Золотая лихорадка
Шрифт:
Подростку вспомнилось, что однажды он уже слышал в точности такой же разговор. Они что — не замечают? Или им нравится повторять одно и то же и они наслаждаются ритмом? Слушая эту беседу, похожую на неумелую комическую репризу артистов, изображающих мужа и жену, подросток почти уверился в том, что Сугимото была одной из отцовских любовниц.
— А ты чего стоишь и мечтаешь? Садись!
— Уволилась экономка, Симамура-сан, — сообщил подросток тоном подчинённого, докладывающего шефу.
— Ещё одну довёл. Ну что поделать… Надо опять звонить в бюро найма, поручаю это тебе, сам всё знаешь.
— Сестра в больнице. Говорят, что перелом.
— Да? Ну, она и сама уже всех достала, до
Хидэтомо помнил лишь обрывки того вечера, когда он избил дочь, но похожее на остатки похмелья чувство вины осознавалось им как долг по отношению к подростку, а не к Михо. Даже сейчас, когда он узнал, что сломал Михо ногу, в нём не пробудилось никаких чувств, компенсация предназначалась исключительно подростку. В словаре самого Хидэтомо отсутствовало слово «любовь», но он, пожалуй, не стал бы возражать, если бы кто-то указал ему на то, что он питает к подростку слабость.
Вошёл Кавабата, и, хотя он вежливо поклонился, подросток проигнорировал приветствие.
— По поводу экономки… нельзя ли нанять знакомую моей знакомой? Я думаю, она могла бы продержаться у нас продолжительное время.
— А сколько ей лет? — скептически поднял бровь Хидэтомо и сунул в рот сигарету.
Кавабата вытащил зажигалку и поднёс прикурить.
— Ей, кажется, двадцать.
— Это не годится. Такой молоденькой нельзя поручить должность экономки. Кавабата, ты как думаешь? Он ведь это нарочно подстроил, чтобы свою подружку сделать экономкой и у меня дома с ней целыми днями развлекаться. Когда тебе было четырнадцать, ты как обходился? Сам себе наяривал?
— Я был чахлый и поздно развился.
Подросток опустил глаза на начищенные чёрные ботинки Кавабаты и заметил на сером линолеуме барахтающегося кверху лапками майского жука. Все его шесть конечностей конвульсивно дёргались, но своими силами перевернуться он не мог.
Дверь без стука открылась, и в комнату вошла женщина в открытом платье персикового цвета.
— О, что-то поздно! Договаривались на полчетвёртого. Ну да ничего, прошу сюда, присаживайтесь. — Хидэтомо поднялся с места и сделал приглашающий жест рукой.
Подросток носком кроссовки попытался перевернуть жука, но ничего не выходило, потому что тот застыл, прикинувшись мёртвым. Наблюдательная Сугимото заметила это и тоже подошла:
— Да это жук канабун, он, наверное, залетел, когда я сегодня утром открывала окна, чтобы проветрить. Шеф, это к счастью, вам повезёт в казино, — преувеличенно громко затараторила она, поэтому подросток наступил на жука и раздавил.
Сугимото ахнула было, но лишь открыла наполовину рот и так, с открытым ртом, ретировалась к своему столу. Из-за её детского личика мешки под глазами, морщины и пигментные пятна ещё заметнее, да и крашеные каштановые волосы в стиле «волчья грива» у корней седые, так что выглядит она лет на пять старше своих сорока восьми.
Подросток скосил глаза и посмотрел в окно, скользнув по пути в вырез декольте гостьи, там он успел заметить череп, переводную татуировку.
— Можно я закурю? — Не забывая о том, что на неё смотрят, гостья откинулась на спинку дивана и поправила чёлку.
— Курите, курите, пожалуйста! — Хидэтомо оценивающим взглядом прошёлся по ногам, груди и лицу.
Женщина открыла сумку «Прада», достала оттуда нераспакованную пачку сигарет «Пианиссимо» и порвала целлофан длинными ногтями, покрытыми голубым лаком с серебристыми блёстками. Вложив сигарету
в персиковый, как и платье, рот, она закурила.— Это Кадзуки, ученик второго класса средней школы Хосэй.
