Золото тигров. Сокровенная роза. История ночи. Полное собрание поэтических текстов

Надгробная надпись на чьей-то могиле

Надгробный мрамор хранит молчаливый покой,без лишних слов, не нарушая всесилья забвенья,молчит немногословнооб имени, мыслях, событиях и отчизне.Вынесен приговор, осужден этот бисер на мрак и молчанье,потому мрамор не в силах поведать то, о чем молчат люди.Самое главное в жизни, пришедшей к финалу, —страстная дрожь и надежда,жестокое чудо: чувствовать боль; и удивление наслажденья —все это не исчезает, вечно длится, без перерыва.Слепо, настойчиво требует продолженья душав преддверии жизни иной,в час, когда ты – всего лишь беглый отблеск и парафразтех, кто не от мира сего, не отсюда, и тех,кто станет и кто ныне уже – бессмертье твое на земле.

Возвращение

Сегодня, после многих лет разлуки,вернувшись в дом, где я когда-то рос,я чувствую, что всё кругом – чужое.Я прикасался к выросшим деревьямтак, словно гладил спящее лицо,и проходил по старым тропкам сада,как будто вспоминал забытый стих,а под закатным полноводьем видел,как хрупкий серпик молодой луныукрылся под разлатою листвоютемневшей пальмы,как птенец в гнезде.Как много синевывберет в колодец этот смутный дворик,и сколько несгибаемых закатовпадет в том отдаленном тупике,и молодую хрупкую лунуеще не раз укроет нежность сада,пока меня своим признает доми, как бывало, станет незаметным!

Afterglow [3]

Потрясающев грубой убогости,потрясающебезнадежным прощальным бликом,покрывающим ржой равнины и долы,когда краешек солнца скрывается за горизонтом.Острый и тонкий, луч больно ранити заполняет пространство беглой галлюцинацией, наважденьем,вселяя страх темноты,вмиг обрывается,как только осознаем призрачность.Так же рвется сон,когда понимаем, что спим.

3

Вечерняя заря (англ.).

Рассвет

В бездне вселенской ночитолько маяк противоборствуетбуре и заблудившимся шквалам,только маяк на покой посягает улиц притихших,словно предчувствие, дрожащее в нетерпении,предчувствие скорой, ужасной зари, котораянаступает на опустевшие окраины мира.Скованный властью тени и мрака,напуган угрозой: скоро зажжется рассвет;судорожно оживляю ужасноепредположение Шопенгауэра и Беркли,будто наш мир —игра воображения и сознанья,сновидение душ,без всякой основы, без цели и смысла.И поскольку идеине вечны, как мрамор,но бессмертны, как реки и лес,предшествующая доктринаприняла другую форму в рассвете,в суевериях этого часа,когда луч, подобно плющу,вырвет стены домов из объятий мрака,укрощая мой разум,расчистит путь новой фантазии:если вещи не содержат субстанцийи многолюдье Буэнос-Айреса —лишь игра воображения, сон,который вздымает в одновременном движении души,есть единственный миг,когда бытие судорожно рискует собой,миг, сотрясаемый новой зарей,в час, когда лишь единицы грезят сим миром,и лишь полуночники помнят его и хранят,призрачный, едва различимыйнабросок, сеть улиц,которые после откроют, опишут другие.Час, когда жизнь отдается упрямому сну,приходит угроза погибели, исчезновенья;час, когда очень легко может Господьуничтожить свое же творенье!Но вновь мир спасен.Свет снова приходит и оживляет уснувшую серую краску,меня упрекаетв соучастии воскрешения мира,укрывает заботливо дом,мой дом, изумленный и застывший в белом, ярком луче,птичий голос рвет мою тишину,ночь отступает, сползает изорванной тряпкойи лишь остается в глазницах слепцов.

Бенарес

Игрушечный, тесный,как сдвоенный зеркалом сад,воображаемый город,ни разу не виденный въяве,ткет расстояньяи множит дома, до которых не дотянуться.Внезапное солнцеврывается, путаясь в тьмехрамов, тюрем, помоек, дворов,лезет на стены,искрится в священной реке.Стиснутый город,расплющивший опаль созвездий,перехлестывает горизонт,и на заре, полнойснами и эхом шагов,свет расправляется паветвью улиц.Разом светаетв тысячах окон, обращенных к Востоку,и стон муэдзинас вознесшейся башнипечалит рассветную свежесть,возвещая столице несчетных божестводиночество истого Бога.(Только подумать:пока я тасую туманные образы,мой воспеваемый город живетна своем предназначенном месте,со своей планировкой,перенаселенной, как сон, —лазареты, казармыи медленные тополя,и люди с прогнившими ртамии смертной ломотой в зубах.)

