Знание-сила, 2004 № 06 924)

Их квартира оказалась на первом этаже — в три комнаты, с большой прихожей и кухней-столовой (это что-то новое в архитектуре). Хозяйка, фрау Миллер, в первый раз вошла в нее вместе со мною, но остановилась у порога. Взгляд у нее был ошеломленный. Она спросила Хюнлейна, внесшего ее мальчика, не ошибка ли это, ведь их всего пятеро в семье, а тут целый дворец? Адольф весело ответил, что это может быть ошибкой только в другую сторону. Прибежал хозяин, стал извиняться, видимо, за то, что без него все перетаскали, пока он "дискутировал". Мужчины что-то двигали, а фрау Миллер все ходила по квартире, вытирая слезы; ее сын Макс ездил на своей тележке и смеялся. Он сказал, что у него есть еще две сестры — отличные девчонки, обе сейчас в спортивном лагере Гитлерюгенда. Для них самая подходящая комната — та, что с балконом: на нем они разведут цветы. Мать, услышав наш разговор, похвасталась сыном: мальчик хорошо учится, его приняли в Национал-социалистический шахматный союз. Девочки тоже активные: младшая состоит в Союзе девочек, старшей — скоро восемнадцать, и она уже работает в отделе SP Гитлерюгенда, занимается связями с издательствами и архивами. "Такие умные дети, — говорила она, опять вытирая слезы, — сама-то я мало училась, и муж — тоже. Мы никогда так не жили, спасибо нашему фюреру, да продлит господь его годы. Он заботится обо всех немцах. А уж о нас, рабочих, никто не позаботится лучше нашего дорогого вождя, да усыпят ангелы путь его розами и лилиями. Он сам из бедных крестьян.., он наш, и мы его так любим! А то ведь эти подлецы из муниципалитета уж конечно такой хороший дом хотели к рукам прибрать и прибрали бы, хоть и наврали с три короба, а он приехал и все сразу забегали". Она засмеялась, но вдруг смолкла и посмотрела на меня с опаской. Пока я соображала, как мне назваться, чтобы ее успокоить, она опять заулыбалась и предложила выпить чаю. Через полчаса мы сидели за столом: хозяин с хозяйкой, их сын Макс, мой телохранитель, Фридрих Рейнгардт и Адольф Хюнлейн со своими секретарями. Позже я узнала, что вслед за нашим такие же "чаепития" начались почти во всех квартирах, но наше оказалось самым представительным — рейхсляйтер, обергруппенфюрер, да еще заглянул доктор Рентельн, но посмотрел на меня (удостоверился) и, поздоровавшись с хозяевами, удалился. Я поставила слово "чаепитие" в кавычки, хотя мы-то как раз пили именно чай. Я спросила Адольфа, нельзя ли сделать для мальчика удобную коляску, современную, легкую, и он обещал. Хозяин все время порывался выставить на стол бутылку и, по-моему, вскоре начал догадываться, что его гости не выражают готовности из-за присутствия здесь моей персоны. Это обстоятельство сильно его смущало, и он стал посматривать на меня с опаской, как недавно его жена.

Время промелькнуло неуловимо быстро; было уже далеко за полночь, когда все спустились к машинам. Опять было очень шумно: споры, смех, едва ли не дружеские объятья, как будто все со всеми выпили на брудершафт. Не знаю, так это или нет, но выпили крепко. Ты не поверишь, Руди, но из всей свиты трезвыми вышли только семья Миллер, ее гости и Роберт.

