Знак Сокола

Сазонов записывал информацию в блокнот. А после этого настала очередь огорошить Нумару. Воевода Приморья рассказал тому о предложении князя Сокола, главы его народа, перевезти всех амурских айнов на юг. В прибрежные земли с более мягким климатом, где есть множество бухточек, в которых в изобилии водится рыба и всяческая морская живность, которая играет важную роль в рационе айну. Нумару удивлённо покачал головой, нахмурившись.

— Ведь твой народ жил там прежде, — напомнил Алексей вождю.

— Рамантэ, подойди ко мне! — позвал Нумару младшего сына.

Тогда-то и было решено послать Рамантэ в Ангарское княжество, чтобы тот посмотрел на жизнь государства изнутри и помог своему отцу определиться с решением.

— Я же расскажу обо всех твоих словах моим друзьям, Алексей, — пообещал Нумару.

С того разговора прошло уже почти шесть месяцев, но и сейчас Сазонов помнил его, как будто он был вчера. Рамантэ-Роман скоро отправится на Ангару, на встречу с Соколовым. Вячеслав очень хотел с ним встретиться, чтобы поближе узнать представителя народа, которому сама судьба начертала быть союзником русских. Так оно и было в том, растаявшем миражом мире, оставленном членами пропавшей во времени и пространстве научной экспедиции. Русские первопроходцы, повстречавшие мохнатых курильцев на островах к югу от Камчатки, не враждовали с ними. Хотя они гордо отказались платить ясак. Русские и айны мирно сосуществовали до тех пор, пока японцы не заявили свои права на Южные Курилы, прогнав оттуда русских промысловиков и спалив их избы и склады.

C тех пор как Сазонов вышел на айнов, полковник Смирнов, который знал их историю не понаслышке, несколько раз побеседовал со Соколовым и Радеком. Андрей Валентинович верил в особую, едва ли не мессианскую роль создаваемой ими Ангарии в этом мире и готов был заставить своих товарищей обрести такую же уверенность в своих душах. Геополитические планы полковник изложил в своей статье, которую он готовил для будущих поколений. Для дальнейшей экспансии ангарцев на Востоке им будут нужны дружественные айну, и было бы лучше, если бы они стали едины. Чтобы держать Японию на расстоянии и под контролем, этого будет достаточно. Айнский фактор закрывал японский вопрос навсегда.

Рамантэ Соколов ждал в Ангарске уже этой осенью.

Корея, Сеул

Июнь 7152 (1644)

Огромный тёмный сад, окружавший дом Лю Мухена, лениво шелестел листвой своих деревьев. Свежий морской воздух приятно холодил тело после душного и жаркого помещения, наполненного ароматом вкусной еды, гомоном спорящих людей и их наивными мыслями о будущем. Чон Оккюн, послушав своих друзей, выступавших перед собравшимися сторонниками, вышел освежиться на террасу. В животе было тепло от выпитого соджу, а на душе тревожно. Чон ожидал окончания вечера, чтобы успеть переговорить с Сон Сиёлем с глазу на глаз. Сейчас же беспокоить его было никак нельзя — во-первых, лишние уши. А во-вторых, уж больно серьёзен был взгляд этого юноши, с вниманием слушавшего ораторов.

Наконец гости начали расходиться, над столицей уже стояла глубокая ночь. Очередная встреча сторонников прогрессивного учения подошла к концу. В саду слуги зажгли фонари, дабы гости не заплутали в рядах низкого кустарника. Один за другим гости покидали радушного хозяина, и каждого хозяин провожал до широкой лестницы, спускающейся в сад. Тепло попрощавшись с Лю и поблагодарив его за прекрасный вечер, они уходили, пошатываясь, томимые количеством съеденного. Когда на террасе показался чиновник, Чон подобрался и медленно начал приближаться к лестнице.

— Почтенный Сон Сиёль! — с поклоном воскликнул Оккюн, когда тот взялся за перила лестницы. — Будете ли вы столь добры, чтобы уделить мне совсем немного времени?

— Оккюн, здесь ты можешь звать меня просто Уам. Мы не во дворце, — узнав придворного чиновника меньшего, чем Сиёль, ранга, милостиво отвечал Сон.

Он указал просителю на плетёные креслица, стоявшие в углу еле освещённой террасы. Собираясь с мыслями, Оккюн внезапно пожалел, что вообще ввязался в это дело, внутренне похолодев. Ведь этот разговор явственно пах смертью. Его утешало лишь то, Сон Сиёль был известен своими антиманьчжурскими взглядами. Его учитель Ким Чансэн в своё время участвовал в обеспечении корейской армии при нападении на страну захватчиков-японцев, а спустя почти три десятилетия и маньчжуров. До сих пор там, где некогда прошли враги, лежали в развалинах горелые остовы домой, а в ярко-зелёной траве белели непогребённые кости.

— О чём ты хотел поговорить со мной, Оккюн? — спросил замешкавшегося человека Сон.

— Почтенный Уам! — сильно волнуясь, начал Чон. — Вы конечно же знаете о том, что случилось с маньчжурской крепостью на Мудангане?

— Конечно знаю, Оккюн, — с улыбкой проговорил Сиёль. — И это приятное знание. Крепость развалена до последнего камня, а всё вокруг сожжено.

— И до сих пор сжигается то, что маньчжуры успевают построить, — кивнул чиновник. — А знаете ли вы, кто это сделал?

