Золотое дно. Книга 1

Бригадир сводной бригады подумал и покачал с сомнением головой.

— Пустил бы… но ротня приехала… на гармошках играют. — У старика был как раз период, когда его навещали дети и внуки. В конце февраля — начале марта съезжались студенты (у них каникулы), в старинном доме бренчали гитары, играл граммофон, по рассказам Майнашева, настоящий, древний — с рупором величиной с открытый зонт, весь в вензелях и латинских буквах. Правда, сам старик с железными зубами танцев не любил, но и молодым не мешал — лежал грустно в дальней комнатке и без очков читал старинную книгу «Четьи минеи».

— Понятно… — вздохнул Хрустов. — Что же делать?! — Он вскочил, снова затрещал пальцами. — Вы, братцы, извините… потом отработаю… скажите всем — моя сестра.

И уже слезая по лестнице, крикнул вверх изо всех сил — чтобы Таня внизу услышала:

— Смотрите у меня! План перевыполнить!..

(Примечание от автора на полях — синими чернилами:

Уважаемые марсиане и сириусане, мне стыдно писать сегодня о Льве Хрустове, но, уверяю Вас, я делаю это специально и делаю безжалостно! Увы, долго в жизни он оставался таким… инфантильность у советской молодежи поощрялась… хоть до сорока лет будь в комсомоле… только «систему» не критикуй, а частности — пожалуйста. — Л.Х.)

И Лева подбежал к ожидавшей его на морозе Тане, пряча стыдливо глаза. Хорошо, что дело к вечеру идет, котлован быстро наполняется сумерками.

— Нуте-с, — Хрустов бодро подхватил два чемодана и зашатался — тяжеленные. — Хотел машину тебе вызвать — но видишь, здесь все перекопано…

Таня взяла третий чемодан и сумку, шла следом.

— Ой, красота!.. Сопки.

«Она, конечно, устала. Куда мне с ней? Заговорить ей пока мозги, разноцветной пудрой запудрить».

— Да, да, Таня — объяснял он небрежно. — Министр хотел вон ту гору взорвать… чистый розовый мрамор, не мрамор — а мур-мур, ля-мур… тонна мрамора — тонна золота. Я отговорил. Если бы даже я ничего больше в жизни не сделал, могу считать, что прожил не зря, нет, не зря.

— Неужели… хотел покончить с собой? — тихо спросила Таня. И на всякий случай засмеялась. — Пугал? — И неожиданно. — Ты меня запомнил, да?

— Не надо об этом. Это слишком серьезно. — Они вышли на дорогу к бетонному заводу. Справа и слева пестрели вагончики — прорабские, «бытовки». Лежали громадные гранитные тетраэдры с железными крюками — негабариты, обломки скал… сотни, тысячи.

— Здесь как на Луне… — сказала Таня. Она мерзла. — А сейчас… куда?

— M-м… надо распорядиться…

— Может, сначала к тебе? — робко предложила Таня. — Я бы умылась.

«Сейчас, сейчас. Где же нам хату найти, пристанище? Черт бы меня побрал, зря ввязался в эту игру. Может, пока не поздно — разойтись?! Посмеемся вместе — и уедет девчонка восвояси?! Ишь, прикатила — с тремя чемоданами…»

Но тут неожиданно Хрустов столкнулся с Туровским.

Валерий всегда относился к Леве с некоторой завистью. Конечно, иронизировал над его краснобайством, но все же ценил в нем начитанность. Они познакомились некогда на собрании строителей в защиту арабов. Валерию особенно понравился суровый каламбур Хрустова: «Арабы — не рабы!»

— Начштаба — привет! — с привычно-легкомысленной улыбкой приветствовал Хрустов Туровского. — Можно тебя на минутку, на час, на эпоху?! — Он отвел приятеля в сторону, лицо его тут же сделалось жалобным. — Валер, помоги, а? Ты теперь начальник, все можешь. А я в долгу не останусь. Автограф на коньяке.

Но тому было не до шуток, он торопился.

— Ну, что, что?

— Понимаешь, Таня прикатила… моя сестра… то есть, она медсестра, а так — моя жена… Старик, мне надо с ней уединиться. Вопрос жизни. А жизнь — это форма существования белков, ты же знаешь…

— Погоди молоть, — зашипел Туровский, болезненно морща лоб. — Что же не в общагу? Парни уйдут — закон.

