Золотая дева
Шрифт:
Лиза даже маме пожаловалась (папе-то совсем бесполезно, он ни во что сказочное нисколько не верит). Дождалась ночью, пока няня уснет, добежала босиком через весь дом до маминой спальни, поскользнулась на бумагах-договорах, как всегда рассыпанных по полу, прыгнула в кровать, прижалась… Разбудила, конечно. Мама даже ругаться не стала. Просто спросила усталым голосом:
– Ли-иза… Ну, что еще?..
И девочка виновато произнесла:
– Извини, мам… Я просто… просто очень Насти боюсь.
Но мама не поняла. То есть поняла все, как понимают взрослые. Велела охранникам наблюдать,
А перепуганная Настя после этого уж совсем с ней как с малым ребенком носилась: ах, Лизочка, да чего бы тебе хотелось, да во что ты желаешь поиграть, ну, надень, пожалуйста, эту шапочку, я тебя очень прошу… И лицо ее виделось сквозь сплошное желтое марево…
Лиза попыталась в тот, последний, вечер уничтожить эту проклятую краску, разбавить. Кажется, если желтый с синим соединить, должен получиться зеленый? Вот и начала смешивать краски, и испугалась еще больше. Потому что вместо радостного зеленого на бумаге начала проступать бурая, страшная кровь… Настя потом ей объяснила, что она просто цвета перепутала. Вместо баночки с синькой красную взяла.
А на следующее утро Лиза побежала в нянину комнату сказать, что уже проснулась, и застала Настю недвижимой и бледной. И ни единого желтого оттенка в ее облике теперь не присутствовало…
Ну а потом ей объяснили, что няня умерла.
А новая няня, Маша, Лизе сразу понравилась. Хотя у этой и волосы были золотистые, и цепочка золотая на шее. Но только у Марии Николаевны желтый – совсем не страшный.
Только и с ней Лиза тоже чувствовала себя необычно. Никаких цветов не видела – но няня ее к себе словно притягивала. Как этот, как его… магнит.
А желтый теперь переместился внутрь дома. То вдруг в гостиную солнечный зайчик ворвется, хотя день пасмурный. То повариха торт испечет, украсит его маленькой золотистой маковкой – и та, Лизе кажется, раздувается, пухнет, заполняет собой всю кухню… И поделиться страхами совершенно не с кем.
Лиза уже поняла: если самолет желтый – он разобьется. Если человек желтый – он умрет. А что, их дом такого цвета – сгорит, получается?.. Она, конечно, сказала папе – но тот человек, как это… приземленный. Приказал пожарную сигнализацию проверить, успокоил Лизу, что все работает, – и забыл…
А маме теперь и вовсе не скажешь. Она с ними больше не живет. И правильно, мама сама виновата. Все равно она бы ничего с этим желтым не сделала, конечно.
Может, Маша поможет? Но только и ей ведь, наверно, не объяснишь…
Новая няня весь день сегодня ходила грустная. Носится с Лизой в салочки – а лицо нерадостное. Наряжает куклу – а сама вздыхает. Читает девчонке книгу – а вид отсутствующий, в текст, похоже, и не вникает. Явно тяготится работой и ждет не дождется, когда девчонку спать уложит.
Вот Костик и решил развеять нянину печаль. А заодно и присмотреться к ней. Прощупать.
Дождался, пока Лиза уснет, покинул свой пост в дежурке и отправился в особняк.
Марию
застал в гостиной, с английской книгой на коленках.Он осторожно приблизился к девушке. Опустился в соседнее кресло, улыбнулся, произнес:
– Привет!
Все ждал, не охватит ли его предательский озноб, но приступом пока и не пахло. Наоборот – улыбка Маши его согрела. А нежный голосок прозвучал музыкой.
Девушка весело произнесла:
– Я вас не знаю… но попробую угадать… Наверно, вы Костя? Вы в дежурке обычно сидите?
Ну, тут он себя совсем легко почувствовал. Кивнул:
– Он самый.
А няня заулыбалась:
– Вот удивительно, да? Я уже сколько здесь работаю, а с вами только сейчас познакомилась!
– Зато я вас вижу все время! – усмехнулся он.
Споткнулся о настороженность в ее глазах и поспешно добавил:
– У меня ведь в дежурке целый наблюдательный пункт. Шестнадцать камер, изображение транслируется на мониторы. И две из них – над детской площадкой.
– И в комнате Лизы тоже видеокамера есть? – нахмурилась девчонка.
– Конечно, – кивнул он.
– А в моей? – продолжала его пытать Мария.
Щечки, кстати, у нее слегка зарумянились – что она там творит, в своей комнате в одиночку?
– Нет, в вашей не имеется, – успокоил ее охранник.
– Спасибо хоть на этом, – буркнула она. И строго произнесла: – Значит, вы – главный контролер. А если я вдруг Лизу по попе шлепну – хозяину меня заложите?
– Маша, Маша, вам не идет быть строгой, – усмехнулся Константин. – Да и чему вы удивляетесь? У вас в контракте разве нет согласия на видеозапись?..
– Да было там что-то на эту тему, – проворчала она. – Но я думала: так, иногда. Не то чтобы тотальный видеоконтроль.
– Первые несколько дней – был, – не стал оправдываться Костя. – И записи даже хозяин просматривал, по вечерам. Кстати, при мне и хвалил вас – молодец, говорит, девчонка, хорошо Лизу приструнила… А теперь только изредка включаем.
Окинул ее взглядом и добавил:
– Хозяева больше не просят – так для себя самого смотрю. Вами любуюсь.
Она фыркнула:
– Вы тоже, что ли, озабоченный? Как этот Сашка?
– Ох, Маша, как вы подозрительны! Нет, не волнуйтесь. Я любуюсь вами исключительно из эстетических соображений. Как… моделью. Прекрасной и недоступной.
– Издеваетесь?
– И еще мне нравится, как вы с Лизой ладите, – поспешно добавил он. – Просто удовольствие получаю: как две подружки!
– Спасибо, – сменила гнев на милость няня. – И спасибо, что насчет шпионской аппаратуры предупредили. А то я сегодня Лизе как раз стишок рассказывала… не самый уместный…
– Ага, – улыбнулся Костя. – У машины ЗИЛ-130 отказали тормоза… Только чего тут неуместного? Его все дети знают.
– А неправильное ударение в слове ш'oфер? – хихикнула Мария. – А слово «жопа»?
– Ну, вы «попа» сказали…
– Тоже вроде не совсем детское…
– Да не волнуйтесь. Я вас не выдам.
И вздохнул:
– Да и некому теперь выдавать… Кривцовой – нет. А Хозяину все равно, попа или жопа.
Маша оглянулась, понизила голос, произнесла:
– А в этой комнате камера есть?