Знать и помнить
Шрифт:
"Мы хотели посоветоваться с начальником политотдела 18-й армии Л. И. Брежневым, но он как раз находился на Малой земле, где шли тяжелейшие бои" [Жуков Г. К. Воспоминания и размышления, т. 2, с. 150]. Спорность этого эпизода очевидна, и придумал его не мемуарист.
Еще пример. Во втором издании воспоминаний автор сообщал о жертвах блокадного Ленинграда: "В страшную блокадную зиму 1941/42 года детально подсчитать умерших от голода было некому. Первой объявленной цифрой погибших было 632 тысячи человек. Но впоследствии советские историки уточнили эту цифру, что и нашло отражение в пятом томе "Очерков истории Ленинграда".
Вот что написано в этом авторитетном труде: "От налетов авиации и артиллерийских
– Г. Ж.), погибших от голода и лишений, - таков итог вражеской блокады" [Там же, с.
430].
В последующих изданиях, вышедших уже после смерти автора, это уточнение выпало. И цифры потерь стали называться прежние.
Советую также авторам писем обратиться к уникальной посмертной публикации писателя К. М. Симонова "К биографии Г. К. Жукова", которая была заказана ему Политиздатом и которая полностью включена в книгу "Маршал Жуков. Каким мы его помним" (книга вышла в 1988 году). Публикация Симонова позволяет полнее представить облик великого полководца и его понимание событий минувшей войны.
В научном архиве Института истории СССР АН СССР хранится машинописная рукопись маршала Г. К. Жукова, озаглавленная "Коротко о Сталине". Приведу из нее некоторые извлечения:
"Я старательно пытался досконально изучить Сталина. Но было очень трудно понять его. Он очень мало говорил и коротко формулировал свои мысли.
Мне казалось, что Сталин, будучи органически не связанным с народом и с его трудовой деятельностью, с его жизненными условиями, с думами и переживаниями, познавал жизнь народа по докладам членов Политбюро и Секретариата. Ну а так как Сталину обычно докладывались вопросы в несколько приукрашенном виде, естественно, он не знал истинного положения в стране, в глубинах жизни народа".
"В разгар войны, чувствуя свою слабость в организации операций, а также под влиянием крупных неудач на юге страны в 1942 г., Сталин предложил мне пост заместителя Верховного Главнокомандующего...
И надо сказать, что с этого момента Сталин почти не принимал решений по вопросам организации операций, не посоветовавшись со мной.
Почти всю войну я пользовался его расположением и доверием, и это помогало мне успешно осуществлять мероприятия по организации и проведению операций.
Под конец войны и даже после битвы на Курской дуге Сталин неплохо разбирался в военных вопросах.
Однако здесь я должен подчеркнуть то, что Сталин при проведении крупнейших операций, когда они нам удавались, как-то старался отвести в тень организаторов, лично же себя выставить на первое место, прибегая для этого к таким приемам: когда становилось известно о ходе начатой операции, он начинал обзванивать по телефону командование и штабы фронтов, командование армий и добирался иногда до командования корпусов и, пользуясь последними данными обстановки, составленными Генштабом, расспрашивал их о ходе операции, подавал советы, интересовался нуждами, давал обещания и этим самым создавал видимость, что их Верховный Главнокомандующий зорко стоит на своем посту, крепко держит в своих руках управление проводимой операцией.
О таких звонках Верховного мы с А. М. Василевским узнавали только от командования фронтов, так как он действовал через нашу голову. А когда враг был изгнан из пределов нашей Родины и операции были перенесены на территории Польши, Восточной Пруссии, Чехословакии и Бессарабии, Сталин ликвидировал институт представителей Ставки Верховного Главнокомандования, которые в это время координировали действия группы фронтов, и приказал переключить управление всеми фронтами непосредственно в Ставку.
