Знаменитые мистификации
Шрифт:
Вернувшись из отпуска в феврале 1935 года, археолог подал докладную с просьбой дать разрешение на продолжение раскопок. Если по какой-то причине нельзя копать в Угловой Арсенальной башне, то надо попытаться перехватить ход в Успенском соборе, считал Стеллецкий. Он не знал, что решение о прекращении раскопок было принято еще 3 декабря 1934 года.
Изучение дневниковых записей археолога и копий его докладных записок в комендатуру Кремля позволяет сделать совершенно очевидный вывод: работы в Угловой Арсенальной башне были организованы из рук вон плохо. Рабочие относились к раскопкам без особого энтузиазма и работали, по словам Стеллецкого, «как мокрое горит, одного десятник захватил даже спящим. Невыгодно, говорят, как ни работай, выше обязательного минимума не получишь». Перейти же на сдельные условия работы, как хотел археолог, не удалось. На расчистке хода обычно работали два-три человека, без объяснения причин раскопки то и дело прекращались. Для получения инструмента, техники и даже брезентовых рукавиц приходилось не раз подавать докладные должностным лицам. Неоднократно у Стеллецкого возникали конфликты с десятниками,
Есть основание считать, что Стеллецкий еще раз обращался к Сталину, уже в конце войны. И вероятно, получил ответ из его секретариата, так как в обращении в Академию наук (январь 1945 года) Игнатий Яковлевич писал: «Но после войны, после победы, заветный клад будет найден! Порукою в том слово Великого Сталина!» До самой своей смерти в 1949 году ученый был уверен, что «покровитель наук и искусств» жаждет отыскать книжные сокровища и тем самым вписать свое имя в мировую историю. Но в Кремль археолога больше не позвали…
Что интересно, во время поисков библиотеки Ивана Грозного появился и устойчиво начал распространяться слух о «слепоте», преследующей почти нашедших разгадку и блуждающих где-то около библиотеки людей. Бытовало и бытует мнение, будто Софья Палеолог была колдуньей и наложила на хранилище книг и рукописей «проклятье фараонов», о котором узнала из древнего пергамента, свитка, хранившегося в той же библиотеке.
16 сентября 1997 года мир облетела сенсационная весть – 87-летний московский пенсионер Аполлос Иванов в личной беседе с мэром Москвы Юрием Лужковым сообщил, что знает местонахождение знаменитой библиотеки Ивана Грозного! Долгое время работая в Кремле, Иванов однажды уже побывал в тех подземельях, где была «забыта» библиотека. То, что до сих пор она не открыта, он объяснял строгим режимом секретности за кремлевскими стенами да и вообще считал, что загадки библиотеки в принципе не существует, и те, «кому положено», о ее местонахождении прекрасно осведомлены.
Аполлос Иванов, будучи инженером, в 1930-х годах получил задание «определить кубатуру» храма Христа Спасителя. Во время своих изысканий он обнаружил «потайной ход в восточной стене бывшего храма». Пройдя тридцать четыре ступени вниз, исследователь оказался в просторном тоннеле. Высота его превышала рост человека. Дальше ход раздваивался. Один путь вел к Кремлю, второй – уходил вправо, к Самсоновскому проезду. Инженер нашел там и «прикованные ржавыми цепями скелеты», и «железные двери», разделяющие отсеки переходов. Далее подземный ход перекрывала железная дверь. На этом исследования Иванова закончились. Сотрудники НКВД опечатали дверь и выставили надежную охрану, а выход к Москве-реке замуровали кирпичной кладкой.
Рано умер Игнатий Яковлевич Стеллецкий, скоропостижно скончался писатель и энтузиаст Василий Осокин, ослеп Аполлос Иванов. Очень многие, кто хоть как-то прикоснулся к Либерее, так или иначе испортил себе жизнь. Цепь неудач, слепота и смерть. Может быть, это просто череда случайностей?