В машине он сказал мне, что его визит сюда должен был занять не более часа, а благодаря мне отнял четыре с половиной. Я попробовала шутливо посочувствовать ему, сказав, что понимаю, как грустно одному умному среди сильно поглупевших, но моя шутка неожиданно вызвала у него приступ такого нешуточного тяжелого раздражения, что мне сделаюсь не по себе. Я сама чувствовала себя спокойно и легко. Мне понравились эти люди; было понятно и приятно все, что произошло. Я была рада за них и не понимала, что с Робертом.., не понимала настолько, что прямо спросила — что не понравилось ему. Он ответил, что страшно устал, что целый день не мог переменить рубашку, что ему в спину точно забили осиновый кол... Я сказала, что впервые так близко увидела — ради чего все это. Полторы тысячи человек уснут сегодня счастливыми... Говоря это, я посмотрела на него. Руди! Я еще никогда не видела на его лице столько брезгливого отвращенья. Он и в Университет не хотел ехать, жаловался, что его там станут "анатомировать", но сейчас было что-то другое. Я не поняла. Я не поняла его до такой степени, что не могу с этим справиться сама. Прости.

Завтра мы едем в Йену. Роберт там учился. Надеюсь, настроение у него переменится.

Заседание руководства НСДАП (национал- социалистической германской рабочей партии) в Мюнхене в 1938 году

5 мая 1938 года

...Ты помнишь Цвингер моего детства и твоей молодости? Кажется, все осталось на местах — и Геркулес с земным шариком на плечах на вершине Центрального павильона, и добродушные фавны, и толстячок Путти, и переливы света в "купальне нимф"... Гауляйтер Мучман показал приобретения: два Брейгеля, Тенирс, Гольбейн. И по-прежнему счастлив молодой Рембрандт с Саскией на коленях, и плачет младенец Ган имел в когтях орла, и святая Инесса похожа на нашу маму в молодости, и так же, как в детстве, я пробежала мимо "Урока анатомии доктора Тульпа", но... В галереях почти никого нет! Альбертинум пуст. Я спросила директора, отчего нет посетителей? "Есть, фрау, есть.., будут". Через три часа у Коронных ворот уже стояли четыре автобуса. Я услышала "глюкауф! глюкауф!" — срочно привезли шахтеров.

От Роберта я получила следующий ответ (дословно): "Венера с Вирсавией переживут, если на них станут меньше таращиться бездельники туристы. Нашим же, чтобы дорасти до "чего-то сверх необходимого" (цитирует слова короля Лира из трагедии Шекспира. — Авт.), требуется время. А детей сюда иногда возят". Куда же подевались "наши" из моего детства? Ведь здесь всегда было так много людей! И какой контраст с тем. что началось на другой день на огромном внутреннем дворе! Праздник национального труда! По периметру поставили сотню торговых прилавков с зонтиками от солнца. Товары разные, по очень низким ценам. В центре — профессиональные соревнования, детские спортивные игры, несколько тиров... Вечером — речи, награждение победителей, карнавал, фокусники, театральные постановки. Все это было замечательно! Но на сколько же лет рассчитана эта программа "дорастания до чего-то сверх необходимого"? Ответь прямо — они у Германии есть? Или от дешевого балагана человека проще толкнуть в окопы, чем от Рембрандта?

Все были счастливы, веселились, а Роберт скучал. Что с ним происходит? Его так любят! Разве эта любовь миллионов простых и искренних людей не предел мечтаний, не вершина состоятельности политика!?

Мне он почти перестал отвечать, заявив, что от моих вопросов у него ноют зубы. Завтра едем дальше, на юг. Но я уже задала тебе столько вопросов, что, задав больше, боюсь перестать надеяться на ответ.

Твоя сестра Маргарита.

Дрезден 6 мая 1938 года" (Перевод писем Андрея Никольского)

Гитлер (слева) и Риббентроп (в центре). Линование по поводу подписания с СССР Пакта о ненападении в августе 1939 года

...Немцы работали, немцы радовались новому жилью, хорошим зарплатам, автомобилю "фольксваген", который уже начали получать, образованию для детей, отпускам, которые многие получили возможность проводить, например, в круизах по Северному морю на фешенебельном "Вильгельме Густлоффе"... и как любой народ, не хотели расставаться е мирной жизнью.

