Знакомьтесь - Балуев!

— Но почему вы не наденете штатское? Меньше же риска.

Он резко повернул ко мне свое лицо, худое, темное, с гневными глазами.

— Я боец Красной Армии. И если поймают, я хочу умереть с честью. — И тихо добавил: — Нашего брата они очень некрасиво мучают. А в этой одежде я себя, в случае чего, лучше буду чувствовать.

У него совсем молодое лицо, а голова седая.

— Спокойной ночи, — говорит он мне и уходит своей бесшумной поступью.

В темном лесу глухо стучит артиллерия, как огромная кузница. В небе вспыхнула не то падающая звезда, не то ракета.

На следующую ночь в расположении противника внезапно открылась беспорядочная ружейная и пулеметная стрельба.

— Паникуют фашисты, — объяснил мне батальонный комиссар.

А утром комиссар, разбудив меня, весело сказал:

— Представьте, я был прав вчера. Это наш разведчик, возвращаясь с задания, напоролся на немецкую заставу. Те его стали преследовать, а он побежал от них не в сторону нашего расположения, а обратно к ним. И открыл огонь из автомата по находившемуся впереди немецкому охранению. Солдаты охранения стали бить из всех средств. Солдаты заставы на огонь ответили огнем. Так и молотили друг друга до утра.

— А разведчик?

— Разведчик только что доложил мне о выполнении задания и сейчас спит как миленький.

Тогда я рассказал о своем знакомом и спросил, не он ли это.

— Он, — сказал комиссар. — Я этого человека хорошо знал еще до войны. Двадцать второго июня, в воскресенье, утром он настраивал у нас в клубе рояль. Вечером у него должен был быть концерт. Он всегда сам перед концертом настраивал инструмент. И когда в тот день он возвращался домой, фашисты открыли по нашему пограничному городу внезапный подлый огонь из тяжелых орудий. Снаряд попал в его дом. У него были дети, жена. Она выступала с ним в концертах. Очень красивая женщина.

Ну, что потом? Мы с боем отходили. Он был с нами. Опустился, часто плакал, не спал ночами, не давал никому покоя, как помешанный. Я разозлился и как–то сказал: «Вы бы со своей бессонницей лучше в ночную разведку сходили. Это лучше, чем других мучить». И он пошел. Потом стал ходить всегда. Теперь из него получился замечательный разведчик — смелый, спокойный, вдумчивый. Но и музыкант он тоже хороший.

Комиссар замолчал и, полузакрыв глаза, попытался вспомнить какой–то мотив. Потом сказал:

— Дочка у меня. Она часто пела эту штуковину. — И глухо добавил: — Собственно, теперь дочери нет. Полгорода снесло тогда начисто…

Мы вышли из блиндажа. Высокие сосны стояли в чистом осеннем воздухе, как зеленые башни.

На земле, под деревом, спал разведчик, положив под голову свой, уже порожний, брезентовый пояс.

Комиссар задумчиво посмотрел на него, потом тихо сказал:

— Все–таки, я думаю, мы его еще когда–нибудь услышим. — И снова повторил: — Замечательный музыкант!

В воздухе с ревом, почти задевая макушки деревьев, пронеслась стая наших штурмовиков. Мы услышали, как артиллерия начала мерно бить по огневым точкам врага.

Точки эти были выявлены вчера нашим разведчиком.

1941

Мост

На нашем участке фронта переправы стали местом самых жестоких боев.

Тишайшие заводи с белыми пятнами кувшинок, берега, опушенные ивами, отмели, стеклянно мерцающие водой, — все прорезано глубокими земляными укреплениями.

Их нет больше, кротких рек, они стали теперь водными рубежами.

Для танковой бригады нужно было соорудить переправу: одну — настоящую, по которой тяжелые машины могли бы неожиданно ворваться в расположение врага, другую — ложную, чтобы отвлечь внимание противника от первой переправы.

Ложную переправу вызвались строить бойцы второго взвода саперного батальона. Они должны были сколотить мишень для врага и оставаться на этой мишени до конца операции.

Столяр Григорий Березко даже среди лучших мастеров слыл у себя на родине великим искусником. Узор резных наличников, который он надевал на хаты, могли повторить потом только кружевницы.

Но и тогда, когда из толстых бревен вязались перекрытия для блиндажей, Березко был не последним.

Березко любил свой труд, свое ремесло и был очень нетерпелив к людям, не умеющим находить радость в работе. И потому не пользовались у него уважением Василий Нещеретный и Петр Неговора, молодые саперы, которые с охотой променяли бы весь свой шанцевый инструмент на любую винтовку, — они безмерно завидовали всем тем, кто в тесных схватках бьет фашиста и штыком и гранатой.

Однако ребята горячо принялись за дело. Боясь, чтоб противник не проворонил возводимую ими ложную переправу, саперы начали свою работу с излишним шумом и треском.

Стоя по пояс в воде, они били бабой по сваям так, чтоб удары звучали как можно громче.

И враг не заставил себя ждать. Батарея открыла огонь по переправе. Пенистые столбы грязной воды поднялись вверх, вздыбленные фугасными взрывами.

Труд воодушевляет человека. Но работать для видимости — строить мост, которым никто никогда не воспользуется, сколачивать хилую тень моста — и впрямь тошно.

И стал подмечать Березко, что сам он дольше, чем нужно, задерживается на берегу, а его бойцы все неохотнее ступают на шаткий настил. Он увидел, как Неговора, пугливо присев при взрыве снаряда, обронил в воду свой топор, а Нещеретный не глядя тюкал топором и портил хороший горбыль. А тут еще немцы, пристрелявшись, стали так бить по хлипкой переправе, что мокрые щепы разлетались, как перья. И вознегодовал Григорий Березко на себя, на ребят и на все на свете. Размахнувшись, он всадил изо всей силы топор в дерево и, вытянув руки по швам, приказал:

— Бойцы, смирно! — Потом медленно и раздельно произнес: — Здесь я командующий. Понятно? Фальшивый мост отменяю. Будем строить настоящий. А если по нему ездить не будут, это не важно. Пускай для гордости стоит,

Будто нашли бойцы что–то очень дорогое, что считалось утерянным. Словно переменились они после этих слов. Давно ли еще сутулились, вжимали головы в плечи, и глаза их были скучные–скучные! Забыв об опасности, о страхе смерти, они начали сноровисто и уверенно укладывать толстые бревна тесными рядами, вязали железными скрепами накрепко, и уж никто из них не кланялся снарядам.

Обхватив многопудовую бабу могучими ручищами, налившись с натуги до синевы, Березко сипло выкрикивал:

— А ну еще раз, чтоб знали про нас!

Свая с каждым ударом все глубже и глубже уходила в грунт.

Когда снаряды, падая на переправу, дробили бревно, разрывали стяжи, люди еще злее, еще азартнее воздвигали новые пролеты. Они вступили в единоборство с батареей врага. И ярость огня не могла пересилить трудовой удали мастерового человека.

Немцы сосредоточили на переправе весь свой огонь. Но они не могли преодолеть упорства русских людей. И тогда к переправе была брошена группа фашистских автоматчиков.