Сомнение четвертое
Безоговорочный диагноз «Записке анонима» как подделке поставил историк-архивист В. В. Козлов. Он указал на противоречие в словах Дабелова, переданных Клоссиусом. По показанию Клоссиуса, Дабелов получал материалы для своих ученых «штудий» как из официальных хранилищ, так и от «посторонних лиц», то есть из частных собраний. Между всеми этими бумагами им и была обнаружена связка с пресловутым перечнем книг. То есть происхождение «Рукописи профессора Дабелова» совершенно неясно: попала ли она ему из официального хранилища или же из архива частного лица. Между тем, Дабелов и Клоссиус якобы разыскивали оригинал «Записки анонима» в официальных хранилищах. Объяснить это можно только одним – желанием связать происхождение документа с официальным хранилищем, оттенив тем самым один из формальных признаков его подлинности.
В сообщении Клоссиуса есть и хронологические неувязки. Он определенно указывает, что по приезде в Дерпт в 1824 году его первым желанием было найти оригинал «Записки анонима». Однако далее следует, что, с одной стороны, сам Дабелов в 1820 году уже разыскивал его, а с другой – что их совместные поиски относятся к 1826 году; именно этим годом Клоссиус датировал описание рукописи, сделанное для него Дабеловым, а следовательно, он не мог проводить разыскания раньше – бессмысленно искать то, о чем не имеешь представления.
В первом известии Дабелова о «Записке анонима» говорится только о рукописях юридического содержания из библиотеки московского царя. Документ, опубликованный Клоссиусом, содержит перечень не только юридических, но и исторических и литературных сочинений античности, порождая естественные подозрения в «доработке» «Записки» после 1822 года. Ряд включенных в нее сочинений соответствует тому, что стало о них известно в 1822 году или позже. Так, в «Рукописи профессора Дабелова» упоминаются «Светониевы истории о царях» и сказано об их переводе немецким пастором. Примечательно, что еще хронист П. Иовий в своей книге о Московском царстве, изданной в 1600 году, сообщил, что русским известен перевод некой «Истории римских императоров». Это было использовано Н. М. Карамзиным в 7-м томе «Истории государства Российского». Далее «Рукопись профессора Дабелова» упоминает «Цицеронову книгу De republica и 8 книг Historiarum». Если о «Historiarum» ничего не известно и поныне, то о «De republica» первое известие появилось в 1822 году, когда были опубликованы найденные фрагменты этого сочинения, а в 1823 году вышел их французский перевод. Более того, в 1824 году в «Лейпцигской литературной газете» со ссылкой на записки о России Л. Мюллера сообщалось,
что волынский дворянин Войнуский имел у себя это сочинение. Год спустя известие об этом было опубликовано в России П. И. Кеппеном. «Мы не теряем надежды, – писал он, – чтобы случай, а особливо усердие почтенных соревнователей истинного просвещения не открыли нам рукописи, коею погибель можно бы почесть существенною потерею для классической литературы, а утайку – литературным преступлением».Приведенные факты обращают на себя внимание примечательным совпадением появившихся в 20-х годах XIX века известий о ряде произведений античности с данными «Рукописи профессора Дабелова».
В начале XIX века наиболее полный, хотя и специально не систематизированный свод известий о библиотеке был помещен в «Истории» Карамзина, ее первых девяти томах, вышедших в 1818–1821 годах. Так, в 9-м томе «Истории» читатели познакомились с рассказом дерптского пастора Веттермана из «Хроники» Ниенштадта, изложенным Карамзиным по изданным в середине XVIII века сочинениям Гадебуша и Арндта. «Царь, – писал Карамзин, – отменно уважал сего добродетельного мужа (Веттермана) и велел ему разобрать свою библиотеку, в коей Веттерман нашел множество редких книг, привезенных некогда из Рима, вероятно, царевною Софиею». Заметим, что Карамзин достаточно точно передал рассказы Гадебуша и Арндта по «Хронике» Ниенштадта. Гадебуш писал о Веттермане как о бывшем на отличном счету у русского царя, а Арндт добавил, что Веттерман должен был «привести в порядок превосходную царскую библиотеку, которая некогда пришла из Рима и, наверное, более ста лет лежала спрятанной за тремя сводами». Карамзин уверял читателей, что собирание древних рукописей имело в России давние традиции. Причем, по Карамзину, эти традиции касались исключительно греческих рукописей. Их привозили греки, собирали великие князья. В «Записке анонима» все наоборот: всего лишь некий «царь» отчасти купил, отчасти получил в дар сочинения античных авторов. Знаменательно, что какое-то количество латинских рукописей «царю» досталось от императора Священной Римской империи. Противопоставление усиливается еще больше фигурой переводчика. Карамзин рассказал о том, как Василий III, желая перевести греческие сочинения, пригласил в Россию православного инока Максима Грека. В «Рукописи профессора Дабелова» говорится, что по просьбе царя неизвестный пастор перевел или должен был перевести латинские книги.
