Знание - сила, 2003 № 09 (915)

Герман Гecce. Сиддхартха

Прошлое. Было? Не было?

Это не об истории народов и государств. Это о жизни — вашей и моей. Мы забываем многое, и если кто-то вспомнит что-нибудь забытое, память всколыхнется, словно зацветший пруд, умилит вас или опечалит и опять застынет. Было — не было?

Кроме того, каждый участник любого прошедшего события видит его по-своему, и вы не можете быть абсолютно уверены в том, что именно ваша память хранит истинное прошлое. Не можете.

И еще. Работа вашего сознания отбирает из множества множеств то, что нужно или желанно вам лично. И тогда это — прошлое вашего сознания, но реально ли оно или всего лишь иллюзия реальности? Кто знает?

Однако и это не все. Прошлое, когда-то бывшее настоящим, можно пройти, как в школе «Евгения Онегина», не запомнив, не поняв и не изменившись ни на йоту. Тогда его для вас не было. И нет.

Варианты памяти бесконечны. Бывает и наоборот: люди настолько внимательны и любопытны к жизни, к ее уникальным, бесчисленным и бесценным повсюду рассыпанным мелочам, что настоящее для них не становится прошлым. Они не стареют и остаются детьми. Это люди особые, люди — мифы, легенды.

С одним таким человеком-легендой я сижу на его кухне, а он, закинув ногу на ногу и переплетя их под табуреткой, словно птица, вот-вот взлетит, ест холодную манную кашу из старой алюминиевой кастрюльки и ведет речь об этрусках — пришли они с севера (это я спрашиваю), из Малой Азии или так и жили всегда в Тоскане. Вот что безумно интересно!

Человек этот — известный ученый историк, писатель Александр Иосифович Немировский, живущий в разных временах и множестве судеб.

И опять я застряв надолго

На ухабах чьей-то судьбы.

Развалилась моя двуколка,

Разбежались мои рабы.

И я вновь разбираться должен

В том, что было давным-давно,

Чьи-то тени чужие тревожить,

Чье-то кислое пить вино,

Клясться именем чуждого бога,

Бриться бронзовой бритвой тупой,

Надевать перед выходом тогу,

Чтобы слиться с державной толпой.

И как будто иных занятий

У меня в этом мире нет.

Убирайся подальше, приятель!

Между нами две тысячи лет!

Александр Немировский

Я училась в университете и уже тогда читала его труды, считая кем-то вроде Геродота или, на худой конец, Моммзена. Каково же было мое изумление, когда выяснилось, что он — мой современник и живет на проспекте Вернадского! Просто его энциклопедические знания и исследовательский талант давно сделали его классиком при жизни. И начались наши разговоры, когда, перебивая, торопишься узнать, спросить, сказать, и вдруг он читает свои стихи, написанные много лет назад: «Пять тысяч лет оковами звеня, к тебе в пустыне строил я дорогу». Или слышишь вещи совершенно невероятные! Что жена его, милая Людмила Станиславовна, — родная племянница профессора истории и... розенкрейцера Бориса Зубакина.

И его последнее стихотворение, написанное перед расстрелом:

По вечерам кузнечики стрекочут,

По вечерам, по вечерам...

И каждый хочет шь не хочет

Прислушивается к их хорам.

И тут же ответ Немировского ему уже в иные миры:

Сослав его под этот небосвод

На берега, где ветер смерти веет,

Ие ведали они, что Апомон

Был родом из страны гипербореев.

Казалось им, что здесь царит зима.

Что дух застыл во власти вечной ночи.

А он услышал, как сводя с ума,

По вечерам кузнечики стрекочут.

Своей судьбы знать людям не дано,

Не различить им даже зла от блага,

И можно спутать смерти полотно

Со ждущей вдохновения бумагой.

Александр Немировский в Воронеже

Потом узнаю, что в домашнем архиве, бережно хранимом близкими, Немировский отыскал стихи Бориса Зубакина, и они с Людмилой Станиславовной Ильинской, тоже историком, профессором, любимицей студентов, издали книгу «Свет звезд, или Последний русский розенкрейцер» — письма к Горькому, протоколы допросов и стихи... А сейчас он готовит новую книжку, уже один, Людмила Станиславовна недавно скончалась, — письма ссыльного Зубакина к другому ссыльному поэту, Владимиру Пясту.

Как поразительно было все, что он знал, о чем вдохновенно рассказывал!

«Кастальский ключ» — так назвал он сборник своих переводов Германа Гессе, открыв читателям его как поэта. Возможно, ключ к пониманию жизни и творчества Немировского — в единстве образного, поэтического и строгого научного мышления? Историк-классик, переводчик и, оказывается, поэт. Я не знала, что он Поэт.

Знала, что он специалист по истории этрусков, более того — основоположник этрускологии у нас в России.

Как известно, этруски господствовали на большей части Апеннинского полуострова задолго до того, как Рим стал претендовать на первенство в Италии. Естественно, что их происхождение и появление здесь стало предметом пристрастного внимания древнегреческих и римских историков. Но единого ответа они не оставили, хотя, казалось бы, чего проще — все было «рядом» с ними во времени. Ан, нет. Геродот считал, что этруски прибыли из Лидии, Гелланик Лесбосский был уверен, что это пеласги и появились они в дельте По с островов Эгеиды, а Дионисий Галикарнасский утверждал, что этруски — автохтонны. то есть всегда здесь жили, были местным населением с незапамятных времен.

Немировский выдвинул гипотезу, примиряющую идеи и сторонников миграционной теории и автохтонной. Он уверен, что этруски (тиррены) — население малоазийского происхождения, перебравшееся сначала в Сардинию, а потом на Апеннины. А пеласги жили на этом полуострове много сотен лет, и этруски, появившись, просто смешались с ними, создав единое население.

Эта изящная находчивость, подвижность мысли вообще свойственны Немировскому. Например. Было общепризнанным, что юный Митридат, бежав из столицы, где только что погиб не без причастности Рима его отец, спасался несколько лет в горах. Но как, спросил себя Немировский, в диких горах можно овладеть десятками языков, стать знатоком греческого искусства и вообще — одним из образованнейших людей своего времени? И он занялся «просеиванием» подробностей, тех, мимо которых проходили его коллеги. Он по-новому прочитал известную до него греческую надпись и нашел то, что искал, — место, где провел юность Митридат. Это был двор царя Перисада, впоследствии царь завещал ему свое царство. И тогда стало понятно почему, и многое обрело логику и смысл.