Знай, что я люблю тебя

Два часа он провел под машиной, периодически смазывая радиатор мылом и не обращая внимания на боль в разъеденных едкой кашей пальцах. Потом разровнял мыльный слой ладонью, вылез из-под капота и без сил рухнул прямо на солнце. Африканцы глазели на него с любопытством.

— Теперь надо подождать несколько часов, пока мыло не высохнет. А после всем — пи-пи!

Чтобы доверху наполнить радиатор, у них ушло два дня. Хорошо еще, воды оказалось достаточно. Наконец настал тот счастливый миг, когда Сантиаго сунул ключ в замок зажигания, повернул его, и мотор взвыл. Легионер подождал немного, чтобы удостовериться, не подтекает ли радиатор. Андия не переставая смеялась и кричала какие-то фразы на родном языке. Меньше чем через час лагерь был свернут, и вновь нагруженная машина тронулась с места.

Через пять дней пути пейзаж начал меняться. Все больше машин, все больше бредущих пешком людей — значит, Тифарити совсем недалеко. Они прибыли туда двадцать четвертого декабря, после тринадцати дней пути, почти на месяц позже оговоренного срока. В жизни Сантиаго эта поездка стала самым тяжким испытанием. За несколько километров от Тифарити их встретили солдаты ПОЛИСАРИО. Они пытались навести хоть какой-то порядок в хаосе стекающихся беженцев, подбирали путников и рассаживали их в грузовики, оттаскивали с дороги сломанные машины, снабжали водой тех, у кого она закончилась, и указывали место, где можно разбить лагерь. Сантиаго Сан-Роман предоставил матери Лазаара объясняться с ними. Вряд ли его прическа под ноль и внешность легионера способствовали бы росту симпатии к ним со стороны вояк.

Испанская армия бросила Тифарити. Солдатские бараки и опорный пункт были заняты войсками ПОЛИСАРИО. Вокруг на много километров простирался лагерь беженцев. Местное население предоставило прибывшим убежище в своих палатках и хижинах. Каждая семья старалась устроиться с максимально возможным в таких условиях комфортом. Спешно строились импровизированные загоны для скота. Возводился полевой госпиталь. Постоянно подъезжали грузовики и легковые автомобили. Солдаты были просто не в состоянии организовать пристанище для такой огромной массы людей. Несмотря на то что военные предпринимали все возможные усилия, чтобы успокоить людей и не допустить пораженческих настроений, старожилы — те, кто уже торчал здесь месяца два, — мало-помалу уходили на восток, за алжирскую границу, в поисках более безопасных мест.

В тот день, когда Сантиаго привез семью в Тифарити, поднялась такая песчаная буря, какой он не видел за весь год в Сахаре. Яростные порывы ветра срывали с места палатки и поднимали с земли облака пыли. Импровизированный лагерь разметало всего за несколько минут. Женщины копали в песке ямы, засовывали туда детей и спрыгивали сами, стараясь закрыть лицо платком. На расстоянии трех метров уже ничего не было видно. Сантиаго спрятался в «лендровере» вместе с Андией. Проклятый песок проникал во все щели. Влажность воздуха была настолько низкой, что легионер чувствовал, как у него пересыхают глазные яблоки. Это был настоящий ужас. Он пытался моргать, сидеть с закрытыми глазами, но это мало помогало. Он пожаловался Андии. Девушка облизнула ему веки, но они моментально высохли. Сантиаго всерьез испугался, что ослепнет. Сухость в глазах была нестерпимой. Андия его успокаивала. Ближе к рассвету, когда ветер наконец стих, Сан-Роман уже не мог открыть глаз. Он улегся под парусиной, которую натянули мальчики и замер, напуганный и несчастный, чувствуя, как маленькая ручка Андии крепко сжимает его ладонь, не отпуская ни на секунду.