Нетрудно заметить, указывает В. П. Козлов, в чем суть противопоставления. В «Записке анонима» автор старательно стремится подчеркнуть интерес некоего русского царя к латинской книжной традиции. Это коснулось даже такой малозаметной, но символической детали: Карамзин сообщал, что Максим Грек увидел в библиотеке Василия III греческие рукописи в пыли, а аноним отметил, что латинские книги находились в прекрасном состоянии и имели даже золотые переплеты.
В. Козлов обнаружил еще один источник подлога. Еще в XVIII веке в Европе стало известно сочинение Веспасиано да Бистиччи «Жизнеописания замечательных людей XV века». Рассказывая о жизни герцога Федерико Урбинского, автор писал, что тот не только хорошо владел ремеслом воина, но и знал латинскую, греческую литературу, теологические сочинения. Желая приобрести светское образование, Федерико «прочел и часто перечитывал поэтов и исторические сочинения Ливия, Саллюстия, Квинта Курция, Юстина, комментарии Цезаря, которые без конца восхвалял; прочитал все сорок восемь жизнеописаний Плутарха в разных переводах; Эмилия Прода, Корнелия Тацита, Светония «Жизнь двенадцати цезарей». Безмерно почитая латинских и греческих авторов, как духовных, так и светских, он замыслил то, что тысячу лет не замышлял ни один из государей, а именно: устроить библиотеку…» Нетрудно заметить параллели в «Записке анонима» и рассказе Веспасиано да Бистиччи. Герцог Урбинский, воин-библиофил, оказался как бы прообразом некоего могущественного московского царя – собирателя древних греческих и латинских авторов.
Кто же мог быть автором этой фальсификации? Ответ на этот вопрос напрашивается сам собой: Дабелов. Сложнее ответить на вопрос, с какой целью он пошел на фальсификацию. По этому поводу нет единого мнения: по одной версии, Дабелов хотел уязвить своих конкурентов-исследователей неполнотой содержавшихся в их трудах сведений об известных тогдашней науке раритетах. По другой, в фальшивке мог быть заинтересован и Клоссиус. Известно, что в 1824 году он установил связь с организатором и главой русских археографов графом Н. П. Румянцевым, рисуя ему заманчивый план «сделать путешествие по всей России и первым плодом оного издать полное описание состояния всех в России библиотек и хранящихся в них сокровищ». В руках Клоссиуса «Рукопись профессора Дабелова» становится чрезвычайно важным документом, призванным заинтриговать русское правительство возможностью уникальных находок. В. Козлов отмечает, что в 1825 году Клоссиус добился своей цели – «высочайшего дозволения» на осмотр русских хранилищ.
Отталкиваясь от действительных исторических событий, автор фальсификации создал документ, в котором читатель вроде бы находил факты, действительно имевшие место в прошлом. Но все содержание «Записки анонима» оказалось как бы покрытым дымкой неопределенности. В значительной степени именно это обстоятельство и обеспечило ей длительную жизнь как одного из источников сведений о таинственной библиотеке московских царей.
Современные поиски Либереи
В конце XX века настоящие поиски Либереи, загадочно исчезнувшей библиотеки Ивана Грозного, все-таки состоялись. За дело взялись крупные специалисты, а в Москве был даже создан штаб поисков. Эта общественная организация, финансируемая то ли на частных основаниях, то ли на средства правительства Москвы, взялась найти Либерею в течение нескольких лет. Ее возглавил некто Герман Стерлигов, фигура явно неоднозначная – председатель московского дворянского собрания, а в прошлом один из самых известных бизнесменов страны, экс-президент биржи «Алиса».