Знойные ветры юга ч.2

— Мило, — коротко прокомментировал Стефан. — Надо записать, а то забуду.

Сергий глухо завыл, у него ведь даже ножа не было, чтобы перерезать себе горло.

* * *

— Наш повелитель приказал начать с вами войну, если вы не согласитесь принять нашего закона. Присоединяйтесь к нам, будьте нам братьями, и мы не сделаем вам зла. Если не захотите этого, платите нам дань, а мы будем защищать вас от тех, кто будет вредить вам. Если же и на это не согласны, то знайте, что мы будем вести с вами войну до тех пор, пока не исполнится воля Божия!(4) — прокричал всадник, гарцующий у ворот Газы.

— Они сдадутся, — Стефан, приложив ладонь ко лбу, смотрел на стены города, где было откровенно пустовато. Воины императора разбежались кто куда, и арабы, к собственному изумлению, обнаружили, что Палестина практически беззащитна.

— И я так думаю, — кивнул Надир. — Надо домой мчать. Я свою долю получил, а значит, дальше священная войну пойдет без меня.

— Круто арабы дела ведут, — поморщился Стефан.

За несколько дней в окрестностях Газы армия Амра перебила больше четырех тысяч человек, и еще многие тысячи погнала в Аравию в виде рабов. Такого зверства в этих землях не видели со времен персов, да и тогда было полегче. И вот теперь перед жителями Газы встал простой выбор, сдаться и пойти под власть дикарей из пустыни, или повторить участь жителей из окрестных селений. Город этот был населен иудеями на две трети, а ее синагога была самой большой и красивой на Востоке. Ее мозаики вызывали восхищение всех, кто видел их. У иудеев не было ни одной причины умирать за интересы константинопольского императора, ведь он только что издал указ об их насильственном крещении. Указ был проигнорирован почти повсеместно, но градус взаимной ненависти поднялся до совсем уже невиданных высот. Итак, выбор был очевиден, ведь гарнизон Газы откровенно слаб, а город переполнен беженцами. Ему не выдержать осады.

— И так будет везде, — горестно вздохнул Стефан. — Несчастная Империя, управляемая жадными тупоумными дураками! Несчастные ее люди, которые страдают из-за тех сволочей, что прячутся за неприступными стенами Константинополя! Поехали домой, брат. До Кесарии еще неделя пути.

— Если пойдем быстро, уложимся в пять дней, — прикинул Надир. — Не будем терять времени.

1 Дукс — командующий войсками провинции. Военная власть была отделена от гражданской (ее главой был викарий) реформами Диоклетиана. Это решение очень сильно уменьшило сепаратистские настроения провинциальной знати.

2 Кандидат — придворный титул 4 класса (низшего из возможных).

3 Дукс Сергий посоветовал императору Ираклию лишить арабов торговых привилегий, что сэкономило казне 300 фунтов золота, или 21600 солидов. Соответственно, арабы их потеряли. В свете этой информации становится ясно, что поход на Палестину имел, в том числе, и экономические предпосылки.

4 Данный текст был приведен арабскими авторами. Нечто подобное происходило у каждого города, к которому подходили арабы. По большей части города сдавались, потому что арабы свое обещание выполняли безукоризненно честно.

Глава 25

Февраль 634 года. Третье жупанство Префектуры Норик. Бывшее жупанство Моимира. Бывшие дулебские земли. Граница с Баварским королевством.

Любим надел тяжелую соболью шапку, что почти упиралась в потолок избы, и гордо подбоченился. Жена Цветана, младшая дочь жупана Святоплука, одобрительно смотрела на него, обхватив объемистый живот. Она была непраздна. После казни Моимира князь на это место Любима поставил. Очень уж государь доволен остался, как его рота франков в лесах резала. Да и бабы с детьми все это время сыты были, пока в лесах прятались. Отличился, в общем, староста Любим, а тут такой счастливый случай подвернулся! Жупана за измену казнили! Повезло, что еще можно сказать! Бывший десятник Моимирову дочку, за которой чуть не год бегал, тут же очень быстро разлюбил. На кой ему поганую кровь предателя своей геройской кровью разбавлять? Зато у жупана Святоплука как раз младшая дочь, что от третьей жены, заневестилась. Тут-то Любим уже не растерялся. Жупан Святоплук у государя в большой чести и в доверии был. Он как раз после его болезни в гору пошел. Святоплук теперь не абы кем, а целым префектом стал, и в Новгород переехал. Все дулебские земли под ним, чехи, часть хорутан и всякая мелочь вроде лучан, гбанов, седличей и лемузов. Государь недавно страну на префектуры разделил, уж больно большой она стала.