Братья Лазаара везде разыскивали своего старшего, но его нигде не было. Три дня они методично обходили весь лагерь. В этом всеобщем хаосе было действительно очень трудно найти нужного человека. С каждым днем прибывали все новые и новые группы беженцев. Хотя точное число людей не поддавалось подсчету, по самым скромным прикидкам, их собралось около пятидесяти тысяч. Днем они страдали от испепеляющего зноя, ночью дрожали от пронизывающего до костей холода. Армия предоставляла достаточно воды из тех источников, которые не были отравлены, но с питанием дело обстояло гораздо хуже. В этих условиях все припасы, которые семье удалось доставить на «лендровере», превратились в настоящее сокровище. Их спасали две курицы, несущие яйца, и коза, дававшая молоко. Чай тоже пришелся как нельзя кстати, но его запасы быстро таяли, так же как и запасы сахара.

Зрение у Сантиаго восстановилось, но он был очень слаб. К тому же от местной воды у него, единственного из всей семьи, началась жуткая диарея. Андия ни на минуту не отходила от него. Тело испанца не желало приспосабливаться к жизни в проклятой пустыне. В середине января, когда он совсем отчаялся, возле их палатки появился Лазаар в сопровождении своих братьев. На плече у него висел старенький автомат Калашникова. Он поцеловал мать и прочувствованно обнял Сантиаго.

— Мне сказали, что ты болен.

— Да ничего. Просто еще не привык к воде из этих источников и к ветру.

Лазаар, не прекращая улыбаться, бросил взгляд на сестру:

— Андия хорошо о тебе заботится?

Сантиаго был по-настоящему растроган. В его глазах стояли слезы.

— Лучше, чем кто-либо другой… — Дыхание его перехватило, слова комом встали в горле. — Прости, я не смог выполнить обещание. В твоей стране не такие уж хорошие дороги, как ты полагаешь.

Лазаар снова сжал друга в объятиях:

— Посмотри, кто со мной!

Сантиаго пришлось приглядеться, чтобы узнать Сид-Ахмеда. Зрение у него было уже не таким хорошим, как раньше. На шее у торговца висел фотоаппарат.

— Ты сделаешь для нас одну фотографию, Сид-Ахмед?

— Если хочешь, прямо сейчас.

— Сид-Ахмед теперь работает на наше правительство. Он рассказывает людям правду о том, что происходит.

— Ну-ка встаньте здесь, перед машиной.

Двое друзей разместились перед «лендровером», на который им указал теперь уже бывший торговец. Ветер за их спинами хлопал брезентом бедуинских палаток. Сантиаго одернул голубую derraha,приводя себя в приличный вид, поправил на голове тюрбан, сделав так, чтобы тот ниспадал на плечи. Пригладил усы, которые отращивал последний месяц. Потом левой рукой взял у Лазаара автомат и поднял его повыше. Африканец, в свою очередь, поднял правую руку, сложив пальцы знаком победы. Они сдвинули головы, словно боялись не попасть в кадр. Оба лучезарно улыбались.

Той ночью, усевшись под навесом из брезента, заменявшим семье палатку, Сантиаго во всех подробностях рассказал Лазаару и Сид-Ахмеду о трудном и опасном бегстве из Эль-Айуна. Лазаар объяснил, что сейчас творится в стране. Население провинции Западная Сахара разбегается кто куда, многие скрываются в алжирской части пустыни. Большинство уходит пешком. О тех, кто остался в городах, практически ничего не известно. Но, несмотря на все трудности беженцев, оставшимся никто не завидовал.

Когда ветер прекратил наконец завывать, лагерь охватила тревожная тишина. Не было слышно даже собачьего лая или блеяния коз. Кто-то потом сказал, что это было затишье перед надвигающейся катастрофой. Но той ночью никто не знал, какие испытания готовил измученным людям грядущий день.

В понедельник девятнадцатого января в Тифарити ни один человек из тех, кто пришел сюда, оставив позади все, что было ему дорого, и предположить не мог, что этот день будет совсем не похож на остальные дни. Если не считать стихшего ветра, утро мало чем отличалось от обычного. Ночью сильно похолодало. В девять утра братья Лазаара уже были на ногах, кто-то ушел за водой, кто-то приводил в порядок их маленький лагерь. Сантиаго еще спал, крепко обнимая Андию, пытаясь согреть ее своим теплом. Девушка давно проснулась, но ей нравилось лежать так, без движения, ожидая, пока пробудится легионер. Но вдруг она услышала что-то, что заставило ее вздрогнуть и сбросить с себя одеяло. Сантиаго очнулся от сна.

