Знание-сила 1997 № 01 (835)

Восьмидесятые годы. Численность населения Москвы значительно превышает расчетные показатели и составляет к кощу восьмидесятых годов девять миллионов человек, образовав вместе с городами ближайшего окружения гигантское урбанизированное пятно в одиннадцать — двенадцать миллионов человек.

Избыток крупных предприятий металлургической, химической, текстильной и автомобильной промышленности требует привлечения рабочей силы из других регионов. Создание непрофильных для Москвы и экологически вредных производств привело к увеличению численности работающих на девятнадцать процентов вместо шести по Генплану 1071 года. Продолжается старение основных промышленных предприятий Москвы, что делает нецелесообразным, а то и невозможным внедрение «чистых» технологий и проведение природоохранных мероприятий. Поточное изготовление серийной продукции и использование малоквалифицированной рабочей силы требуют привлечения все больших водных, энергетических, сырьевых и материальных ресурсов, что увеличивает объемы грузоперевозок.

Девяностые годы. Обостряется транспортная проблема. Железные дороги не справляются с объемом перевозок. Шестьдесят процентов грузовых потоков, следующих к Москве,—транзитные. Система пассажирского транспорта работает на пределе возможностей.

В плане города исчезли проектируемые зеленые клинья в Крылатском и Строгино, Южном Измайлово и центральной части Юго-Запада. Заключены в трубы и на грани уничтожения многие малые реки Москвы. Продолжают застраиваться без соответствующей подготовки поля фильтрации и бывшие городские свалки — Бусиново, Марьино, Братеево и другие. Засыпаются овраги и ручьи, служившие естественными дренажами. Попытка защитить Москву кольцом лесопаркового пояса не реализована.

Ростки нового

Когда мы говорим о столетии железных дорог, мы понимаем, что речь вдет о новой технологии, новых возможностях, изменивших жизнь общества. Когда же мы говорим о 850-летии Москвы, то имеем весьма туманные представления, о чем, собственно, вдет речь. Тогда-то и начинают обычно говорить о возникновении города, первого поселения... Между тем перед нами стоит вполне конкретная научная задача: определить, когда возникло культурно- историческое явление — Москва (а не поселение или город), и попытаться выяснить механизмы и закономерности его жизни и развития.

Сергей Заремович ЧЕРНОВ, начальник Московской археологической экспедиции, и Леонид Андреевич БЕЛЯЕВ, руководитель сектора археологии Москвы,— гости редакции. Они начинают разговор на эту тему.

С. Ч.: — История, по определению, жанр сюжетный. Обращаясь к прошлому в поисках истоков явлений сегодняшнего (или какого-либо иного) дня, историк сталкивается с искушением выстроить в логическую цепь возможно большее число процессов и событий прошлого. Между тем многие из них на поверку оказываются частью таких цепочек, которые вовсе не ведут к явлениям, интересующим историка. Археология более сориентирована на выявление взаимосвязей внутри каждой конкретной эпохи. Приведу пример. Если взглянуть «невооруженным взглядом» на раскопанные руины собора, существовавшего на протяжении тысячелетия, то легко может возникнуть иллюзия его преемственного, поступательного развития от малого к большему. Между тем как только отдельные конструкции, образующие конгломерат этих руин, оказываются датированными, такая «логическая», но иллюзорная схема часто распадается. Оказывается, например, что в VI веке построили епископский комплекс, в XI веке на его руинах возвели трехнефный собор, а в XIV веке изменили его до неузнаваемости.

Л. Б.: — Естественно, археологи стараются использовать новые источники и новые подходы для осмысления истории города. Однако на многие вопросы их наука не может ответить и не стоит ее об этом спрашивать. Археология работает в нескольких разных диапазонах, между которыми имеются большие лакуны. Честные археологи никогда не стараются их заполнять, а только обозначают. Но историк, когда пишет свою версию истории, должен выдать слитный текст и старается любыми силами перебросить мостик от одного известного факта к другому, тоже известному. Вот тут-то и закрадываются ошибки, потому что закладывается предопределение.

С. Ч.: — Археология позволяет восстановить детали ушедшей культуры почти с такой же насыщенностью, как полотна голландцев XVII века. Это почти что детские впечатления человека, который помнит цвет плитки пола и десятки других деталей вроде тех, которые использует Алексей Герман в фильме «Мой друг Иван Лапшин». И в то же время археология дает возможность увидеть происходившее из какой-то очень дальней точки обзора. Это очень странная наука.

