Золотая петля

После этого краткого припадка разговорчивости Блэк уже в продолжение целых часов не проронил ни слова. Он даже не отвечал на вопросы Филиппа. Он так гнал собак, что Филиппу стало казаться, что он нарочно это делал, чтобы вконец замучить и животных и людей. Одним словом, к трем часам дня они уже отъехали на целых тридцать пять миль от той избушки, в которой был врасплох захвачен Блэк. Все это время они двигались по пустынной безлесной тундре, где нельзя было уловить ни малейшего признака жизни. К четырем часам они снова стали подъезжать к лесным пространствам, и Филипп задумался над тем, не входило ли в планы Блэка достигнуть леса до наступления темноты. В некоторых местах сосновые и еловые поросли сгущались до того, что образовывали собою сплошные стены по бокам реки, и всякий раз, как они проезжали по таким местам, Филипп приказывал Блэку держаться середины реки — и только это его и успокаивало.

Еще за час перед тем, как начали сгущаться серые полярные сумерки, Филипп стал ощущать на себе последствия от их форсированного движения вперед. Стала уставать и Селия. Она была совершенно измучена, хотя и бодрилась. Еще с полудня собаки стали временами сдавать. Теперь они устали уже до полусмерти. Один только Блэк казался неутомимым. В шесть часов вечера они вступили в местность, представлявшую собою почти сплошную тундру. Они двигались уже девять часов и покрыли целых пятьдесят с лишним миль не отдыхая. И здесь в широкой излучине реки Филипп наконец распорядился сделать отдых.

Первой его мерой предосторожности было связать Блэка по рукам и по ногам и усадить его спиной к снежному сугробу в двенадцати шагах от саней. Матрос отнесся к этому с полным равнодушием, которое показалось Филиппу скорее вынужденным, чем философским. А затем, пока Селия ходила взад и вперед, чтобы поразмяться, Филипп развел костер как можно меньше, да и тот заставил санями, чтобы его не было вовсе видно. Минут через десять мясо на ужин уже было готово. Затем он затушил костер, накормил собак и предложил мяса и Блэку.

— Засунь мне его сюда вот, под ремень, — обратился к нему Блэк. — Все равно у меня связаны руки, и мне придется его кусать из-под ремня.

Филипп подсунул ему под стягивавший ему руки ремень кусок мяса, устроил для себя и для Селии уютное местечко из медвежьих шкур и стал отдыхать. Ночь спустилась окончательно, так что теперь он только смутно различал в темноте фигуру Блэка, прислонившегося к сугробу снега. Револьвер находился наготове рядом с ним.

В этой темноте он близко прижал к себе Селию. Она лежала усталая, положив ему голову на грудь и обвив его шею руками. Но и тут он не отрывал глаз от Блэка и старался вслушаться в малейший звук, который мог бы до него долететь вблизи или издалека. Собаки тяжело дышали от усталости. Зажглись на небе первые звезды. Медленно раздвинулась завеса темноты, и из мрака встал в своем холодном, блиставшем великолепии белый полярный мир. Были видны оба берега реки. Если бы к ним приближался человек, то Филипп увидел бы его за двести шагов.

Немного погодя Филипп заметил, что голова Блэка склонилась на грудь и дыхание его стало реже и глубже. И он решил, что его пленник заснул. Прикорнувшая на его груди Селия тоже задремала. Только он один не спал — оставался на страже. Распростершиеся ничком на животах собаки точно умерли. В продолжение целого часа Блэк не шелохнулся ни одного раза и ничего подозрительного не донеслось до Филиппа и извне. А ночь становилась все светлее и светлее от прозрачного сияния мириадов ярких звезд. Филипп взял в руку револьвер и крепко зажал его рукоятку в кулаке. Звездный свет заиграл на его дуле, и в случае, если бы Блэк проснулся, он не мог бы этого не заметить.

А затем Филипп почувствовал, как стали смыкаться его глаза. Он стал бороться с одолевавшей его дремотой и напрягал все свои усилия, чтобы не заснуть. Глаза его слипались, и требовалось много энергии, чтобы не дать им закрыться совсем. Целых два часа он так боролся с собой и… наконец не выдержал и заснул. И все время его подсознание настойчиво кричало ему, чтобы он проснулся и больше уже не спал.

И пока он так боролся с этим таинственным, кричавшим внутри его голосом, Блэк вдруг поднял голову, огляделся по сторонам и тихонько подозвал к себе ближайшую собаку.

