Золотая медаль (пер. Л.Б.Овсянникова)

— Подружка, что ли? — басом спросила она.

— Ну да… С одного класса, — зардевшись, ответила Варя. — Садитесь.

Юля села и глянула на разложенные на столе куски ткани.

— Шьем в воскресенье, пусть бог простит, — сказала тетка. — Перешиваем мое платье вот ей, — кивнула на Варю. — Для племянницы, круглой сироты, не жалко. Ты это возчувствуй, Варя. Чего же руки сложила? Гостья посидит, говорить можно и за шитьем. А я сейчас пойду наведаюсь в магазин, вчера привезли такие хорошие макарончики, люди брали, а я прозевала.

Варя послушно начала кроить материю.

Еще под впечатлением Вариного голоса, который и до сих пор, казалось, переливался в комнате, Юля сказала:

— Я не знала, совсем не знала, Варя, что ты так поешь! У тебя же такой голос… Ты просто — талант!

— Голосок у нее очень приятный, — подтвердила тетка. — Как запоет, так аж за сердце ухватит. А платье пошить не способна. Не туда руки стоят.

— Спешно нужно новое платье? — спросила Юля.

— Нужно, — пробасила тетка. — Хороший человек случается. Мужчина с умом. Хоть и молодой, а знает цену копейке.

— Собираетесь замуж? — спросила Юля. — Вы вдова или как?

Тетка вытаращила глаза:

— Не я, а она, Варя, собирается замуж. Ей платье шьем. Мне хомута на шею не надо. Был у меня когда-то мужчина, знаю! Пил без просыпа да горшки бил. Я теперь, слава тебе господи, самостоятельна хозяйка: хочу — на базар, хочу — обед варю, хочу — в церковь иду. А захочу — ручки складу и так посижу.

— Что же, — улыбнулась Юля, — пусть лучше круглая сирота хомут надевает?

— Не все же такие, как мой был, — огрызнулась тетка, — за хорошим мужчиной женщина, как пышечка. Да и Варя — и красивая, и работящая.

— А как же школа? Тебе же, Варя, через полгода аттестат получать.

Варя молчала, низко склонившись над шитьем, за нее отвечала тетка:

— Варя правильно рассудила: сколько можно у людей на шее сидеть? За школой побежишь, хорошего мужчину потеряешь. Кто знает, когда такого другого найдешь. И тот аттестат, или как там его, ей не нужен: замуж выйдет — не аттестат будет присматривать, а мужа и деток. Правду я говорю, Варя?

— Правду, — прошептала Варя.

Юле хотелось ударить по столу кулаком, скомкать материю и швырнуть в уголок. Но она с подчеркнутым спокойствием промолвила:

— Не совсем правда, Варя. Или, верней, совсем неправда.

Тетка метнула на гостью колючий взгляд.

— Ну да, теперь слова старых людей не в чести. В песне одно поется, а на деле — другое.

— Смотря что за слова, — сдержанно промолвила Юля.

Тетка долго надевала пальто и шаркала калошами. Взяла корзину и на пороге вместо проститься протрубила:

— Раз-зумная оч-чень пошла теперь молодежь!

Юля осталась с Варей вдвоем. Минуту они сидели молча. Варя тяжело дышала и старалась не смотреть на одноклассницу.

«Почему она так? — думала Жукова. — Что у нее сейчас на душе? Она понимает, зачем я пришла, волнуется».

Юля встала, подошла к девушке и слегка, обеими ладонями, повернула ее лицо к себе. На Юлю глянули со страхом и непроизнесенной мольбой прекрасные синие глаза.

Сострадание и боль сжали сердце Жуковой. Чего тебе страшно, хорошая моя? О чем ты просишь меня? Ты боишься, что я грубым словом нарушу твою радость, которую ты лелеешь в груди? Затрону открытые раны?

— Со мной разговаривал о тебе Юрий Юрьевич, Варя, — тихо промолвила. — Рассказал все о твоем… твоем горе.

— Горе? — переспросила Варя.

— Ну, конечно же. Недоучиться, бросить школу — это большое несчастье. Когда твоя тетка говорила здесь так гадко об аттестате, у меня закипело в груди. Это же не просто себе — аттестат, бумажка. Это путевка в жизнь. Как жить, куда идти без путевки? Останется одно — печь, горшки, пеленки.

— А любовь? — Варя встала, и в зрачках у нее вспыхнули огоньки.

Жукова намеренно промолчала.

— А любовь? — вторично тихо повторила Варя.

— Ты его очень любишь? — спросила Юля.

— Не знаю… Я же только впервые… только впервые люблю. Я бы все время была возле него. Он очень ласковый. — Она улыбнулась. — Он говорит такие хорошие слова…

— Слова, Варя? А дела?

Лукашевич замигала длинными ресницами:

— Что дела?

— Дела его тоже хорошие, спрашиваю?

— Почему вы… ты спрашиваешь об этом? — снова с боязнью глянула девушка. — Я не понимаю.

— Варя, — сказала тогда Юля, — я верю, что ты влюбилась в него. Но он, он любит тебя?

— Любит! — с жаром воскликнула девушка. — Он хороший ко мне, слова у него такие…

— Ну, хорошо. Но мне совсем непонятно: почему ты хочешь бросать школу?

— Замужним же в школе нельзя, — простодушно сказала Варя. — А он хочет, чтобы сейчас записаться и уехать.

— А если ты не захочешь покинуть школу?

— Тогда он бросит меня, — вздохнула Варя. — Так и сказал: «Не морочь мне, говорит, голову со школой. Или школа, или я. Выбирай, говорит».

— Хорошие слова! Ласковые!

— Ты не смейся, — с укором глянула Варя. — А если он иначе не может? Знаешь, я читала, что любовь все путы рвет. Любовь ничего не признает, ничего не видит!

— Это ты ерунду читала, Варюша. Мне не хочется тебя обижать, тебе будет тяжело это слышать, только скажу одно: он тебя не любит! Никак, совсем не любит!

Лукашевич так растерялась, что не могла промолвить ни слова. Она обеими руками закрыла лицо и попятилась от Юли, как от чего-то страшного. Наткнулась спиной на стенку и словно прикипела к ней. И вдруг оторвала руки, глянула на Жукову горячим, пронзительным взглядом и стала словно совсем другой Варей.

— Когда ты пришла, — заговорила она, задыхаясь, — у меня почему-то так и екнуло сердце, будто ты мне беду принесла. Вот и в самом деле… Только откуда ты знаешь? Кто тебе поверит? Я была маленькой — отец меня бил. Осталась сиротой, кто мне сказал ласковое слово, кто приласкал? Тетка приютила, и за то спасибо, а все же попробовала бы ты у нее пожить!

Она подступала все ближе и бросала слова просто Юле в лицо:

— У тебя есть мать? Есть отец? Видишь, есть! А я без ласки выросла, только он приласкал, я от него узнала, что такое ласка! Что же ты мне говоришь здесь: «Не любит»! Не хочу я тебя слушать.

— Варя, ты спокойнее, — сказала Юля, — не волнуйся, так ты можешь принять неправильное решение. — И поймала себя на том, что повторила слова Юрия Юрьевича. — И все же послушай меня. Подумай сама: что это за любовь, если он принуждает тебя остаться без образования? Ты не будешь иметь даже аттестата об окончании десятилетки! Ты бы хотела учиться дальше? Вот, ты молчишь, наверно хотела бы. А он, твой фотограф, совершает над твоей душой насилие! Настоящая любовь все видит, настоящая любовь — нежная, чуткая. А ты говоришь — любовь слепая.