстрее ветра, спешили достигнуть ворот раньше, чем поднимутся новые лучники. Стену перекосило на все четыре стороны, изломанные во многих местах жерди растопорщились словно еловая хвоя, теперь наверх точно не влезешь – того и гляди острые сломы распорют брюхо как рыбацкий нож карася. Ратибор с разбегу шарахнул плечом в ворота, но те даже не вздрогнули, хотя ощутимо потрескивали от перекоса, роняя в пыль труху и мелкую щепу.

– Держатся, заразы! – замахнулся он еще и босой ногой, да одумался, только злобно сверкнул глазами.

Из окованного дерева кривыми когтями повылезали здоровенные железные гвозди, но местные плотники дело свое знали добре – эти ворота могли б еще выдержать и удар тараном.

– Пасссстаранись! – взревел Твердояр, выпучив покрасневшие глазища.

Он несся не сбавляя ходу, словно не видел препятствия, расслабленное от выпитого лицо выражало решимость барана на узком мосту. Ратибор отскочил как ужаленный, а коваль с разбегу шарахнул молотищем в ворота, аж уши заклало от гулкого грохота.