Знатный род Рамирес
Шрифт:
На той же неделе старухи Лоузада — улыбаясь еще язвительней, еще мрачнее, чем обычно, — явились в «Угловой дом» и, не успевши присесть, поблескивая пронырливыми глазками, сообщили скандальную новость: Кавалейро! В Лиссабоне, совершенно открыто, с женой графа де Сан Роман! Того самого, у которого земли на островах Зеленого Мыса!
Поздно вечером она писала брату. Начала она так: «Мы живем хорошо, событий у нас нет…» И вправду — ее жизнь опять потекла без событий, однообразно и ровно, как течет меж пустынных берегов светлая река.
В застекленную дверь веранды заглянул сын Крисполы — он так и остался в «Башне» рассыльным. Из курточки с желтыми пуговицами он вырос, донашивал теперь старые
— Там пришел сеньор Антонио Виллалобос, и сеньор Гоувейя, и еще один сеньор — Видейринья. Спрашивают, можно ли войти к сеньоре…
— Сеньор Виллалобос! Проси, проси! Прямо сюда, на веранду.
В зале, где мастера, прибывшие из Оливейры, прибивали новый ковер, уже гремели раскаты зычного голоса: Тито восхищался «приготовлениями к празднику». А когда он вошел, его обросшее и загорелое лицо светилось искренней радостью; он был счастлив, что кончилась, наконец, четырехлетняя спячка, когда, казалось, даже огонь под кастрюлями погас в старом имении Гонсало.
— Простите нам это вторжение, кузина. Мы возвращались из Бравайса, узнали, что вы здесь…
— О, я так рада, кузен Антонио! Вы меня простите — я не причесана, и этот ужасный фартук… Целый день прибираю, устраиваю… Как вы поживаете, сеньор Гоувейя? Я вас не видела с самой пасхи.
Председатель муниципального совета не изменился за четыре года — он был все так же смугл, так же сухощав, словно выточен из дерева, все так же затянут в редингот, разве что усы сильней пожелтели от куренья. Спасибо, с пасхи ему лучше, если бы не это несносное горло… Но главное — как Гонсало?
— Где наша знаменитость? Когда он приедет?
— В воскресенье. Мы совсем с ног сбились. Почему вы не присядете, сеньор Видейра? Возьмите плетеное кресло. Здесь такой беспорядок!..
Вскоре после выборов Видейринья получил обещанное место. Гонсало позаботился о том, чтобы работа была легкая и побольше времени оставалось для гитары. Видейринья стал писцом в муниципальном совете. С Гоувейей он ладил, старался ему угодить и чуть ли не ходил за ним во время болезни; тот благоволил к нему, но обращался начальственно и сухо, когда они вместе ужинали у Гаго.
Видейринья несмело придвинул плетеное кресло поближе, однако несколько позади кресла своего шефа, снял тесные перчатки, которые постоянно носил, чтобы подчеркнуть перемену в своем положении, и позволил себе заметить, что скорый прибывает в Кракеде без двадцати одиннадцать, ни минутой позже. Но, может быть, сеньор доктор сойдет в Коринде, ведь у него много вещей…
— Вряд ли, — проговорила Грасинья. — Во всяком случае, Жозе собирается выехать на рассвете и ждать его на узловой станции в Ламело.
— Ну, туда мы не поедем! — вставил Тито, по-родственному непринужденно присевший на перила веранды. — Мы всей компанией направимся в Кракеде. На фамильной земле как-то способней разводить весь этот шум. Неужели он не остановится в Лиссабоне?
— Он там с воскресенья, кузен. Он приехал в воскресенье из Парижа, южным экспрессом. Его так встречали, так встречали! Вот, Мария Мендонса мне пишет…
— Как? Кузина Мария — в столице?
— Да, еще с конца августа. Она гостит у доны Аны Лусена.
Жоан Гоувейя быстро придвинул стул, — без сомнения, его снедало любопытство.
— Да, кстати! Мне говорили, дона Ана купила дом в столице и сейчас его заново обставляет. А? Вы не слышали, сеньора дона Граса?