Однако уже с весны 1938 года широко разрекламированные социальные программы начинают сворачиваться. Это, естественно, не нравилось рабочим. Лей в письмах жене отмечает, что "настроение на митингах меняется, тон вопросов тоже". Один раз он даже признается, что "будь сейчас осень, я бы не удивился, если бы кто-нибудь запустил в меня гнилым помидором".

"Подержите их еще немного.., еще немного, — говорил Гитлер Лею за полгода до вторжения в Польшу. — Повысьте зарплату, хотя бы символически, проведите какие-нибудь общегерманские игрища. Привлекайте кого угодно, моим именем. Средства возьмите из моего фонда. Я понимаю, что ставлю перед вами трудную задачу. Но пока мы не доберемся до кавказской нефти и украинского хлеба, мне вас по-настояшему поддержать нечем".

Гитлер и его генералы составляют планы военных действий

Одновременно Гитлер откровенно, едва ли не во всеуслышанье, жаловался, что вместо того чтобы в 1934-м "заниматься руководством СА (под словом "заниматься" он имел в виду "ночь длинных ножей", когда все руководство штурмовиков во главе с Ремом было просто вырезано. — Авт), следовало почистить "авгиевы конюшни Генерального штаба".

Гитлер по-настояшему взялся за оппозиционный генералитет в 1938-м году, перед этим заменив ключевую фигуру — министра иностранных дел, дипломата старой школы фон Нейрата на марионетку фон Риббентропа, подготовив таким образом почву для самого беспардонного "дипломатического" вранья. Второй ключевой фигурой являлся генерал-фельдмаршал фон Бломберг, который в свое время поддержал кандидатуру Гитлера на пост президента в случае смерти Гинденбурга, заявив: "армия на стороне Адольфа Гитлера". Но уже через два года Бломберг начал спорить с фюрером и решительно отказался поддержать и введение немецких войск в Рейнскую зону, и вмешательство Германии в войну в Испании, и "аншлюс" Австрии, и вторжение в Судеты. Все эти операции фельдмаршал именовал не иначе, как "ефрейторскими авантюрами".

Верховный главнокомандующий Бломберг, командующий сухопутными силами Фрич, начальник генерального штаба сухопутных сил Бек (да и почти все высшие офицеры) были стопроцентные оппозиционеры, но люди авторитетные. Гитлер их высказывания глотал, хотя, конечно, до поры. Первые же реальные успехи, особенно триумфальное присоединение Австрии, придали ему храбрости, и он однажды в присутствии Геринга и Гесса устроил настоящую истерику, смысл которой заключался в том, что он "больше не может это выносить". Все понимали, о чем идет речь; Гесс промолчал, а Геринг, вытянувшись по стойке смирно, заявил: "Мой фюрер! Я сделаю так, что они будут рады убраться сами".

Так описывала позже эту сцену одна из секретарш Рудольфа Гесса, Хильда Фат. Ее свидетельство любопытно и само по себе, и в общем-то правдоподобно. Хотя в реальности все, возможно, было проще. Герингу вовсе не обязательно было выслушивать вопли фюрера, чтобы понимать, что от него требуется. Геринг был главой "партии войны" и сам метил в главнокомандующие. А для этого еще предстояло расчистить себе место.

В феврале 1938-го в результате грязных интриг Бломберг и Фрич были уволены со своих постов. Был удален и Бек. Довольно скоро офицерский суд чести полностью реабилитировал Фрича, но дело уже было сделано.

Третьей фигурой, критиковавшей авантюризм Гитлера (тогда осторожно именуемый "торопливостью") и вообще имевшей собственное мнение, являлся Ялмар Шахт. Но этот человек был слишком хорошо известен в Европе и Америке, и Гитлер довел его до отставки, не вымазав грязью, а тем, что просто перестал с ним советоваться. Вместо Шахта в кресло президента Рейхсбанка он посадил Функа, бывшего журналиста экономической печати, человека, логично продолжившего цепочку безропотных исполнителей, — Риббентроп, Кейтель, Функ, Геббельс и т.д.