...Расчет был ясный. Сталин хотел завершить блистательную победу над врагом под своим личным командованием, т. е. повторить то, что сделал в 1813 году Александр I, отстранив Кутузова от главного командования и приняв на себя Верховное
командование, с тем чтобы прогарцевать на коне при въезде в Париж во главе доблестных войск, разгромивших армию Наполеона" [Институт истории СССР АН СССР. Документы и материалы. Жуков Г. К. Коротко о Сталине, л, 1 - 4].О мемуарах маршала А. М. Василевского "Дело всей жизни". Этот замечательный труд обращен не только к широкому читателю, но важен и для научного изучения истории войны. Однако и в нем можно проследить "смягченный"
анализ ошибок и просчетов, их пагубных последствий. Это видно, в частности, из освещения причин неполной готовности страны к обороне. О просчете в оценке времени фашистской агрессии автором сказано всего лишь несколько слов [Василевский А. М. Дело всей жизни, кн. 1, с. 114]. Позднее, отвечая на письма читателей, маршал уже прямо говорит о вине Сталина, не уловившего того предела, дальше которого его политика оттягивания сроков войны стала не только ненужной, но и опасной [См. там же. М., 1988, кн. 2, с. 292 - 296].
Думаю, что мемуары о Великой Отечественной войне станут объектом серьезных историографических исследований. Состоятся и научно выверенные переиздания мемуаров прославленных полководцев, что будет способствовать их долгой жизни в отечественной и мировой литературе. Неоспорим и их ценный вклад в изучение минувшего.
СОЦИАЛИЗМ и
НРАВСТВЕННОСТЬ
Перестройка, набирающая темп во всех сферах нашей жизни, немыслима без борьбы за воспитание в каждом человеке высокой принципиальности, идейности, гражданской смелости - всего того, что мы включаем в понятие "социалистическая нравственность".
Духовный потенциал советского народа, его нравственные истоки питали все революционные преобразования в нашей стране, особенно на крутых поворотах истории.
Ленинская теория и практика строительства социализма основывались и на нравственной основе, которая во многом была разрушена системой и беззакониями культа личности, волюнтаризмом и застойными явлениями периода 60 - 70-х годов. Этой системе, этим негативным явлениям партия объявила решительную борьбу.
Демократизация и гласность, гарантирующие необратимость происходящих сегодня процессов, делают людей раскованными, обнажают подлинное состояние общественной мысли, гражданских чувств. Впервые, наверное, за целые десятилетия так смело зазвучала мысль: "Все прогрессы реакционны, если рушится человек" [Строки эти из поэмы А. Вознесенского "Оза" приводит в своем письме литератор Марк Ляндо]. Сотни "почему", "как", "зачем", выдвинутые в адресованных мне письмах, задаются с гражданских позиций. Читатель выступает зй правду не только ради чистого знания, желания докопаться до сути. Им движет и жажда справедливости, стремление к обновлению жизни. Только через поиск истины в настоящем и прошлом мы придем к действенности таких нравственных понятий, как совесть поколения, память народа, ответственность за будущее, тех понятий, которые многие годы затушевывались, размывались оторванными от жизни декларативными заявлениями, разрывом слова и дела.
В полный голос мы вновь заговорили о порядочности и честности, милосердии и жестокости, чувстве вины и терпении... Заговорили и в личном, самокритическом плане, и в общественном, глобальном масштабе. И это сочетание личного и общественного при рассмотрении нашей действительности - свидетельство нашего нравственного здоровья.
Почта, поступающая в мой адрес, показывает: многие, очень многие вопросы, волнующие людей, задаются на стыке проблем научных и нравственных. Вдумайтесь хотя бы в эти строки из писем читателей Г. Котовщикова, А. Маслова, А. Веденеева: "Почему замалчиваются имена Зиновьева, Каменева, Пятакова, Рыкова? За какие конкретно действия калмыки, чеченцы, ингуши и др. в годы Великой Отечественной войны были лишены автономии? Как случилось, что в 30-е годы и позже писали доносы друг на друга?"