Нет, Грасинья не слышала. Но и не удивилась — что ж, ведь дона Ана почти все время в столице, совсем забросила свое прелестное поместье…
— Выходит замуж! — убежденно воскликнул Гоувейя. — Если обставляет дом — значит, выходит замуж. Вполне понятно, хочет пристроиться. В конце концов, она вдовеет уже
четыре года, и…Грасинья улыбнулась. Но Тито, медленно поглаживая бороду, напомнил о письме кузины Марии.
— Да! — спохватилась Грасинья. — Она пишет, что все они были на вокзале Росио. Гонсало похорошел, окреп… Вот письмо, кузен Антонио! Почитайте вслух! Там нет секретов. Все только о Гонсало.
Она извлекла из кармана объемистый конверт с гербом на сургучной печати. Кузина Мария пишет всегда второпях, неразборчиво, строчки у нее идут вкривь и вкось, может быть, кузен Антонио не разберет… И действительно, увидев четыре листка, исписанные замысловатыми, как колючая изгородь, каракулями, Тито попятился в испуге. Но Жоан Гоувейя тотчас предложил свои услуги — он привык у себя в совете расшифровывать писания чиновников. Если, конечно, нет секретов…
— Нет, нет! — заверила Грасинья, весело смеясь. — Все про Гонсало, как в газете.
Гоувейя развернул внушительное послание, подкрутил усы и начал не без торжественности:
— «Моя дорогая Граса! Портниха от «Силвы» говорит, что платье…»
— Нет! — поспешила Грасинья. — Не здесь! На второй странице!
Но Жоан Гоувейя не упустил случая пошутить. Ну как же, как же, женское письмо без тряпок не обойдется! Значит, все про Гонсало? Ах, дамы, дамы! Никак им нельзя без тряпок! Наконец он взял другой листок и принялся читать медленно и важно:
— «…Наверное, тебе не терпится узнать, как встречали кузена. Его встречали великолепно, поистине великолепно, словно принца крови. Нас, близких его друзей, было человек тридцать. Конечно, собрались все родные; и если бы в то утро разразилась революция, мятежники застали бы на вокзале Росио весь цвет португальской знати. Из дам были: кузина Шелас, тетя Лоуредо, обе молодые Эспосенде (в сопровождении дядюшки, который, презревши и подагру, и сбор винограда, прибыл прямо из поместья) и, наконец, я. Мужчины были все. Пришел граф де Арега — секретарь его величества, кузен Ольялво — королевский церемониймейстер, и два университетских друга кузена Гонсало — морской министр и министр общественных работ, так что вокзальные служащие могли подумать, что прибывает сам король. Южный экспресс опоздал на сорок минут. Но мы чувствовали себя, как в гостиной, все были так милы, так остроумны, и кузен Арега совещался с нами по поводу торжественного обеда в честь кузена Гонсало. На этот обед я надела зеленое платье, оно мне к лицу…»
Гоувейя торжествовал:
— А? Что я говорил? Опять, платье! Зеленое!
— Да ну тебя, читай дальше, — прикрикнул Тито.
И Жоан Гоувейя — он и сам был взволнован не на шутку — продолжал с выражением:
— «…зеленое платье… да… только юбка тяжеловата. Кажется, я первая увидела кузена Гонсало на площадке экспресса. Ты и представить себе не можешь, какой он стал! Еще лучше, еще красивей, а главное — мужественней! Кожа у него все такая же белая, в Африке он ни капельки не загорел. А как элегантен, как изыскан! «Вот как далеко шагнула цивилизация в Африке! — заметил кузен Арега. — Что это — новый стиль набедренных повязок?» Сама представляешь, сколько было объятий, сколько поцелуев. Тетя Лоуредо прослезилась. Ах да, совсем забыла! Пришел и виконт де Рио Мансо со своей внучкой, Розиньей. Она прелестна, а ее платье от Редферна произвело сенсацию. Все спрашивали меня о ней, а графу Арега, конечно, не терпелось, чтобы я его представила. Рио Мансо даже всплакнул, обнимаясь с кузеном Гонсало. Наконец мы двинулись почетным кортежем на вокзальную площадь, к великому удивлению народа. Но тут же случилось происшествие. В самый неожиданный момент кузен Гонсало вырвался из объятий высокородных друзей и бросился на шею какому-то субъекту в фуражке с околышем, проверявшему билеты у входа.