Золотая чаша
Шрифт:
«Штуковина» представляла собой небольшую восьмиугольную беседку с узорчатой решеткой вместо стен; сквозь нее внутрь летели брызги дождя, но крыша не текла и, стоя посередине, ты оставался совершенно сухим. Дождь лил сейчас как из ведра.
– Простите, что задержала вас, – проговорила извиняющимся тоном Хенни. – Надо было вам бежать вперед, вместе с Мег.
– Я не мог об этом и думать.
– Во всем виноваты мои туфли. Для бега, да еще по лесу, они явно не предназначены.
Она пригладила намокшие волосы и, почувствовав внезапно неловкость, вздохнула. Это место невольно наводило на мысль, что ты очутился в какой-нибудь хижине исследователя в джунглях или в домике для игр на детской площадке;
Она не знала, о чем с ним говорить. Прошла минута, две; наконец она произнесла:
– Альфи говорил, что собирается привести в порядок эту беседку. Если отремонтировать скамейки, здесь будет весьма уютно, вы не находите? Посидеть, почитать книгу…
Шум дождя заглушил ее слова, так что ей пришлось их ему повторить.
– Да, здесь довольно мило, – сказал он. – А вы много читаете?
– Думаю, по сравнению с тем, сколько вы, должно быть, сами читаете, это нельзя назвать много. Сейчас я читаю «Сестру Кэрри» и дошла почти до половины.
Брови Тейера взлетели вверх.
– В самом деле? Запрещенную книгу?
– Да, я знаю. Она считается порнографической литературой.
– Да уж. Моя кузина Эмили не должна знать, что в доме имеется подобная книга.
Дэн говорил, что Эмили чувственная. Этот человек считает ее, по существу, пуританкой. Кто же из них двоих прав?
Тейер бросил на нее озорной взгляд.
– Сейчас, когда я подумал об этом, мне вдруг пришла в голову мысль, что, кроме библии и сборника стихов Омара Хайяма на столике в гостиной, я никогда не видел в их доме ни одной книги. Но, похоже, они имеются чуть ли не в каждой американской семье. Довольно странный набор, вы не находите? И они не видят в этом ничего смешного. Так значит вы читаете «Сестру Кэрри». И каково же ваше мнение об этой книге?
– Мною владеют два чувства – жалость и печаль. Я думаю, эта книга показывает, что жизнь женщины может быть очень, очень тяжелой. Полной несправедливости и жестокости.
Мгновение Тейер смотрел на нее, не отрываясь, затем сказал:
– Вы выглядели такой красивой сейчас, когда говорили.
Во всяком случае Хенни услышала именно эти слова, однако не уверенная в этом из-за все еще оглушительного шума дождя, она промолчала.
– Я сказал, вы выглядели очень красивой.
– Спасибо, – собственный голос показался ей смущенным и неуверенным, как у юной девушки, услышавшей первый в своей жизни комплимент.
– Вы не должны жить, словно в вакууме. Вы будто проходите сквозь жизнь, не участвуя в ней, и это видно.
С трудом она сглотнула застрявший в горле комок. Она хотела сказать ему, что она и сама это прекрасно знает, что он должен оставить ее в покое, но слова не шли у нее с губ, и спокойный, настойчивый голос продолжал говорить ей прямо в ухо под неумолчный шум дождя:
– Как я уже сказал вам раньше, одиночество – болезнь. Но лекарство всегда под рукой, вы это знаете.
Внезапно ужасный раскат грома сотряс небо и землю; казалось, крыша беседки заходила ходуном, готовая в любую Минуту рухнуть им на головы. Грохот шел отовсюду, словно раскалывалась сама земля. Хенни подняла воротник и закрыла глаза.
И в этот момент он взял ее за плечи. Она почувствовала, что он поворачивает ее к себе, и глаза ее удивленно распахнулись. Он крепко обнял ее, так что вся она, от плеч до бедер, оказалась вплотную прижатой к твердому мускулистому мужскому телу. Все было так естественно, так правильно; удивительно, что она почувствовала это мгновенно! На нее вдруг снизошло озарение: как же ей этого не хватало, как она тосковала по всему этому! Она прижалась сильнее. Тепло, тепло… Он впился в ее губы поцелуем; на нее пахнуло смешанным ароматом
дорогого одеколона и трубочного табака. Прошли долгие, долгие минуты… минуты?Затем что-то вспыхнуло в ее мозгу и она высвободилась из его объятий.