Утрата

И вот я должен всю громаду мира,в котором ты, как в зеркале, стоишь,за камнем камень наново отстроить.С твоим уходомстолькое кругомникчемным обернулось пустякоми отпылавшим фейерверком тлеет —где прежние душистые аллеи?Закаты, обрамлявшие тебя,и музыку, где ты – во всякой ноте,и те словамне предстоит разбитьсвоими же руками,застывшими от боли.Пустое небо об ушедшей стонетвсей пустотою.В каком колодце душу утопить,чтобы и там не стерегла утрата,как солнце, что с зенита не сойдет,пытая люто и неумолимо?Она одна вокруги стягивается петлей на горле.

Простота

Гайде Ланхе

Садовая калиткаоткроется сама,как сонник на зачитанной странице.И незачем опятьзадерживаться взглядом на предметах,что памятны до мелочи любой.Ты искушен в привычках и сердцахи в красноречье недомолвок, тонких,как паутинка общности людской.А тут не нужно слови мнимых прав:всем, кто вокруг, ты издавна известен,понятны и ущерб твой, и печаль.И это – наш предел:такими, верно, и предстанем небу —не победители и не кумиры,а попросту сочтенные за частьРеальности, которая бесспорна,за камень и листву.

Долгая прогулка

Ароматная, словно пьянящий мате,ночь скрадывает расстояние между домами в деревне,расчищает улицы,что сопутствуют мне в одиночестве,наполняя меня безотчетным страхом и прямыми отрезками линий.Легкий бриз доносит с полей сочный запах,сладость дачных домов и рощ тополиных,что трепещут под хищным напором асфальта,сохраняя землю живую.Земли сдавлены улицами и домами.Тщетно кошачья ночь силитсяохранить покой закрытых балконов.Вечером здесь показаласьскрытая девичья страсть и надежда.Полный покой, тишина в преддверье жилищ.В изгибах тенейльется время. Время обширно и благородно,скрыто в полночных часах,поток полноводен,в нем находится место всем мечтам, и желаньям, и грезам,час чистых душ и устремлений,нет места жадному пересчету:дневная повинность.Я – единственный улицы созерцатель;быть может, не будь меня здесь, она бы исчезла.(Наткнулся на шершавую стену, остатки,поросшие остием, чертополохом,в свете желтого фонаря,тусклый и нерешительный луч.Видел летящие звезды.)Величественная, живая,словно Ангел, сошедший с небес,крыльями день укрывает,ночь опустилась, скрыла серость домов.

Иванова ночь

Сверкающий закат неумолиморассек пространство лезвием меча.Ночь, словно ивовая поросль, нежна.Взвиваются повсюдуискрящиеся огненные вихри;священный хворостот всполохов высоких кровоточит,живое знамя, выдумка слепая.Но дышит миром тьма, подобно дали;сегодня улицам вернулась память:когда-то они были чистым полем.А одиночество, молясь, перебираетрассыпанные звезды своих четок.

Окрестности

Дворы, их стойкая осанка,дворы скрепляютнебеса и землю.Сквозь перекрестия зарешеченныхокон проходит улицалегко, как свет лампады.Просторные альковы,где рдеет тихим пламенем каоба,где зеркала неясный отблескподобен омуту и заводям тенистым.Темны и тихи перекрестки,от них бегут дороги в бесконечностьпо немым, глухим предместьям.Поведал о местах,где мы всегда вдвоем,нас двое: одиночество и я.

Субботы

С. Г.

Там, снаружи, – закат, темная драгоценностьв оправе времен.Бездна города, ослепшегоот людей, которые тебя никогда не видели.Вечер молчит или песни поет.Кто-то вытягивает страсть,распятую на клавишах пианино.Прелесть твоя – множество проявлений.

* * *

Назло твоей неприязнитвоя красотатратит свой дар посекундно.Прелесть, удача твоя скрыты в тебе,словно весна в первом листке.Я почти уже потерял себя,я – только страсть,что теряется вечером этим.Скрыта нежность в тебе,как до срока в мечах скрыта боль.