Знаменитые писатели Запада. 55 портретов

В мечтах, в грезах, сновидениях Киплинг хотел превратиться в бирманца — «оберну тело двадцатью ярдами настоящего королевского шелка, изготовленного в Мандалео, и буду курить сигареты одну за другой… и гулять с девушкой цвета миндаля, которая тоже будет смеяться и шутить…»

Но это все лирика, не очень характерная для него, человека жесткого и интровертированного, эгоцентричного и высокомерного. Джордж Оруэлл писал о Киплинге: «Вот уже пять литературных поколений прогрессивной интеллигенции презирает его, но теперь подавляющее большинство этих интеллигентов забыто, а Киплинг все еще с нами».

Действительно, с нами. Не будем говорить об истинных любителях поэзии и хорошей прозы. И о детях, которые обожают сказки Киплинга про «Кошку, гуляющую сама по себе», про «Краба, который играл с морем», про любопытного Слоненка, пятнистого Леопарда, про Маугли и Рикки-Тикки-Тави. Все это любимо и все это читаемо. Но даже далекие от изящной словесности политики любят цитировать крылатые слова Киплинга о том, что

О, Запад есть Запад, Восток есть Восток, и с места они не сойдут, Пока не предстанет Небо с Землей на Страшный Господень суд.

Правда, политики-патриоты при этом интерпретируют слова Киплинга в том смысле, что мы — Восток и начхать нам на Запад. Запад — это наш враг. Но не будем об этом. Лучше ответим на вопрос, а есть ли в творчестве Киплинга русский след? Да, есть. В 1918 году Киплинг написал стихотворение «Россия — пацифистам». Он адресовал его западной интеллигенции, не поддержавшей Белогвардейское движение. Киплинг резко критиковал Октябрьскую революцию, повлекшую за собой голод, террор и разруху. Вот это стихотворение в переводе Ксении Атаровой:

Бог в помощь, мирные мужи, поклон вам и привет! Но только из-за ваших забав — от мертвых прохода нет! Войска мертвы, дома мертвы, селенья пали в прах… Бог в помощь, буйные мужи, к чему бы этот знак? Припев. Ройте окоп для усталой толпы — Ей земли иной не сыскать. Прилечь отдохнуть — вот венец мечты. А кто еще хотел бы, друзья, В такой траншее поспать? Бог в помощь, кроткие мужи, а ну, с пути долой! Мы роем яму для страны — с Британию длиной. Держава, слава и почет, и доблесть наша, и мощь — Лелеяли мы их триста лет — в триста дней все спустили прочь! Припев. Масла в огонь — для прозябшей толпы, Что дрожит у обочин и шпал! Отогреться быстрей — вот венец мечты. А кого бы еще в огонь, друзья, Чтоб ярче костер запылал? Бог в помощь, мудрые мужи, покойных всем вам снов! Но не осталось от страны ни звука, ни следов — Лишь только звук рыданий да сполохи огней, Да след еле заметный втоптанных в грязь людей. Припев. Хлеба скорей — для голодной толпы! Неужели ей век голодать! Накормить — коль идут под ярмо, как скоты. А кто еще на попятный, друзья, За подачку — кто отступать? Бог в помощь, буйные мужи, удачи вам в делах! Как удалось так быстро вам страну повергнуть в прах? Чтоб с сева и до жатвы — лишь месяцев за пять — Оружие, ищу, надежду, честь, даже имя — все потерять! Припев. А ну, спускай ногами вперед! Землей забросаем — и двинемся прочь! Вот и схоронили страну и народ. А кому б еще вам помочь, друзья, Кому еще падать помочь?

Мрачное стихотворение. Эта мрачность усиливается воспоминаниями — войной в Чечне, многочисленными взрывами домов и гибелью атомной подлодки «Курск».

Вперед, погружаясь носом, котлы погасив, холодна… В обшивку пустого трюма глухо плещет волна, Журча, клокоча, качая, спокойна, темна и зла, Врывается в люки… Все выше… Переборка сдала! Слышишь? Все затопило, от носа и до кормы. Ты не видывал смерти, Дикки? Учись, как уходим мы!

Это концовка стихотворения «Мэри Глостер» (1894). А вот и про высшее руководство:

Начальники наши горды И пока что держат бразды. («Стелленбос»)

Все персонажи Киплинга — отчаянные игроки на арене Вселенской бойни. Это концепция Киплинга. Существует хаос, стихия страстей, зла и несправедливости. И чтобы все это преодолеть, надо действовать по определенным правилам Игры, каждый должен следовать закону своей «стаи» (своей социальной группы) и защищать определенные ценности. Помните знаменитое: «Несите бремя белых…» Или: «Вставай! Иди на бой! В ворота Гунн стучится…»

Да, Киплинг защищал колониальную Англию, но при этом воспевал мужество маленьких людей, их готовность выполнить до конца свой долг, играть по правилам, хотя они и тяжелы:

День-ночь, день-ночь — мы идем по Африке, День-ночь, день-ночь — все по той же Африке, (Пыль-пыль-пыль-пыль — от шагающих сапог!) — Отпуска нет на войне!..