— Будем знакомы, очень приятно. — Женщина положила ногу на ногу.
— Ну, отправляйся на свидание. Вот тебе на мелкие расходы. — Хидэтомо достал из кошелька восемь десятитысячных купюр и сунул подростку.
Подростку стало не по себе оттого, что отец ведёт себя так вульгарно, что на лице его написано столько самодовольства, что он уверен: предоставить сыну женщину есть выражение любви и широты взглядов. Женщина рассыпала кокетливые ужимки, приоткрывая губы и перебирая длинными ногтями кончики приставших к щекам волос. Подросток посмотрел на серебряный браслет у неё на щиколотке, на её икры, колени, бёдра, груди, ложбинку между ними, ключицы. У основания собранных в конский хвост волос был приколот искусственный алый гибискус, что выглядело довольно смешно, но, если бы на улице его окликнула такая женщина, подросток просто подскочил бы от счастья. А сейчас это всё закручено на деньгах, это сделка, и всё.
— Я сейчас занят, у меня дела. — Подросток опустил глаза на жука, передние лапки которого всё ещё шевелились, хотя из раздавленного тела выливалась какая-то жидкость.
— Ну что ж, тогда на свидание со мной? — Хидэтомо, не зная, что ему делать с деньгами в руке, обмахивал ими лицо. — Вот ведь паршивец! Корчит из себя! Ломается, нос воротит, будто у него и впрямь в штанах что-то есть! Нарочно просил шефа мыльных заведений, чтобы он познакомил с женщиной, которая пришлась бы по вкусу мальчишке. Он-то наверняка думает, что это моя женщина, вот и взбрыкнул… — Хидэтомо вдруг понял, что на него смотрят и Сугимото, и Кавабата, и женщина. Он колебался: то ли рассмеяться, то ли ударить сына.
Женщина потирала ладонями выставленные голые колени, взгляд её перебегал от отца к сыну и обратно.
— И какие же у тебя дела?
— Договорился встретиться с друзьями.
— Сказано же тебе, чтобы больше не виделся со своими дружками-насильниками. — Хидэтомо избрал этот путь — унизить сына и тем самым сохранить своё лицо.
— Вот, врачебное заключение. — Подросток положил на стол медицинские справки Михо. — Думаю, что они не станут сообщать в полицию.
Этим он заткнул отцу рот.
Хидэтомо чувствовал не столько гнев, сколько неловкость из-за глупого положения, в котором оказался. Никакого толку от детей, и почему все они вышли такие убогие? Ведь вы, детки, сами виноваты. А этот вообще ненормальный. Говорят, что переходный возраст, но ведь он же не просто ведёт себя как все в его годы, когда натыкаются на стену, за которой взрослая жизнь. Этого понесло в обход, и теперь он невесть куда забрёл: стоит на мосту над магистралью, смотрит сверху на взрослых и насмехается. Если он не понимает, что с ним имеют дело лишь по необходимости, то придётся когда-нибудь раз и навсегда поставить его на место. В голове Хидэтомо вдруг всплыло видение: он лежит на пляже в Чечуто и всё его тело купается в лучах летнего солнца. Он уселся на диване поудобнее, захотелось немедленно уснуть.
— В тот вечер я же тебе дал деньги. Там был миллион, не так ли? Из этих денег оплатишь больницу и расходы на жизнь в следующем месяце. Ах, ну да — ты просил эти деньги в долг и теперь тебе не хватит?
— Мне уже не надо. Я пошёл.
— Ну, как знаешь. Да, вот ещё, что с той клюшкой для гольфа?
— Дома она.
Подросток шагнул к двери и по дороге обернулся к Сугимото:
— Как собаки?
Сугимото, сдерживая дыхание, чуть слышно ответила:
— Усыпили.
Приближающаяся скоростная электричка Токио — Иокогама прогремела, словно хохот подростка, и удалилась.