Золотая сеть
Шрифт:
В любой другой день ребята умерли бы от смеха.
Но сегодня они смотрели на Палочку тихо и задумчиво. Каждый, наверное, думал: «А завтра мы Палочку уже не увидим…»
После линейки под песню все колоннами отправились в общий зал.
Гонза Мудрых прочитал сообщение о работе отрядов и объявил самым лучшим отрядом лагеря третий советско-чехословацкий отряд. Мамитканова Келсин с Каткой Барошовой принесли на почетное место флаг отряда.
В соревновании за лучший порядок в отряде выиграли немцы. У них всегда были образцово застелены постели, и контролеры никогда
Затем слово мог взять каждый желающий и сказать все, что ему хочется, о лагере.
Переводчики переводили выступления. В лагере всем все нравилось. Вожатые улыбались. «Генерал» прямо сиял от удовольствия.
Но вот попросил слова Саша Козинцев. Он взял за руку Яшу Зайцева и сказал:
— Нам в лагере не нравилась одна вещь. Правда, Яша?
Яша не знал, что сказать, и потому всего лишь подтвердил:
— Да, нам не понравилось!
Все с интересом ждали, все хотели знать, что же ребятам в лагере не понравилось.
— Девочки нам не нравились! — выкрикнул Саша. — Ну, скажи, Яша!
— Да, девочки нам не нравились! — подтвердил опять Яша.
— Они совсем на нас не обращали внимания! Одна Ивонна Валль дала нам гребенки, — сказал под общий смех Саша.
— Да, она дала, — подтвердил Яша.
— Но и то только потому, что мы просили их у нее два дня! — добавил Саша.
— Да! — кивнул головой Яша. — Мы просили два дня.
— А еще потому, что гребенки у нее не захотел взять Генка Балыкин, — закончил Саша.
— Вот и все! — и Яша состроил печальное лицо.
Все опять залились смехом. А Геня Балыкин показал Саше и Яше кулак.
И посыпались жалобы.
Шведам в трехдневном походе не, нравилась пища.
Петру Маковнику не понравились постели. Он предложил спать только наверху, а нижние постели выкинуть.
Гроздочка попросила Румяну сказать, чтобы в международных лагерях не было собак.
Арабы предложили, чтобы пища выдавалась, когда ее требует желудок. Большущими глазами они с упреком посмотрели на «генерала», раз уж повара не было.
Речь старшего пионервожатого — «генерала» — была короткой. С какой радостью он встречал ребят в «Зеленой долине» и как неохотно прощался с ними! Если бы где-нибудь на земле была такая долина, где он мог бы только встречать ребят, он отправился бы туда работать старшим вожатым.
…Линии белых и красных буйков покачивались на глади озера. Лодки высовывали из орешника свои задранные кверху носы. Бритта с Миланом сидели на берегу и играли круглыми камешками. Милан взял у Бритты камешек, расстегнул нагрудный карман своей белой рубашки и положил его туда. Бритта завернула светлый плоский камешек Милана в носовой платок и туго завязала его.
Бывшие строители уселись на своем понтоне. Он так и прогнулся под ними.
Ивонна опустила в воду свою узкую ладонь — ту, на которой после работы в бригаде у нее появилась мозоль, с которой она три дня ходила на медпункт.
Катка Барошова принесла с собой тетрадь, сидела на берегу и рисовала. Все ребята, которые сидели на понтоне, не поместились
у нее на рисунке… Но Геня Балыкин там был. А из-за его спины выглядывал Геран. Под понтоном плавали водолазы: Румяна и морской волк Атанас. Плавали они, правда, только на рисунке. На самом деле они смотрели через плечо Катке и смеялись, глядя, как она рисует.Раздались свистки вожатых. Нужно было идти готовить маски для прощального карнавала.
— Я буду «водяным»! — решил Геня Балыкин. — Есть у тебя зеленые трусы? — спросил он Гонзу. — Одолжишь мне? А вы раскрасите меня зеленым мелом! Хорошо?
Ребята охотно согласились.
— А ты знаешь, кто будет невестой «водяного»? — спросил Геню Гонза.
— Нет! Не знаю! — соврал Геня.
Не признался бы он и в том, почему ему пришла идея быть. «водяным». Геня снова «увидел» в воде смеющуюся Катку Барошову, как она ныряла, помахивая ладошкой над водой, «услышал», как она кричала: «Иди сюда, Катюшка! Иди-и-и! Катюшка, иди-и-и!»
Саша с Яшей, сделав несколько шагов, вернулись. Они поклонились плотине и сказали:
— Будь здорова, Колошничка!
Но на этот раз никто над ними не смеялся.
17
На лужайке стояли чемоданы, расставленные в пять рядов. Самым длинным рядом был шведский. Потом советский, болгарский, немецкий. В самом коротком ряду стояли семь арабских чемоданов.
Иностранцы уезжали.
Проводить их пришли все. Только повар остался в кухне сторожить пирог со сливами, чтобы тот не превратился в уголь.
Тут еще были Келсин и Бритта, Жираф, Селим и Румяна. Были тут Атанас, Геня, Эрнест, Вило и Геран. Саша с Яшей бегали еще около девчат, Юзуф набивал карманы еловыми шишками. Халима, Ингрид и Беник тихо стояли возле чемоданов.
Все еще были тут. Но иностранцев уже не было: друзья провожали друзей.
Ленард Седерберг, прозванный Жирафом, подошел к автобусам, которые стояли у ручья, выбрал из них самый запыленный и пальцем нарисовал на нем жирафа, шея которого была грустно свешена, а из глаз падали большие слезы.
Около Жирафа столпились ребята. Он обнял тех, кто стоял ближе к нему, своими длинными руками.
— Я, — он показал на себя, а потом на нарисованные слезы. — Жираф плачешь!
И тут как будто прорвалась плотина Колошнички: по щекам девочек полились потоки слез. Они стали обниматься.
— Не плачь, Катя! — плакала Келсин. — Мы встретимся в Артеке.
— Нет! Я знаю, что мы уже никогда не увидимся, — сказал, всхлипывая, Саша.
— Никогда, никогда! — повторял за ним Яша, как печальное эхо.
Вило стоял с Миланом и Петром Маковником. У Вило на груди вместо голубого пионерского галстука алел красный. Этот галстук подарил ему Милан, когда они чинили прокол.
Эти трое спокойно разговаривали. Им даже в голову не приходило сомневаться в том, что они увидятся.
— Если раньше не увидимся, то на Международном фестивале молодежи — определенно! — сказал Вило.
Ему легко было говорить! Как-никак ему было уже семнадцать.
— А пока будем переписываться! — предложил Петр Маковник.