Если убрать милитаристский налет, то это можно прочесть и как необходимость ставить определенные цели и неуклонно к ним идти «день-ночь», не обращая внимания на «пыль от шагающих сапог». Ибо только так можно добиться какого-то результата. В противном случае — неразбериха, хаос или, как говорил один коммунистический вождь, «разброд и шатание».

Баллады Киплинга — гимн мужеству, самоотречению, долгу.

В 1910 году в «Америкэн мэгэзин» появилось программное стихотворение «If». Его переводили многие поэты и переводчики. Лучший, классический перевод принадлежит Михаилу Лозинскому. Слово «if» («если») он перевел как «Заповедь».

Владей собой среди толпы смятенной, Тебя клянувшей за смятенье всех, Верь сам в себя, наперекор вселенной, И маловерным отпусти их грех; Пусть час не пробил, жди, не уставая, Пусть лгут лжецы, не снисходи до них; Умей прощать и не кажись, прощая, Великодушней и мудрей других. У мей мечтать, не став рабом мечтанья, И мыслить, мысли не обожествив; Равно встречай успех и поруганье, Не забывая, что их голос лжив; Останься тих, когда твое же слово Калечит плут, чтоб уловлять глупцов, Когда вся жизнь разрушена, и снова Ты должен все воссоздавать с основ. Умей поставить, в радостной надежде, На карту все, что накопил с трудом, Все проиграть и нищим стать, как прежде, И никогда не пожалеть о том; Умей принудить сердце, нервы, тело Тебе служить, когда в твоей груди Уже давно все пусто, все сгорело. И только Воля говорит: «Иди!» Останься прост, беседуя с царями, Останься честен, говоря с толпой; Будь прям и тверд с врагами и друзьями, Пусть все, в свой час, считаются с тобой; Наполни смыслом каждое мгновенье, Часов и дней неумолимый бег, — Тогда весь мир ты примешь, как владенье, Тогда, мой сын, ты будешь Человек!

Увы, мы живем не по «Заповеди» Киплинга. У нас если победа, то гром, и шум, и ликование на всю страну. Если поражение — то крик и стенанья несусветные, голова посыпается пеплом и слезы в три ручья. Надо быть сдержаннее. Скромнее. Мудрее. А главное, это обращение к каждому из нас:

Наполни смыслом каждое мгновенье.

И тогда бремя России не покажется таким уж тяжелым.

Поэты

Первый, кто сравнил женщину с цветком, был великим поэтом, но уже второй был олухом.

Генрих Гейне

Стихотворение есть растянутое колебание между звуком и смыслом.

Поль Валери

Я получил блаженное наследство

Чужих певцов блуждающие сны…

Осип Мандельштам

Поэт-гладиатор

«Поэт-гладиатор» — так назвал Генриха Гейне Иннокентий Анненский. Коммунистические вожди считали его поэтом-революционером. В 1918 году в Москве в Нарышкинском сквере большевики поставили памятник Гейне. Какой-то чахоточный господин с бородой сидел в кресле, а у ног, ластясь, примостилась полуголая баба с распущенными космами — не то Лорелея, не то Муза. Памятник был сделан из какой-то белой дряни и внутри пуст. «Зимой 1921 года, — вспоминает Владислав Ходасевич, — я проходил мимо него. У Гейне нос был совсем черный, а у Лорелей отбили зад».

И тем не менее советская власть продолжала любить и издавать Гейне, игнорируя самую сущность творчества поэта: не социализм он любил с коммунизмом, а только свободу, свободу личности, которая активно подавлялась в Стране Советов.

В предисловии к книге «Лютеция» Гейне писал: «Действительно, только с отвращением и ужасом я думаю о времени, когда эти мрачные иконоборцы достигнут власти, грубыми руками беспощадно разрушат они все мраморные статуи красоты, столь дорогие моему сердцу; они разобьют все те фантастические игрушки и безделушки искусства, которые так любил поэт; они уничтожат мои лавровые рощи и будут сажать там картофель; лилии, которые не трудились и не пряли, а все же одевались так, как не одевался и царь Соломон в славе своей, будут вырваны из почвы общества, если только не захотят взять в руки веретено; розы, эти праздные невесты соловьев, подвергнутся такой же участи; соловьи, эти бесполезные певцы, будут изгнаны, и — увы! — из моей „Книги песен“ бакалейный торговец будет делать фунтики, в которые будут сыпать кофе или нюхательный табак для старух будущего. Увы! Все это я предвижу, и несказанная печаль овладевает мной при мысли, что победоносный пролетариат угрожает гибелью моим стихам, которые исчезнут вместе с романтическим старым миром…»