Знание-сила, 2005 № 05 (935)

В отличие от других древних языков — например, греческого или латыни — этрусский представляет собой загадку. Он полностью забыт. Вместе с этрусской цивилизацией погибли почти все памятники письменности этрусков. Вместе с последними этрусками, растворившимися в римском народе, исчез и язык. Еще в I веке до новой эры римляне переводили этрусские книги. Однако их списки тоже не сохранились. Мы можем только гадать, какие стихотворения и романы могли писать этруски, давшие столько великолепных живописцев и скульпторов. Теперь лингвисты вынуждены восстанавливать язык этрусков по случайным надписям на табличках и камнях. Их обнаружено уже более десяти тысяч.

Известно, что в начале VII века до новой эры письменность была широко распространена в Этрурии. Ее жители писали на папирусе, полотне и вощаных табличках, однако эти материалы давно истлели. Сохранились лишь надписи, оставленные на золоте, бронзе, свинце и керамике. Чаще всего встречаются короткие фразы, содержащие имена людей — владельцев этих предметов. Вот, например, надпись на чашке, расшифрованная учеными: "Я — чашка Купе Алтарна. Возьми меня!"

В принципе, читать этрусские тексты легко — они пользовались греческим алфавитом. Другое дело — понимать смысл, передаваемый знакомыми знаками. Ученым помогают лишь отдельные двуязычные надписи.

Подобную надпись ("билингву") нашли при раскопках в местечке Пирги близ Рима. В этом портовом городе было святилище, которое посещали не только этруски, но и финикийские купцы. На золотых табличках, датированных V веком до новой эры, сохранились надписи на финикийском и этрусском языках, гласящие, что этрусский царь посвятил этот храм богине Уни.

Пока приходится иметь дело с отдельными "камешками" затонувшего острова этрусской словесности — с некоторыми известными словами. Их — несколько сотен. Лингвисты проанализировали грамматику и лексику этрусского языка и выяснили, что он не похож ни на один известный нам язык. В Италии он был чужеродным. По некоторым гипотезам, мы имеем дело с доиндоевропейским языком, на котором говорили в Европе несколько тысяч лет назад. Вероятно, таким же доиндоевропейским языком является язык народа басков.

Между тем долгие изыскания лингвистов не прошли даром. Они отыскали два наречия, несколько похожих на этрусский язык. На одном некогда говорили в Реции — области в Альпах, позднее покоренной Римом. На другом — жители острова Лемнос в Эгейском море. Археологи обнаружили здесь надписи, датированные VI веком до новой эры; они напоминали этрусские тексты. Ученые полагают, что жители легендарного Крита тоже говорили на языке, родственном этрусскому. Так считал, например, знаменитый английский лингвист Майкл Вентрис (см. "Знание — сила", 2001, № 8).

Исчезновение этрусков

Этруски называли свое государство "Разенна". Мы могли бы по праву именовать их страну "Соединенными Штатами Этрурии" или — по современному названию этой местности — "Соединенными Штатами Тосканы". Их соседи-римляне стали называть их "тусками", или "турсками", — отсюда слово "этруски".

Они никогда не чувствовали себя единым народом или гражданами единой страны. Они ощущали себя жителями определенного города или царства. Они были "тарквиниями" из Тарквинии или "вейянцами" из Вейи. Их города заключили так называемый Союз двенадцати городов. Подобный союз существовал и в Малой Азии — в населенной греками Ионии.

Каждый год депутации отдельных городов собирались в Вольсинии, на южном берегу озера Больсена. Здесь обсуждали важнейшие дела, заботившие этрусков. Так, когда жители Вейи повели войну с римлянами, это событие непременно стало темой номер один на очередной "ассамблее" этрусков.

Город Вейи, лежавший на юге Этрурии, первым из "двенадцати городов" вступил в борьбу с Римом. Первым он был и побежден римлянами. Это случилось в 396 году до новой эры. Затем настал черед Тарквинии. Через пару столетий от былой независимости Этрурии не осталось и следа. Последний раз этруски попытались избавиться от власти Рима в I веке до новой эры, в годы диктатуры Суллы, но эта попытка была жестоко подавлена.

Вместе с другими народами, жившими к югу от реки По, этруски получили римское гражданство. Сами они охотно расставались с верой, языком и обычаями отцов и становились римлянами. Точно так же столетия назад их предки усердно перенимали греческие порядки. Вот почему и исчезли этруски — они растворились в римском народе. Например, знаменитый Гай Меценат, друг императора Августа и "крестный отец" всех меценатов, был знатным этруском из Арреции. Он всячески поддерживал блестящих римских поэтов — Вергилия и Гopaция. Этрусская же словесность — за неимением подобных доброхотов — полностью пресеклась.

АНТРОПОЛОГИЯ ВЕЩИ

Ольга Балла

Иносказания огня

"Кремлевская" настольная лампа перенасыщена семантикой. В своей "официальной" версии она — металлическая: стойка, подставка, каркас абажура - все из темного металла. Была еще "домашняя" модель — с деревянной стойкой (по идее, более человечной, теплой, живой) — березовой, которую затемняли морилкой и покрывали лаком. Цилиндрический абажур закрыт сверху металлической крышкой, затянут шторкой из светлой ткани, украшен металлическими барельефами с изображением советских символов: серпа и молота в венке из дубовых и лавровых листьев. После войны на лампе появляются и пятиконечные звезды.

Символично все, начиная с того, что она — лампа, источник света. Не всякая, правда, лампа эксплуатирует свою естественную символичность так, как "кремлевская". Эта из своего символического потенциала выжимает, кажется, максимум возможного.

В ней ни капли иронии: она вся — всерьез, до мельчайших деталей. Подробная проработка деталей останавливает взгляд: рассмотри. Задумайся. Собери себя в порядок, соответствующий тому, что ты видишь.

В октябре 2004 года испанский архитектор Карлос Флорес Пасос устроил в музее городского освещения "Огни Москвы" выставку под названием "Советская настольная лампа 1917- 1953 годов". На самом деле, были показаны лампы определенного типа — так называемые кремлевские — и начиная не с 1917 года, а с конца 20-х: от прихода Сталина к власти до его смерти.

То, что до такого додумался иностранец, понятно: взгляд извне превращает само собой разумеющиеся вещи в экзотику, в культурные особенности и странности, которые бросаются в глаза, поддаются описанию и экспонированию на выставках.

Даже у домашней версии "кремлевской" лампы свет жесткий, суровый. Никакого сюсюканья с пользователем. При такой лампе стыдно быть распущенным, легкомысленным, поверхностным, случайным. Она требует дисциплины, ответственности, застегнутости на все пуговицы. Требует правильного исполнения роли в жизненном спектакле, где ты и актер, и зритель одновременно (увы: режиссер не ты, и это тебе тоже дают прочувствовать). Этика и эстетика жизни неразделимы, и 20 — 50-е советские годы — одно из таких времен, когда это особенно явно. В знаковых предметах эпох этого рода ("кремлевская" лампа как раз такова) подают свои голоса, твердя в общем одно и то же, разные искусства.

Лампа—литературна, она — текст. Дидактичный, прямолинейный, буквалистски-въедливый, почти-словесный (словами можно пересказать!) дизайн превращает ее в повествование, в обстоятельное высказывание: о ценностях, на которые надо ориентироваться, о неслучайности мира вообще и советского мира в особенности. Она не оставляет человека в покое, активно и а1рессивно вписывая его в горизонт Больших Смыслов. Освещать — совсем не главная ее функция, даже — одна из последних.