Знак Святого

– Дайте мне поработать с ним, босс, и я сверну ему шею.

– В комнате для развлечений, – произнес Святой.

Мистер Униатц схватил пленника за шиворот и повел к дому, время от времени подталкивая сзади ружьем. Саймон шел следом и нисколько не удивился, когда увидел, что все остальные тоже поспешили за ним.

Он жестом велел им рассаживаться по стульям, затем аккуратно прикрыл дверь. Комната была довольно просторная и почти без мебели, что представлялось удобным для проведения допроса. А главное, она обладала хорошей звукоизоляцией. Мистер Униатц усадил оскалившегося пленника на табурет и тут заметил, что наряду с другими преимуществами эта комната обладала еще одним: в ней был бар. Это он посчитал высочайшим достижением архитектора. Убедившись, что ситуация полностью под контролем Святого, он отправился проводить дальнейшее обследование помещения.

Саймон придвинул к себе стул, положил на его спинку руки и уставился на пленника, которому он должен был дать понять, что тот находится в безвыходном положении.

– Ты можешь упираться сколько угодно, – наконец изрек Саймон, – но скажи, почему ты стрелял в нас?

Человек взглянул на Саймона с нескрываемой враждебностью, ерзая на краешке жесткого табурета, который выбрал для него Хоппи. Одежда на нем была явно меньшего размера, ботинки обуты на голые ноги.

– Как тебя зовут? – терпеливо спрашивал Саймон.

Сверкнули красные бусинки глаз.

– Какого черта...

Остальной речи слышно не было, так как мистер Униатц с оглушительным треском опустил на его голову бутылку «Питера Доусона», которую он только что откупорил.

– Я заставлю его говорить правду, босс, – отважился он произнести. – Однажды в Бруклине мне пришлось задавать вопросы одному парню. Он говорил не переставая в течение двух часов, пока я держал спичку у его пяток.

– Видишь ли, братец, – объяснил Саймон, – Хоппи иногда тоскует по былым временам, и я просто не могу отказать ему в удовольствии.

Пленник нервно сжимал и разжимал свои кривые пальцы. Он провел рукой по штанине, чтобы обтереть вспотевшие ладони.

– Меня зовут Лейф Дженнет, – сказал он наконец. – Я стрелял в птицу. Вы никого не убьете, никому не причините зла, и я не собираюсь с вами разговаривать.

– Босс, – взмолился мистер Униатц, подогреваемый вдохновением шотландского виски, – у меня есть идея. Возьмем в машине плоскогубцы и подцепим ногти на его ногах...

– У нас есть время все испытать, – весело сказал Святой. – Сними с него ботинки.

Он встал и отошел к окну. Раздался пронзительный голос Хоппи:

– А ну давай снимай ботинки или получишь пинок под зад.

– Другой ботинок, – сказал Саймон, не поворачиваясь в их сторону. – Не этот ботинок, а другой.

– Какая разница, босс? Сработает одинаково.

– Я сказал, другой ботинок, Хоппи.

Он смотрел в окно на залитый солнцем пейзаж и ждал. Короткая борьба закончилась стоном побежденного.

– Готово, босс. С чего вы хотите начать?

Карина Лейс погасила сигарету и слегка вздохнула.

– Посмотри на его ногу и скажи, что ты видишь, – инструктировал Саймон.

– Ого, босс, да у него стригущий лишай, – воскликнул восхищенный Хоппи. – Откуда вам было это известно?

– Это следы от металлического кольца. – Саймон подошел к пленнику. – Ты был в группе осужденных преступников, которых приковывают друг к другу кандалами. Ты не можешь даже похвастаться парой носков, Лейф. Об этом говорят следы, оставшиеся на лодыжках.

– Попали в точку, – выпалил Дженнет. – Ну так что, я свой срок отбыл. А вам что за дело?

Саймон сделал шаг назад и осмотрел изуродованную лодыжку.

– Ты бежал, Лейф, – заметил он бесстрастным тоном. – Твоя жизнь была на волоске. Кто-то сбил с тебя кольцо кувалдой. Лодыжка до сих пор в черных подтеках. Конечно, если бы ты захотел поговорить с шерифом Хаскинсом, а не со мной, мы могли бы за ним послать.

Дженнет посмотрел налево, потом направо, как бы ища спасения. Глаза у него были налиты кровью. Минуту-другую он сидел прямо, лицо выражало открытую ненависть; затем откинулся назад и обхватил одно колено руками.

– Я хочу поговорить с вами, мистер.

– Великолепно. – Саймон закурил сигарету. – Кто тебя нанял, чтобы убить нас?

– Я не знаю.

Святой поднял брови:

– Хоппи...

– Я сказал вам, что не знаю. То есть я ничего о нем не знаю, кроме его имени... Джесс Роджерс.

Саймон услышал сзади скрип стула. Это напомнило ему вчерашний вечер, когда Карина Лейс пролила свое шампанское.

Он быстро обернулся. Она зажигала сигарету; руки у нее не дрожали. Она потянулась за спичками, лежавшими рядом с ней на стуле.

Саймон продолжил допрос, отметив про себя, что впервые его нервы дали осечку.

– Где живет этот тип?

– Не знаю.

– Думаю, ты не знаешь ничего, кроме его адреса.

– Видите ли, – заревел Дженнет, – я сказал, что буду говорить. И я разговариваю с вами. Я сбежал из лагеря под Олусти неделю назад. У моего друга там есть барка. Однажды я ему помог кое в чем, поэтому он помог мне. Он спрятал меня.

– Как его имя?

– Грек по имени Галлиполис. Этот Роджерс иногда заходил к нему поиграть в карты и прилип ко мне. В то утро он пришел рано. Или я должен был выполнить работу, или он отправил бы меня назад в лагерь. Раньше я никогда его не видел и ничего о нем не знаю.

– Ты уверен, – спросил Святой, – что тебя не нанимали убить девушку? Рыжеволосую девушку? – Он указал на Карину. – Подобную этой?

– Нет, мистер. Я должен был убить вас.

– Но ты оказался паршивым стрелком.

– Я самый лучший, черт побери... – Дженнет не закончил фразы.

Святой посмотрел на него спокойно и сказал:

– Правда? Тогда под этими вонючими одеждами должно скрываться благородное сердце.

– Мистер, я даже не пытался стрелять. Если бы я стрелял, то вы не стояли бы сейчас здесь. Я никогда не мог хладнокровно убить человека.

Святой задумчиво осмотрел комнату. Никто не пошевелился. Кроме едва слышного движения голых ступней Дженнета, единственное, что нарушало воцарившуюся здесь тишину, – это соблазнительное бульканье доброго виски, которым мистер Униатц полоскал свое горло.

Наконец, приняв решение, он снова посмотрел на Дженнета.

– Я даю тебе шанс доказать правдивость твоих слов, – сказал он. – Я хочу встретиться с этим Роджерсом.

Дженнет сморщился от страха:

– А какое это имеет отношение ко мне?