Возможность увидеть прошлое с птичьего полета применительно к нашей теме важна чисто методически. Ведь Москва - это метрополия культуры, в которой мы живем сегодня. Находясь внутри, видеть сегодняшний день и прошлое этой культуры очень сложно: искривляются опорные точки, на которых любая наука строит описание своего предмета. Это одна из причин мифотворчества, которое во многом мешает видеть прошлое Москвы как оно есть.

Л. Б.: — Но есть и другие причины. На московскую археологию возложены некоторые функции, не свойственные городской археологии. Археология средневекового города обыкновенно не может добавить многое к свидетельствам письменных документов. И на Западе она действительно не так уж много добавляет (речь не идет, конечно, о раннем средневековье). Но Москва-то во многом оставалась бесписьменным обществом чуть ли не до XVI века! И западные исследователи так и пишут, что это общество, которое молчит. Это общество почти не знало геродотовой традиции, то есть сознательного писания истории. Оно создало летописание, которое, конечно, отражает историческую деятельность, но весьма приблизительно, избирательно. Поэтому мы часто вынуждены работать с археологией Москвы как с дописьменной культурой, применяя соответствующий инструментарий.

Геродотова традиция сложилась весьма поздно и не вошла в плоть и кровь. Народное сознание не ощущает до сих пор в ней внутренней потребности. Отсюда почти полное отсутствие критического анализа, в частности, применительно к прошлому Москвы. Я могу привести десятки примеров сосуществования (как будто два неперемешивающихся слоя — вода и масло!) европейского критического подхода и устойчивой национальной традиции, которую мало заботит, как все было на самом деле, но которой гораздо более ценно целостное видение своей истории, поэтическое, если хотите, романтическое. У апологетов этого взгляда можно найти и прямые отрицания необходимости критически осмысливать историю. Например, еще в XIX веке вполне научно было доказано, что к строительству Казанского собора на Красной площади князь Пожарский не имел никакого отношения. Тем не менее в исторической литературе о Москве был усвоен взгляд, что собор этот построен именно князем Пожарским.

С. Ч.: — Такова природа сознания. Это понятно. Но миф не должен вторгаться в сферу научного знания. В истории Москвы все время возникают мифы. И сегодня мы можем оказаться свидетелями этого, но делу это не поможет. Делу поможет точное знание того, что такое Москва на разных этапах русской истории, какой реальный вклад она внесла в формирование русской культуры, когда это произошло, при каких общественных условиях. Зная это, можно разобраться и в современных процессах. Ведь и сегодня, когда периферия нашей культуры находится, мягко говоря, в ослабленном состоянии, здесь, в Москве, видны явные признаки культурного роста (хотя и весьма причудливого). Думаю, это — следствия роли Москвы в жизни государства. Причина — или одна из причин — кроется в прошлом. Поэтому так важно знать, какую роль играла Москва на разных стадиях развития страны.

Первым, кто попытался более или менее системно осмыслить появление и развитие Москвы и Московии (так он именовал Русское государство), был Сигизмунд Герберштейн. Его книга вышла в 1550 году. Наверное, он одним из первых и задался вопросом, почему именно Москва стала столицей. Когда он спрашивал об этом москвичей — напомним, что время, когда Герберштейн посещал Москву (1517 и 1526 годы), отстояло от интересовавших его событий всего на двести лет,— они отвечали ему вполне определенно: поскольку у могилы погребенного в Москве Петра, митрополита, совершались чудеса, именно поэтому преемники великого князя Ивана Калиты порешили устроить здесь столицу. Таким образом историческое воспоминание и традиция выделяют первую половину XIV века. Получается, что именно это то самое время, когда Москва выделяется из ряда других городов русского Северо-Востока. Но снова возникают вопросы. Каково было общество той поры? Как протекало этнокультурное развитие этого края? Почему именно здесь сложились предпосылки, обусловившие превращение Москвы в столицу великого княжества?

Вот тут-то и важно домонгольское время. Истоки нужно искать в нем. Год 1147 отмечает лишь начало процесса, приведшего к появлению Москвы как историко- культурного явления. Тем не менее дата эта весьма важная, хотя повод упоминания Москвы в летописи под этим годом был случайным — княжеская встреча. Но ведь не во всяком же месте встречаются князья! В середине XII века здесь, на -западных рубежах Северо-Восточной Руси, возникает княжеская крепость, город, который регулярно упоминается на страницах летописи наряду с Волоколамском, Дмитровом и другими. Что выделяло Москву среди других?