Знание-сила, 2002 № 10 (904)

Великовский был неправ, обвиняя современную ему науку в абсолютном непризнании катастроф. Уже в начале XX века квантовая механика узаконила принципиальную непредсказуемость (в ньютоновском смысле) поведения микрочастиц, открыв, что оно управляется законами вероятности, случая, то есть «микрокатастроф». А к середине века биология дополнила теорию эволюции Дарвина принципом, утверждавшим, что появление новых признаков является следствием случайных мутаций – тех же «микрокатастроф», только на биологическом уровне. И даже пресловутая механика Ньютона – Лапласа не исключала возможности катастроф в своей, космической епархии. Ни один здравомыслящий ученый не стал бы отрицать возможности столкновения Земли с другим небесным телом. Не исключено, что падение знаменитого Тунгусского метеорита было именно таким столкновением, и притом – уже на нашем веку. Сегодня считается, что массовая и внезапная гибель динозавров могла быть действительно вызвана космической катастрофой – вспышкой вблизи к Солнцу сверхновой звезды или встречей нашей планеты с гигантским роем метеоритов. Не замечая этого, Великовский ломился в открытые двери.

Слабость современной научной картины мира и его истории состояла не в том, что она не признавала катастроф и их роли, а в том, что она относилась к ним, как к чему-то периферийному, полагая, что «магистральный путь» природы лежит все-таки на линии градуализма и униформизма. Иными словами, она была слишком долго оптимистична. XX век – век мировых войн, социальных катастроф и революций, угрозы «ядерной зимы» – окончательно истребил это благодушие. И во второй половине века в науку все настойчивей стала пробиваться мысль о реальной возможности таких «рукотворных» и нерукотворных катастроф, которые могут положить конец не только нашей оптимистической вере в «прогресс», но и нам самим и жизни на Земле в целом. Недавно появился сборник под немыслимым прежде названием – «Катастрофы и история земли». В его многочисленных статьях утверждается, что все важные границы в геологическом прошлом Земли связаны с крупными катастрофами космического масштаба. Например, последовательные выпадения крупных метеоритных потоков образуют график, сходный в своих общих чертах с графиком повторяемости землетрясений. Это сходство позволяет вычислить, когда в прошлом происходили грандиозные атаки метеоритов, способные радикально изменить ход эволюции. Вычисления показывают, что последняя такая катастрофа была на границе мезозойской и кайнозойской эпох, 65 миллионов лет назад, как раз во времена вымирания динозавров.

Так не был ли все-таки Великовский трагически непонятым провозвестником новых путей в науке? Увы, ему нельзя подарить такую честь. «Неокатастрофизм» в современной науке не предлагает, как это делал Великовский, полностью отказаться от прежнего «униформизма». В самом вычерчивании «графиков повторяемости катастроф», по существу, содержится признание неких «законов», действующих в длительных интервалах времени. Ничего этого не было в старом, как Библия, «катастрофизме» Великовского. Более того, возвращенные им (в почти неизменном виде) идеи Кювье преподносились вдобавок в самой неудачной «упаковке» – в виде теории планетарных столкновений. «Подтверждаемых» к тому же не столько реальными фактами, сколько «свидетельствами» Библии и мифов. К тому же – столкновений совершенно недавних (а ведь у неокатастрофистов речь идет, что ни говори, о миллионолетиях). Нет, катастрофизм Великовского не был тем неокатастрофизмом, который включила в себя современная наука. Великовский шел иным путем, а это не всегда приводит к цели.

Звездный час героя

К концу 60-х годов сенсация выветрилась, споры затихли. Имя Великовского ушло в тень. И вдруг все снова изменилось. Линия судьбы сделала неожиданный зигзаг, опять вынося Великовского и его теорию в центр всеобщего внимания.

Первые же исследования со спутников и космических зондов, а затем экспедиции к Луне, Венере, Юпитеру принесли неожиданные результаты: казалось, один за другим они подтверждают теорию планетарных столкновений.

У планет Солнечной системы был обнаружен остаточный магнетизм. А Великовский как раз и утверждал, что у небесных тел существуют электромагнитные поля. Более того, он считал, что эти поля должны генерировать радиоизлучение, особенно крупные планеты, и вот исследования обнаружили радиоизлучения Юпитера. Земля оказалась окруженной поясами захваченных в «электромагнитную ловушку» частиц – так называемыми поясами Ван-Аллена. Выяснилось, что облака Венеры содержат соединения углерода. Но разве не это следует из предположения Великовского, что Венера – бывшая комета? Разве не Великовский истолковал вытпение «манны небесной», как выпадение углеродных соединений из кометного хвоста при его столкновении с Землей?

Советский зонд, посаженный на поверхность Венеры, обнаружил там чрезвычайно высокую температуру Это же и предполагал Великовский.