– Не… не здесь.
– Конечно же, нет! Здесь нет места. Но завтра я что-нибудь придумаю.
Что-то в ее мозгу ширилось, дрожало, вибрировало. Постепенно оно приобретало цвет: черный, цвет страха. Она одновременно и желала и не желала, зная, что нельзя желать, боясь самою себя. Наконец, обретя голос, она прошептала:
– О, нет! Я не имела в виду… то… то, что вы думаете… В глазах Тейера мелькнула веселая искорка.
– Хенни, успокойтесь. Не пытайтесь негодовать только потому, что, как вы считаете, это ожидается от вас. Вам ведь понравилось, вы это знаете.
Перед таким рациональным спокойствием ее негодование выглядело бы просто абсурдным. И потом, она не чувствовала никакого негодования. Она была лишь испугана, лишь растеряна.
– Но я действительно не собираюсь этого делать.
– Почему?
– Я, в сущности, не знаю, почему, – призналась она, сама удивляясь.
– Я скажу вам, почему. Дело тут в тысячелетней морали. Еврейской морали. О, пожалуйста, не делайте оскорбленный вид! Я не антисемит! И, однако, это еврейская мораль. Она зародилась в вашем народе.
– Я ничего не могу с этим поделать, – прошептала она.
– А, может, вы все еще чувствуете, что «принадлежите» своему мужу?
В ней мгновенно вспыхнул гнев.
– Я не желаю об этом говорить. Это мое личное дело. Он поклонился.
– Вы правы. Я извиняюсь.
Он покраснел и, повернувшись к ней спиной, устремил взгляд на постепенно тающую завесу дождя. Она понимала, что он остро переживает свое унижение ее отказом.
Интересно, что он думает сейчас о ней: что она дура? Вот уж никогда бы не подумала, мелькнула у нее мысль, что он на такое способен. Он явно не принадлежал к тому типу мужчин, которые… Хотя, какой-такой тип мужчин! Все это полнейшая чушь! Мужчины, они и есть мужчины… Ей вдруг пришло в голову, что даже юная Лия разбирается в жизни намного лучше нее.
Раскаты грома доносились теперь издалека, и влажные капли медленно скатывались с крыши беседки на землю. Воздух вокруг был еще серым от измороси, но гроза кончилась. Им не оставалось ничего другого, как только поскорее расстаться.
Тейер произнес чопорно:
– Мы можем двинуться в путь, если вы готовы. Могу предложить вам свой пиджак набросить на голову.
– Нет-нет, спасибо, я дойду и так, – поспешно проговорила она, и в полном молчании они зашагали по направлению к дому.
Вытянувшись в полный рост в высокой белой ванне, Хенни расслабилась. От горячей воды поднимался легкий пар, насыщенный запахом герани. Очертания ее ног под водой, слегка мутной от ароматического состава, казались расплывчатыми, и из горячего пара высовывались десять темно-розовых округлых пальцев. Живот у нее был все еще совершенно плоским; он ничем не напоминал мягкие желеобразные животы много рожавших женщин. Груди ее были высокими, не опущенными к пупку, как у выкормившей много детей женщины. Ее тело было по-прежнему молодым, что было своего рода компенсацией… но его молодость проходила впустую.
Через какое-то время она вылезла из ванны и начала одеваться к обеду. Последний раз она стояла перед этим высоким зеркалом рядом с Дэном, который пытался справиться с запонками на своем рукаве, ворча о полном идиотизме наряжаться лишь для того, чтобы поесть. Было бы чудесно, подумала она сейчас, разглядывая себя в зеркало, если бы он знал, что произошло с ней сегодня днем.
Так вот как все это происходит! Это было так просто, так легко. Тебе даже не нужно было пытаться самой привлечь мужчин… если ты, конечно, была достаточно привлекательна.