Хрустов страдальчески закатил глаза.

— Стари-ик! Там черт тe что ей могут наговорить, лаются, а у нее уши нежные. Знаешь, такие ушки только у красных роз… Стари-ик, выручи, я знаю — у вас есть квартира для приезжающего начальства. Номер восемнадцать, кажется.

Лицо маленького Туровского стало непроницаемым.

— Лев, ты шутишь? Это бронь… там остановился секретарь обкома. Правда, уехал до завтра на мраморный, но в номере — вещи. И кажется, дочка должна приехать. Нет-нет, брат. Увы. Дикси.

— Да… да… — затосковал Хрустов, раскидывая руки и кланяясь, как конферансье. — Спасибо за соболезнование.

— Да не юродствуй ты! Неужто не найдешь?! — рассердился Валерий.

Заметив, что Таня приблизилась и может что-то услышать, Хрустов развязно бросил:

— В бригаде всё прекрасно! Я им накрутил хвоста!.. Чао! — Быстро подхватил чемоданы Тани и побежал, кивая ей, — подходил автобус. Они с Таней переехали мост, вышли в поселке. Хрустову будто бы захотелось закурить. Он прикуривал и сам задувал спичку в руках. «Куда идти?! Что делать?! Господи, надоумь! Я понимаю, тебя нет, но есть же что-то, нечто, некто, кто хохочет сейчас в небесах, глядя на этот нелепый спектакль… Ах, Бойцов! дурень! Кто тебя просил?! Там этот поезд проходит ночью. Так он отстал от поезда, потащился искать библиотеку?! И она тоже — дура дурой! Вытаращила голубые глаза и поехала. Ну и девушки нынче пошли! Вон еще одна тащится!»

Навстречу топала в кирзовых сапогах Маша Узбекова. Грубоватое лицо ее было сосредоточенно. Увидев Хрустова с незнакомой красавицей, Маша оцепенела, рябинки на щеках выступили, словно ее крупой осыпали. Лева подмигнул боевой подруге, еще не зная, что скажет, но уже надеясь, что Маша-то его и выручит, верная, простая Машка.

— Привет, товарищ Узбекова! — И Хрустов весело пояснил Тане. — Одна из лучших наших работниц в Стройлаборатории. Как живете, товарищ Узбекова? А ты, Тань, записывай.

Маша растерянно пробормотала:

— В свете решений… перевыполнили… на двенадцать… А вы из какой газеты?

— Какая разница! — перебил Хрустов. — Какая разница, милая Маша! Все это мелочи — журналы, газеты… Газета — бабочка века, живет, пока светло — до вечера… а вот вечером… — Лева озабоченно потер пальцем лоб, поманил Машу в сторону. — Тихо, Мария! Комсомольское поручение. Надо не осрамиться. На высшем уровне… — он едва заметно кивнул на Таню. — Это дочь знаешь кого? Секретаря обкома. Хотя тебе это ни к чему. И вообще, не важно — звание, чины, погоны… Не ради этого живем, верно? Если только ради этого жить… о-о, мне становится скучно, мозг покрывается волосом, как говорил Маяковский. — После этого «артобстрела», увидев, что Маша потерянно заметалась серыми глазками, ничего не понимая, Хрустов перешел к главному. — Эта дочка, эта фря… приехала посмотреть на ГЭС. А папаша на мраморном. А ключи от восемнадцатого номера увез с собой. Усекаешь? Возьми у тети Раи, у нее есть вторые. Она тебе даст. Как-никак, ты у нас активистка, давай! Жми! — Хрустов угрожающе понизил голос. — Замерзнет девочка — нагорит нам всем! Ну?!

Маша, наконец, уразумела, что от нее требуется. Но, видимо, какие-то сомнения тронули ее невинную душу. Вытянув шею, она старалась рассмотреть приезжую, а Хрустов, топчась на снегу, все заступал ей дорогу к Тане, не давал смотреть.

— Ты чего, чего?.. — зашептал он. — Уж не ревнуешь ли, Мария?! Ну-ка… потрогай мой лоб! — Он взял ее руку, снял варежку в пятнах масляной краски и приложил горячие пальчики к своему лбу. — Ну? Нормальный? Думала, с ума сошел — ухлестывать за дочкой секретаря обкома?..