Сановник нахмурился и произнёс:

— К моей досаде, я мало что об этом знаю. Лишь то, что это варвары с севера. Они снова окрепли и теперь дёргают тигра за усы, совершенно не опасаясь маньчжуров. — С удовлетворением откинувшись в кресле, он сказал собеседнику доверительным тоном: — Они разбили не один их отряд, в Мукдене, похоже, царит растерянность. Варвары точно угадали со временем безвластия. Император слишком мал, а за власть борются два регента.

— Мой господин, у меня с собою есть письмо от северян, адресованное лично вам, — запинаясь от чудовищного волнения, проговорил вдруг Чон, передавая оторопевшему сановнику свиток.

Нетерпеливо пробежавшись глазами по тексту, он поднял глаза от исписанных листов бумаги и обратился к Оккюну:

— Кто дал тебе это письмо, отвечай!

— Его передал мне один чиновник из Хверёна, чей племянник несколько лет служил в войске северного князя.

— Корейцы служат солдатами у варваров? — поразился Сиёль и начал читать письмо более внимательно.

— Это не варвары, мой господин, — скороговоркой проговорил Оккюн. — Они не убивали наших солдат, когда громили отряды маньчжуров, а предлагали им пойти на службу. Сейчас там сотни корейцев. И они довольны, по словам того молодого человека. Если ваша милость желает, мы можем отправиться к этому чиновнику прямо сейчас.

— Да! — воскликнул Сиёль, читая письмо. — Я желаю поговорить с ним немедленно!

— Я покажу дорогу моему господину, — поклонился Оккюн.

Уже через несколько минут повозка сановника катила по ночной столице к дому Ли Гёнсока, отца Минсика, сопровождаемая дюжиной солдат конной гвардии.

Во дворец Сиёль вернулся ранним утром, в белёсой дымке тумана, спускавшегося с ближних холмов. В руках у Сона, до сих пор не смыкавшего глаз, был свиток плотной серой бумаги, перетянутой красной бечевой. Письмо он помнил уже наизусть и теперь томился раздумьями — посвящать ли своих товарищей в эту тайну или сделать всё самому? Но всё же не зря князь северной страны просил именно об этом? Значит, не будет лишним рассказать о нём и его державе своим ближним людям.

«Не буду же я доводить текст письма до ведомства для обсуждения дел правления, — думал сановник. — Или того хуже, до старцев из саганвона? Они с удовольствием будут критиковать и своего вана!»

Волнение снова овладело Сиёлем, и он снова развернул свиток, чтобы прочитать текст ещё раз, а уж потом и решить, как поступить дальше.

«Ваша Милость, почтенный Сон Сиёль, славный последователь Ли И!

От всего сердца и с великой радостью тебя приветствует Сокол — Великий Князь Ангарской державы, что находится в нескольких днях пути на север от пределов Корейского государства.

Сразу же хочу пояснить, почему я пишу это письмо тебе, а не твоему досточтимому и достойнейшему господину — Великому вану Ли Инджо. Это письмо адресовано лично тебе, Сон Сиёль, потому как твой ван в силу ряда причин не сможет на него ответить. К тому же письмо не является официальным документом, а лишь личным посланием к тебе, Сон Сиёль. Мы наслышаны о тебе как о стороннике реформ в стране и противнике идеологических догм, что затрудняют развитие твоего государства. Всецело поддерживаю твои стремления и радуюсь, что ты, Сон Сиёль, следуешь по стопам твоих уважаемых учителей — Ли И и Ким Чансэна. Ты находишь в себе силы противостоять закостеневшим правилам.

Сообщаю тебе, что в моём государстве реальные науки возведены в ранг обязательных для изучения всеми гражданами моей страны. Мы воспитываем умных, трудолюбивых и свободных людей, способных мыслить, не упираясь в стену догматов. Догматы есть тягость для народа и чиновников, что в итоге не даёт возможности для развития, и государство чахнет и слабеет, будто бы находясь за стеной.

А ещё мы знаем, что ты, Сон Сиёль, являешься противником нашего врага — маньчжуров. Я разделяю твои идеи о том, что Корея должна стать свободна от варваров-захватчиков. Корея должна сама определять свою судьбу, а не быть чьим-то младшим братом или вассалом. Для государства это есть позор и унижение. Возможно, пришло время перевернуть эту некрасивую страницу истории Корейского государства?

Поэтому, почтенный Сон Сиёль, я, Великий Князь Сокол, и пишу тебе это письмо. Я обращаюсь к тебе с искренним предложением дружбы, которая станет весьма выгодна для наших государств. Если Ангарская держава и Корейское государство заключат союз с целью усмирения диких и варварских народов, живущих грабежом и войной, то этот союз изменит очень многое.

Ты, наверное, уже знаешь о том, что небольшой отряд моего войска уничтожил маньчжурскую крепость Нингуту и сжёг дотла всё вокруг? А скоро мы сожжём и Гирин. В этом походе на маньчжуров будут участвовать и четыре сотни корейских солдат, что служат у нас. Ты, верно, знаешь, что мы не убивали корейцев, что маньчжуры заставляли их воевать против нас, а мы приглашаем их служить нам? Сон Сиёль, ваши люди полны решимости сражаться с этим подлым врагом!

Лучшим способом устроить наши дружеские отношения стала бы наша личная встреча. Если ты, к великой моей радости, ответишь на это письмо и передашь ответ нужному человеку, то мой посол будет готов поговорить с ним в Хверёне. Я был бы счастлив, если бы ты распространил это послание среди своих единомышленников и сторонников.

С надеждой на будущую встречу и последующую за ней великую дружбу, я, Великий Князь Сокол, заканчиваю своё письмо.

С величайшим уважением к твоему достойнейшему отцу, вану Ли Инждо, да продлит судьба его годы!»