— Что случилось, Андия? Ты уже хочешь вставать?

— Нет, прислушайся, Санти!

Сан-Роман сначала не понял, о чем она говорит.

Он различал лишь шум закипающего чайника и позвякивание стаканов. Изредка тишину разрывало блеяние козы. Но Андия нисколько не сомневалась:

— Я слышу самолет, только очень далеко.

Сантиаго насторожился. Всю серьезность положения он оценил, когда в палатку, испуганно крича, ворвался один из братьев.

Атака пришла с севера. Самолеты неожиданно вылетели из-за скал. Они даже не выслали разведку, из чего следовало, что противник прекрасно осведомлен об их местонахождении. Сан-Роман бегом выскочил из палатки и приложил руку ко лбу, чтобы получше разглядеть нападающих. Это было звено из трех французских самолетов «Мираж-Ф1». Он хорошо их знал — лучшие машины марокканской армии. Они неумолимо приближались, словно острие безжалостного штыка, неторопливо начиная сбрасывать свой смертельный груз. Когда упали первые бомбы, лагерь охватила паника. Напалм и белый фосфор стирали с лица земли палатки и строения, словно они были сделаны из бумаги. Вслед за вспышками пламени раздавался грохот взрывов, и волны жаркого воздуха сметали все вокруг. За один заход самолеты словно пропороли лагерь по диагонали страшным рубцом, состоящим из огня и смерти. Но все понимали, что они вернутся. Каждый старался спастись, как мог. Бомбы вырыли в земле воронки — такие огромные, что в них мог поместиться человек в полный рост. Бушевавшие повсюду языки пламени мешали бегству. Сантиаго тщетно искал Андию, но ее не было рядом. В ста метрах от себя он увидел горящие палатки. Неожиданно стало жарко, в ноздри ударил запах гари. Он кинулся в другую сторону и неожиданно понял, что происходит. Самолеты возвращались, чтобы залить Тифарити напалмом. Те, кто оказался в эпицентре взрыва, погибали мгновенно, но даже в радиусе нескольких метров от потоков горячего воздуха на женщинах воспламенялись платки. Пылая с головы до ног, словно факелы, они пробегали вперед, прежде чем упасть замертво на землю, обуглившись от фосфора. Легионер не соображал, куда мчаться. В панике мечущиеся люди сталкивались друг с другом. Среди этой неразберихи Сантиаго неожиданно остановился и посмотрел на небо. Он почувствовал, как земля качнулась под ногами, и взрывная волна подбросила его в воздух. Он упал на спину и никак не мог подняться. Тело не слушалось его. Сан-Роман чувствовал, что лицо его пылает. Голоса кричавших вокруг постепенно гасли в голове, пока он окончательно не оглох. С какой-то отрешенностью он отметил про себя, что левый бок сильно жжет. Он повернул голову, чтобы посмотреть, и увидел вместо руки сплошное месиво из крови и мяса. У него была оторвана кисть и часть предплечья, но боли он почему-то почти не ощущал. Капрал понял, что бесполезно даже пытаться подняться на ноги. Земля вокруг была красной от огня. Неожиданно он почувствовал, что кто-то вцепился ему в шею, пытаясь приподнять голову. Это была Андия. Ее лицо исказила гримаса ужаса. Она рыдала и кричала что-то, но он ее не слышал. Он с трудом разлепил губы, чтобы сказать ей, что любит ее и что все будет хорошо, но его собственные слова отдавались в голове глухо, как в бочке. Андия прижалась лицом к его груди и обняла его, крепко вцепившись, словно старалась удержать на краю бездонной пропасти. Больше Сантиаго Сан-Роман ничего не чувствовал.