Золото гоблинов

– Это конец,- сказал я с поразившим меня самого спокойствием. Вам даже не надо было просить об увольнении, Алексей Борисович. Самое позднее к среде фирма обанкротится. Пакуйте чемоданы. Я бы на вашем месте вылетел в Монреаль завтра же, первым рейсом. Пока выездную визу не аннулировали.

– Анри,- с детской растерянностью сказал АТ,- мы же не нарушали никаких законов.

– У нас в "Ауруме" три тысячи долларов,- сказала Елена Георгиевна.- Все деньги за бабушкин дом в Оренбурге и остатки архива Ксенофонта.

– Обзвоните всех своих близких знакомых и родных,- сказал я, поморщившись.- Заставьте их поклясться могилами предков, что они будут молчать. Скажем, человек шесть предупредите. Нину Ивановну в том числе, Алексей. Вы же не хотите, чтобы ваша наставница лишилась всех сбережений. Я слышал, она чуть ли не квартиру продала? Нет? Все равно позвоните. Пусть привезут свои акции сюда и отдадут мне. Я думаю, что в течение первых трех-четырех часов мы в понедельник еще сможем выкупать акции.

На экране включенного телевизора возник пан Верлин на фоне тушинского завода. Сочувствующий длинноволосый корреспондент держал перед ним микрофон на длинном черном шнуре. Старик явно помчался в Останкино сразу же после того, как получил газету. Странно, что рядом с ним не было Зеленова с Безугловым. Зато на заднем плане, несмотря на субботний день, сновали непроспавшиеся турецкие строители в ярко-желтых касках, явно вытащенные из коек за сверхурочные.

– Удивительно, насколько легкомысленны российские журналисты!
– гневался и печалился господин Верлин.- Опубликовать без подписи клеветническую статью против процветающей компании, на защиту которой выступят сотни тысяч вкладчиков,- верх цинизма, верх любви к так называемым жареным фактам. Я с полной ответственностью заявляю, что дела у фирмы обстоят прекрасно. Возрастающая котировка собственных акций с гарантированным выкупом остается ядром нашей политики. Я полагаю, что эта атака на "Аурум" инспирирована нашими недобросовестными конкурентами.

– В статье упоминается радиоактивное золото,- сказал корреспондент.

– Сапоги всмятку! – негодующе отпарировал Верлин.- Алхимическое золото готовится без всякой радиоактивности и по всем параметрам практически не отличается от настоящего. В одном Гонконге таких заводов шесть штук.

– Дома терпимости?

– Считаю ниже своего достоинства отвечать на это обвинение. В завершение хочу сказать, что в понедельник мы возбуждаем против "Столичных новостей" иск на миллион долларов. Не сомневаясь в выигрыше, замечу, что полученное за диффамацию вознаграждение фирма "Аурум" полностью передаст в фонды помощи.

Печально сидели мы в родительском доме Алексея, где благодаря "Ауруму" появились некоторые признаки зажиточности, вроде японского телевизора и финской морозильной камеры. Так бывает на похоронах, когда люди ведут в общем-то обычные разговоры, иногда даже смеются, но в воздухе разлита неприятная тяжесть, а кое-кто из гостей иной раз вдруг срывается с места иубегает на кухню или в другую комнату. К восьми часам у меня в портфеле уже лежало акций тысяч на пятнадцать долларов, уж не помню, сколько это было в рублях. Мы пили бесконечный чай и разговаривали о постороннем. Однажды потеряв сына, как им казалось, навсегда, Борис Александрович и Елена Георгиевна всегда трепетали от блаженства, когда он был рядом, и не хотели тратить драгоценное время на вопросы и упреки. А может быть, они предчувствовали, что видят его в последний раз.

77

Денег на выкуп акций в понедельник хватило не на три часа и не на четыре, а почти до самого конца рабочего дня. Два или три человека из обслуженной тысячи с лишним даже не продавали акции, а покупали. Нам с Алексеем, однако, не удалось разыскать ни одного из остальных членов правленияСП "Аурум". Дела в конторе шли как обычно, даже очередной директор завода, лживо глядя голубыми глазами, совал Любочке мятые накладные на партию красной ртути. Но шефа не было. Ничего не имелось и за настежь распахнутой дверью его сейфа, где всегда хранилась кое-какая наличность. Домашний телефон не отвечал. В "Народном кредите" мне ответил заместитель Зеленова, неласково сообщивший, что все связи между СП "Аурум" и его банком расторгнуты. Впоследствии выяснилось, что еще в четверг мерзавец по фиктивным платежным требованиям изъял свою часть уставного капитала – деньги сравнительно небольшие, но достаточные для выплат двум-трем тысячам вкладчиков. В чистом арбатском особняке, куда месяца полтора тому назад переехало из своего подвала ТОО "Вечерний звон", озадаченная секретарша сказала, что сама ищет

Безуглова. (Впрочем, сейф у Ивана в кабинете, как обычно, был закрыт.)

