Золотая цепь. Дорога никуда(изд.1960)

— Ведь что-то было, Элли? — сказала Роэна, когда Галеран ушел. — Что-то было… Ты не помнишь?

— Я помню. Ты права. Но я и без того не в духе, а потому — прости, не сумею сказать.

Феодосия, 28 марта 1929 г.

В ЧЕМ ВОЛШЕБСТВО АЛЕКСАНДРА ГРИНА?

«Детское живет в человеке до седых волос».

А. ГРИН

1

Дверь в комнату, где помещалась редакция журнала «Стройка», неуверенно приоткрылась. На пороге возникла странная фигура высокого и очень худого человека в долгополом сером пальто и в черной фуражке, такой, какую носили моряки торгового флота.

Оглянувшись по сторонам, вошедший заметил писателя Слонимского, и на его лице, длинном, желтовато-черном от загара, иссеченном шрамами глубоких продольных морщин, мелькнуло некое подобие улыбки, и он глухим басом негромко позвал:

— Миша! На одну минутку…

Слонимский отложил рукопись, которую просматривал, вышел, притворив за собой дверь, и несколько минут шептался с незнакомцем в коридоре. Вернувшись и вновь принимаясь за рукопись, он сказал в пространство, не обращаясь, в частности, ни к кому из нас:

— Александр Грин… Опять болен, и вообще ему очень плохо.

Александр Грин! На мгновенье привычная обстановка редакции: столы, заваленные рукописями, книгами и журналами, запыленное окно, едва пропускающее лучи неяркого ленинградского солнца, даже лист бумаги с концовкой фельетона, который я тщательно правил, — куда-то исчезла. Окно распахнулось в невиданную синеву южного неба, в лицо хлестнул крепкий морской ветер, несущий запахи водорослей, свежей, только что выловленной рыбы и чего-то еще — неизъяснимо заманчивого и радостного, заставившего меня сорваться со стула и броситься к двери.

— Неужели это сам Грин? Михаил Леонидович, ну пожалуйста, познакомьте!

Слонимский, чуть улыбнувшись, крикнул:

— Александр Степанович! Зайдите же к нам!

В коридоре послышались тяжелые шаги; вновь распахнулась дверь, и человек, которого Слонимский назвал Александром Степановичем, вошел в комнату.

— Ну, я пришел, Миша. В чем дело? — спросил он и угловатым движением руки снял с головы фуражку, а другой пригладил свои жидкие черные волосы над высоким, с залысинами, лбом.

Нет, он вовсе не был похож на вдохновенного Друда, с красивым напряженным лицом, — человека, одною силой воли заставившего себя летать легко и просто так, как каждый из нас летал в снах своего детства.

Этот — Александр Степанович — был совсем обыкновенным человеком с угрюмым, изможденным лицом, с потухшим взглядом черных глубоко сидящих глаз, с неуверенными движениями вздрагивающих смуглых пальцев, теребивших старую, видавшую виды фуражку. Но это был Александр Грин, и произошло первое, поразившее меня чудо. Вместе с ним в распах двери свободно прошли любимые мои герои: капитан Грэй, в пламени парусов осуществивший мечту дочери матроса, «гибкая человеческая сталь» — Гнор, самоотверженная Гелли, Тиррей Давенант, так благородно и мужественно вступивший на «дорогу никуда», простодушные и верные Санди и Молли, могучий капитан Дюк и та, что, скользя по волнам, несла спасение и счастье терпящим кораблекрушение…

— Вот познакомьтесь, Александр Степанович, молодой литератор и ваш горячий поклонник, — сказал Слонимский.

Грин протянул руку. Пожатие его было сильным и дружеским.

Я спросил Грина, не может ли он уделить мне немного времени, — поговорить по душам.

— Знаете что. молодой человек, — прогудел он после секундного раздумья, — сейчас у меня кое-какие дела в издательстве, а вечером, если хотите, давайте погуляем… Ну, хотя бы по набережной.

Вечером мы прохаживались по набережной взад и вперед, взад и вперед, и я с трудом подгонял свою-походку под его очень широкий, но какой-то развалистый шаг.

Нет, он не раскрыл мне никаких тайн своего писательского мастерства. Видимо, был чем-то удручен и на мои восторженные разглагольствования о необыкновенности его таланта отвечал скупо и односложно, с какой-то горькой усмешкой, кривившей его крупные потрескавшиеся губы. Говорил, помнится, что любой рассказ должен содержать жестокую битву добра со злом и заканчиваться посрамлением темного и злого начала.

Белая ночь окрасила небо в прозрачный и нежный розовый цвет. Зубчатая, как горная цепь, линия близкого горизонта заволакивалась фиолетовыми дымами фабричных и заводских труб Выборгской стороны. Арки мостов непостижимо висели в розовом воздухе, а спокойная гладь Невы переливалась, как перламутр, и над ней, почти прижимаясь к зеркальным спинам волн, проносились чайки. Небольшой пароход, показавшийся мне в соседстве с графитным квадратом Петропавловской крепости ослепительно белым, суетливо набирал скорость.

Грин долго провожал его задумчивым взглядом. Потом как-то беспомощно махнул рукою и сказал, не то обращаясь ко мне, не то продолжая трудный спор с самим собою.

— Обыкновенный буксиришко… А в такую ночь надо бы корвет под всеми парусами. А я сейчас не вижу этих парусов, хоть убей, не вижу!

Эта единственная моя встреча с Александром Грином произошла, если не ошибаюсь, летом 1930 года, примерно за два года до одинокой и почти незамеченной смерти писателя в маленьком городке, утонувшем в виноградниках и фруктовых садах, — в Старом Крыме.

Я вспомнил об этой встрече и о белой, скорее розовой, ленинградской ночи, и о пароходе, режущем жемчужные воды Невы, когда читал в «Новом мире» превосходную статью покойного критика М. А. Щеглова «Корабли Александра Грина».

Статья эта, поэтичная и страстная, как само творчество писателя, заканчивается так:

«… Белой точкой на горизонте, в исчезающей «отдаленности» моря появляется корабль, за ним еще один и еще… Ветер и волны дружно влекут их, они летят, слегка накренясь, у них почти живые, стройные формы; ветер веет в тонких снастях, плещет вдоль борта тугая отлетающая волна, загорелые веселые матросы глядят за горизонт — что там? И наше сердце стремится лететь за ними к тучам, полным зарева далеких, удивительных городов, к цветам и скалам таинственных стран воображения… Это корабли Александра Грина».

Трудно точнее определить притягательную силу гриновского таланта, чем это сделал М. А. Щеглов.

2

Волшебником из Гель-Гью назвал Александра Грина в своей романтической повести писатель Леонид Борисов.

И в самом деле, в многочисленных романах, повестях и рассказах Грин создал целый мир, не существующий на самом деле, сотканный только неистощимым воображением художника, но реальный, почти физически ощутимый мир неведомых, прекрасных городов, тихих лагун, коралловых островов; парусных судов, отважно скользящих над безднами океанов и, главное, мир людей мужественных и мечтательных, благородных и чутких…

Зурбаган, Лисс, Гель-Гью, Покет, Сан-Риоль — города со странными и звучным названиями — не значатся ни на одной карте земного шара, но превосходно знакомы всем читателям Грина. Они являются ареной удивительных событий его романов — «Бегущей по волнам», «Дороги никуда», «Золотой цепи», «Алых парусов», «Блистающего мира» и десятков больших и маленьких рассказов.

А между тем Александр Грин не знал ни одного иностранного языка и только раз в своей жизни был в заграничном плавании из Одессы в Александрию.