— Ух, какая ты у меня пышная! — Любим потрепал жену по объемистой заднице. Любил он это дело, жену по заднице шлепать. Такая красота досталась, аж сердце от восторга заходится. Фунтов двести пятьдесят той красоты, никак не меньше. Дочки у знати были откормлены на зависть простым родовичам. У тех полнеть не получалось никак, слишком уж много забот было.

Жили они богато. Здоровенная Моимирова усадьба, огороженная частоколом, досталась Любиму со всеми службами, и он нарадоваться не мог своей новой жизни. Большая изба с печью, что топилась по белому, хлев, конюшня, погреба, дома дворни, которая тоже досталась ему. Челяди гнали много, особенно из германских земель. Рабство в княжестве под запретом было, да только дворовый человек, у которого ни кола, ни двора, от раба немногим отличается. Он ведь и еду, и одежду от хозяйских милостей имеет. Вот так вот!

— Я в объезд! — важно сказал Любим, надевая тяжелую шубу.

— Холодно же, — недоуменно посмотрела на него Цветана. — Зима ведь. Неровен час, на волков напорешься.

— Я пару ребят возьму, и самострел, — отмахнулся Любим. — Что мне те волки!

— Да зачем тебе ехать-то? — не унималась жена. — Добрые люди по избам сидят, и в шахматы с шашками играют. В лесу варнаки одни бродят, да изгои безродные. Чего ты там забыл?

— С личным составом надо работать! — важно поднял палец жупан. Любимая присказка князя, которую он слышал неоднократно, поразила его в свое время своей точностью и простотой.

— Обними хоть на прощание, пень ты бесчувственный! — пустила слезу жена. — Я тут сколько дней одна буду.

— Чего это я бесчувственный? — Любим обнял жену, не забыв на прощание как следует облапить пышные телеса. — Все! Бывай! За ключницей пригляди покрепче. Что-то уж слишком довольная ходит, стерва. Не иначе, харчи из погреба таскает.

— Пригляжу! — поджала губы жена и опустилась на лавку, потирая низ живота. — Тянет что-то сегодня сильно. Вернись поскорее, Любим, ведь мне рожать скоро.

— Вернусь! — Любим вышел из избы и плотно притворил дверь. — И не волнуйся так. Я тебе повитуху с лицензией из самого Новгорода выписал. От нее точно толку будет больше, чем от меня.

Колючий ветер, словно глумясь, бросил ему в лицо горсть сухой ледяной крупы, и Любим поморщился. Погода дрянь, но делать нечего. Он свои земли объезжал регулярно, и за порядком следил тщательно. Не приведи боги, ревизор из Братиславы чего непотребное увидит, и самому боярину Люту доложит. Так ведь можно и боярской шапки лишиться. Случаи бывали… А ему, Любиму, шапка эта очень к лицу. Так ему жена сказала.

Дворовые парни были уже готовы, чай не в первый раз едут. Они запрягли коней, уложили в сани копья, сабли, луки и хозяйский арбалет. И на волка нарваться можно, и на залетную банду германцев. И бавары, бывает, балуют, и тюринги, и словене с севера набегают. Это же самая граница. Правда, сейчас балуют куда меньше, чем раньше. Герцог Теодон рубежи строго блюдет, а особенно лихих графов и вовсе волкам на корм пустил. Но бывает всякое…

Дворовые были в толстых тулупах, которые охотничья стрела не возьмет, в меховых шапках и коротких валенках, обшитых по низу кожей. Ох, и хороша обувка! Лучше нет по такой погоде! Говорят, в Драгомирове шерсть валяют на государевой мануфактуре. Туда ее обры каждую весну и осень возами везут, а назад эту вот обувку забирают и торгуют ей потом в Братиславе и Новгороде на торге. Чудные дела творятся! Ведь едва десять лет прошло, как всадники тот городок вчистую разорили, а теперь не разлей вода с тамошними мастерами. Вон чего княжье серебро с людьми делает, раз людишки вековую ненависть позабыли.

Сани были запряжены тройкой. Такое только знатные люди могли себе позволить. И быстро, и красиво и по богатому. Пристяжные кони, перевитые затейливой упряжью, картинно выгибают шеи в стороны, вгоняя в оторопь лесную деревенщину.

— У-ух! — Любим предвкушал то удовольствие, что получит и от гонки по едва припорошенному снежком льду, и от завистливых взглядов родовичей.

— Н-но! — скомандовал кучер. — Пошла, родимая!

Кони тронулись не спеша, понемногу набирая ход. Они шли ровно, не тряско, и Любим укрылся медвежьей шкурой, что спасала от лютой стужи. Ехать недалеко. Первый староста жил в часе пути. По дороге жупан пару весей посетит, поболтает с родовичами, примечая все вокруг. Добрый хозяин знает, когда и что посмотреть нужно. А потом он поговорит со старостой, удивляя его своей осведомленностью в мелких, казалось бы, делах. А почему нет! Пусть не расслабляется!