Я вернулся в фондовый магазин с небольшой бутылкой бурбона. АТ, бессловесно выпив, мрачно посмотрел из-за своего министерского стола сквозь стеклянную дверь в операционный зал. Пятеро кассирш работали, не разгибая спины. Даже в кабинет доносилось пощелкивание машинок для счета денег. Через полтора часа, правда, оно смолкло.

– Дамы и господа! – Я вышел из дверей с мегафоном, отстранив утомленных и взвинченных охранников. Толпа, как стоголовый зверь, подползла ко мне, прислушиваясь. День был жаркий. Ветер донес до меня запах прогорклого пота. В толпе было много стариков и старух. Не знаю, отчего мне стало так жаль этих людей, наказанных за собственную алчность.- Вызывать еще одну инкассаторскую машину поздно. Банк уже закрыт. Завтра в девять тридцать выплаты возобновятся.

Я лгал. Денег на счете практически не осталось. В четверг Верлин перечислил остаток суммы за оборудование для завода. Кое-что давно уже было раскидано по разнообразным и не слишком надежным заемщикам, хотя и под хороший процент. Ожидать возвращения этих денег в ближайшие дни и даже недели не приходилось. Что же до нашего счета на Багамах, то доступа к нему я не имел.

Мы вышли вместе с нашими кассиршами во двор через заднюю дверь. Машина по моей просьбе ждала за два квартала. Полагаю, что вкладчики могли бы заинтересоваться содержимым моего "дипломата", битком набитого рублями на общую сумму в двадцать четыре тысячи долларов. Двое алкашей на облезлой скамейке с аппетитом закусывали банановый ликер кислой капустой из пластмассового кулька. "Все-таки рыночная лучше",- донеслось до меня. Лысеющая старуха в ватной безрукавке подставляла провалившиеся щеки закатному солнцу. Ее приоткрывшийся рот обнажал три или четыре кривых, цвета старых фортепьянных клавиш зуба. На коленях у старухи лежал засаленный, рассыпающийся том Пруста.

– Завтра будет такой же кошмар? – боязливо спросила одна из девочек.

– Поживем – увидим,- отвечал я.

– Кто нам утром откроет? – спросила другая.

– Я и открою,- сказал АТ.

– А вы будете, Генрих Петрович?

– Если не вызовут в контору, то буду. В принципе мы могли бы одной из вас отдать ключи.

– Что вы! Господин Верлин знаете как будет сердиться!

Мы простились с девочками и вышли на Тверскую. Толпа покрывала весь тротуар от кафе "Охотник" до гостиницы "Минск". Стоявшие в начале очереди явно собирались провести у дверей магазина всю ночь. Конной милиции не было, но пешей насчитывалось предостаточно.

– Алексей Борисович, шутки в сторону. Никуда вы завтра не придете. Скажите спасибо, что нам удалось безболезненно уйти сегодня. Вы представляете, что будет, когда эти несчастные узнают о том, что компании "Аурум" больше не существует?

– У фирмы есть имущество. Завод. Офис. Компьютеры. Дебиторская задолженность.

– Всего этого хватит на оплату двадцати, от силы тридцати процентов наших обязательств. Что до дебиторской задолженности, то я бы не купил ее даже с девяностопроцентным дисконтом. Лавочка закрывается, Алексей Борисович. Более того, я не ручаюсь, что нас не арестуют. Среди наших клиентов были люди могущественные. Завтра в семь утра вылетает самолет на Франкфурт. Я забронировал нам обоим места. Летим?

АТ покачал головой.

– Это будет некрасиво, Анри. У меня еще есть остатки репутации в этой стране. Если я приду завтра, то как бы приму на себя ответственность. В случае чего скажут, что все настоящее руководство фирмы сбежало, но Алексей Татаринов был честным техническим служащим, не ведавшим о том, что фирма стоит на грани разорения. Если же я сбегу, то никогда не смогу сюда вернуться. Вопрос принципа.

– Рисковать свободой, ставить под удар собственную семью? Разве можно быть таким идеалистом, Алексей Борисович?