Внушительный список. Не удивительно, что слава Великовского снова стала расти, как на дрожжах, особенно в студенческих кругах. Открытые дискуссии Великовского с его оппонентами возобновились, дополненные многочисленными лекциями самого Великовского. Когда газеты напечатали отчет о результатах миссии «Маринера», облетевшего Венеру, они снабдили этот отчет сенсационными заголовками: «Маринер подтверждает предсказания Великовского!». Именно в эти годы Айзек Азимов сказал, что он ближе всех «непризнанных пророков» подошел к тому чтобы всерьез поколебать здание современной науки.

Но поколебал ли он это здание действительно? Вот вопрос. Или дело ограничилось лишь тем, что он «ближе всех подошел»?

В начале 70-х годов, казалось, теория Великовского претендовала на все новые и новые совпадения своих предсказаний с космическими открытиями. Шум вокруг Великовского, усиливавшийся с каждым очередным таким совпадением, достиг апогея. И тогда ученые перешли в свое решительное наступление. Всеамериканская ассоциация содействия науке пошла на беспрецедентный шаг: созвала специальное заседание, посвященное «теории Великовского». Седовласый автор «Миров в столкновениях» и один из его немногочисленных сторонников из числа ученых получили приглашение выступить с докладами; затем слово было предоставлено оппонентам для подробного, серьезного, на сей раз – без заушательства, разбора этих докладов. Предполагалось, что все эти выступления будут опубликованы в сборнике, который позволит широкой публике рассудить, наконец, кто прав.

Однако в последнюю минуту Великовский и его содокладчик запретили печатать свои доклады. Сборник, тем не менее выпущенный в свет, получил естественное, хотя и одностороннее название «Ученые против Великовского». Центральное место в нем занимала пространная статья Карла Сагана. В ней были собраны все основные возражения против теории планетарных столкновений. Подсчеты вероятностей соседствовали в специальном приложении с расчетами возможных планетных орбит, доказательства невозможности остановки, а потом повторного «раскручивания» Земли – со ссылками на законы образования небесных тел, соображения о ненаучности качественных «доводов» и мифологических «доказательств» Великовского – с указанием его фактических ошибок.

Эти расчеты, по существу, перечеркивали все астрофизические построения Великовского. Но откуда тогда его «предсказания»? И вот, вооружившись всем арсеналом современной физики, химии, астрономии и других наук, Саган в своей статье подробно доказывает, что так называемые предсказания Великовского в большинстве своем вообще не следуют из его теории, а являются чисто интуитивными догадками. Там, где они из нее следуют, они – по логике самой этой теории – должны быть совершенно иными и тогда не совпадают с новыми открытиями. А там, где совпадают, – это совпадение «с точностью до наоборот». Короче, заключал Саган, «там, где теория Великовского верна, она не оригинальна; там, где она оригинальна, она не верна».

Это был суровый вердикт. И для науки – окончательный. После публикации сборника «Ученые против Великовского» его «дело» было для науки закрыто. К нему больше не возвращались. Если у кого и были сомнения, они больше не ставились на обсуждение. Двери на научный Олимп перед Великовским захлопнулись навсегда.

Финал в до-минор

Разумеется, для его многочисленных поклонников «дело» не закончилось и не могло закончиться никогда. Слишком необычную, новую, грандиозную картину мироздания и истории он предложил, чтобы увлекающиеся всем загадочным умы не поддались соблазну вечного сомнения: «А может, Великовский все- таки прав?». Слишком правдоподобной казалась отстаиваемая им картина мира, чтобы не увлечь пылкое воображение.

И конечно, «истина» продолжала волновать его самого. Отдадим ему должное: он сражался до конца – до самой смерти. И даже после нее. Его последней – уже посмертной – книгой были выпущенные его вдовой Элишевой «Звездочеты и гробокопатели» – история борьбы за «теорию планетарных столкновений».

Будем беспристрастны: сомнение толкуется в пользу обвиняемого. Не будь этих сомнений в пользу Великовского, не было бы смысла так подробно рассказывать всю эту давнюю и уже полузабытую сегодня историю. Но идеи Великовского еще и сегодня волнуют многих людей. Они слишком грандиозны, чтобы не увлекать воображение. И они, наверно, будут его увлекать до тех пор, пока не будет стерт последний вопросительный знак и не будет рассеяно последнее сомнение. Но даже и тогда, окончательно расставаясь с его теорией, мы должны будем воздать должное ее создателю. Уважение к его беспримерному и бескорыстному поиску истины понуждает нас склониться перед его трудом в почтительном и грустном поклоне. Он не был политиком или идеологом, сознательным обманщиком или расчетливым демагогом. Он искан не славу и не деньги. Если он ошибался, то ошибался честно, без подлогов. Если окажется, что он невольно обманул многих, то ведь первым обманулся он сам. Если ему верили, то сам он верил больше всех. Если его идеи и не верны, то все-таки он был их мучеником и жертвой. Он умер восьмидесяти четырех лет отроду, в Принстоне, США, до конца своих дней так и не вкусив радости научного признания, которого жаждал больше всего в этой жизни. Мир праху его.