— Ешь!.. — шепнул он ей и указал ей глазами на мясо.

Собака стала вытаскивать из-под ремня мясо и вместе с мясом стала грызть и самый ремень.

Наконец глаза Филиппа открылись, и он, еще плохо видя спросонок, уставился на то место, где. должен был находиться Блэк. Первым его ощущением было большое облегчение, что он наконец проснулся. Звезды сияли еще ярче. Ночь была тиха. И там, в двенадцати шагах от Филиппа, по-прежнему возвышался снежный сугроб.

Но где же Блэк?

Сердце у Филиппа забилось.

Блэка не было вовсе. Он скрылся бесследно.

Глава XXIII. ОЛАФ АНДЕРСОН

Бегство Блэка так поразило Филиппа, что, не подумав даже о Селии, он привскочил на колени. Тотчас же пробудилась и девушка. Он подхватил ее и крепко прижал к себе. Она увидела блестевшее перед нею дуло револьвера и в следующий затем момент перевела глаза на опустевшее место, на котором до этого находился Блэк. Светила ущербившаяся луна. Филипп быстро огляделся вокруг, Блэк исчез бесследно. Затем он увидел ружье и глубоко, с облегчением, вздохнул. По какой-то непонятной причине Блэк не захватил его с собой, и об этой причине Филипп догадался не сразу. По всей вероятности, Блэк бежал именно в ту самую минуту, когда Филипп ворочался, употребляя невероятные усилия, чтобы проснуться. У него не оставалось времени ни на что другое, как возможно скорее убежать в более темное пространство, и уже некогда было думать об оружии, которое к тому же лежало рядом с Селией на снегу. Очевидно, Блэк предполагал, что Филипп находился только в полусонном состоянии, и заметил на его коленях большой, блестевший в лунном свете револьвер.

Оставив Селию закутанной в ее меха, Филипп встал на ноги и тихонько подкрался к снежному сугробу, около которого помещался его пленник, и стал приглядываться к его следам. В это время к нему подошла и Селия, держа винтовку наготове. Она широко открыла глаза и вопросительно и с испугом смотрела ими то на Филиппа, то на красноречивые следы на снегу. Он был рад, что она не могла задавать ему вопросов, на которые ему пришлось бы отвечать. Затем он сунул револьвер к себе в кобуру и взял у нее винтовку. При тех крайних обстоятельствах, которых теперь нужно было опасаться, ружье могло оказаться более полезным, чем револьвер. А что чего-то надо было опасаться, он был твердо убежден. Его только удивляло, почему именно Блэк его не убил, вместо того чтобы бежать. Он откровенно признался в этом Селии, но и на этот раз остался доволен, что она его не поняла.

— Все дело было в револьвере, — сказал он. — Он подумал, что я только закрыл глаза, а не сплю. Но если бы револьвер как-нибудь сполз у меня с колена, то тогда — пиши пропало!

Он попытался улыбнуться, но это у него не вышло. У него не выходило из головы, что каждую секунду из этой серой, освещенной луною дымки или из вот этих самых теней, которые сгустились вдоль берега, можно было ожидать конца.

Если он сначала и надеялся скрыть от нее весь ужас положения, то теперь, усаживая ее на сани, отлично понимал, что это ему не удалось. Он увидел это по ее глазам. Она сама по себе догадалась обо всем и, когда он наклонился над ней, вдруг обняла его за шею, и он услышал у себя на груди ее рыдания, которые она и не пыталась скрыть. Затем они поцеловались, и он бросился от нее к собакам.

Псы уже проснулись и, услышав его команду, угрюмо стали потягиваться и занимать свои места в запряжке. Как только сани тронулись в путь, Филипп стал размахивать над их спинами плетью, и они постепенно разошлись. Прямо перед ними развертывалась белая равнина Медной реки, и скоро собаки неслись по ней уже так быстро, точно бежали к себе домой. Филипп бежал рядом с ними, подсчитывая в кармане патроны и молил судьбу, чтобы рассвет наступил раньше, чем на него успеют напасть эскимосы. Пред ним стояла только одна задача — это не ударить лицом в грязь в последней борьбе за Селию, и он желал рассвета, чтобы выполнить все как можно лучше. В его распоряжении было тридцать патронов, и он будет расходовать их все время, пока не доберется наконец до жилища Армина, а там уж все остальное пусть решает сама судьба!