Золотое дно. Книга 2

— Йотыть, пусть сверкает! Мы не боимся! Всё будет путем, как говаривал Иван Петрович!

И снова гром потряс землю. И мы снова все замолчали.

Такого тяжелого ливня, да с невероятной, многочасовой грозой в Саянах не помнил никто.

Семикобыла, отсев от сверкающих окон подальше в угол, как провинившийся школьник, с лицом белым, как тарелка за стеклом шкафа, время от времени неловкой рукой крестился.

Ищук, вконец пьяный, безмолвствовал, положив волосатые ладони на стол и уставясь мутным взглядом в рюмку.

Васильев тоже сел, он молчал, выпрямясь, прикрыв глаза, лицо его, темное, почти черное, ничего сейчас, казалось, не выражало.

Бойцов ушел на крыльцо, в гул дождя, стоял там, под навесом, курил, вдыхая банный дух жаркой грозы. Я последовал за ним, горюя, что не могу сообщить жене, что жив. Наверное, беспокоится.

— Красиво, — сказал Алексей Петрович и протянул руку под дождь.

Из дома выскочил Хрустов, вцепился в локоть Алексея Петровича:

— Лешка, не надо дальше…

— Ты чего?.. — удивился тот.

— Я ничего. А ты чего?..

— Ну, тогда ладно. — И Хрустов, путаясь в словах, смеясь и утирая глаза, напомнил мне и самому Бойцову, как однажды Алексей на спор во время летних громов (это уже после описанных в летописи событий) вскарабкался по пожарной лесенке на крышу Дома культуры и стоял там, среди ослепительных молний, в одних плавках, босой и, размахивая руками, срывая голос, кричал стихи Маяковского, обращенные к Богу: «Я тебя, пропахшего ладаном, раскрою отсюда до Аляски!..»

— Я сегодня уважаю все живое, — мягко ответил Бойцов. — Никому нельзя грозить. Это уже не по совести.

Выбежал Маланин с телефонной трубкой, сверкая заячьими зубками, он вопил:

— Подлетают!.. Я, кажется, поймал… они рядом…

О чем он?! Неужели про вызванный в Саяны вертолет?!

— Подлетают!..

Непостижимо! Как может лететь в такую погоду вертолет? Перепады давления могут его просто разломить, как сухой прутик? Не говоря уже про то, что молнии вокруг…

Но что это?! Боже!.. В рокоте грома возник посторонний, как бы жестяной звук — это неподалеку пробирался, тарахтел там, в низине, над зеркалом искусственного моря некий комочек с мигающим красным светом.

— Это они!.. Сюда!.. — замахал руками Владимир Александрович, выбегая под дождь и сразу сделавшись с ног до головы мокрым. Но разве увидят? Они скорее увидят свет в окнах…

— Сюда!.. Сюда!..

— Эй!.. Эй!..

Появившиеся на крыльце соседнего дома-сауны егеря выстрелили из двух ружей в небо.

— Но что это?!

Блеснула молния, да такая слепящая, хлесткая — будто ударила прямо под ноги, но нет — она пронеслась мимо, раскраивая небо, как огненный изнутри арбуз… и в ту же секунду метрах в ста — или в полукилометре, трудно сообразить — вспыхнул, словно комок смятой бумаги и повалился в бездну летевший предмет… Господи, неужто вертолет?! Это вертолет?! Через мгновение донесся глухой хлопок — взрыв?.. — и более ничего нет.

— Господи, — пробормотал Бойцов.

Все произошло так быстро и так страшно, что все мы замерли, как в пугающем кино. Ногой не могли шевельнуть.

А ливень продолжается, сверля землю и воду с пугающей силой, как буровыми головками, молнии наотмашь хлещут справа и слева, словно раздавая огненные пощечины. За что, за что?! — маленьких, живых, теплых людей, которые летели по приказу вызволять себе подобных???

Это как несколько лет назад, 11 сентября в Америке! Весь мир смотрел, потеряв дыхание и рассудок, как прекрасным днем огромные самолеты, битком набитые людьми, таранят небоскребы Нью-Йорка!.. Я помню, что первые минуты, сидя перед телевизором, с раздражением подумал: интересно, это компьютерная картинка для детей или особое наложение видеокадров?.. зачем же они так жутко балуются?..

— Как же это?.. — только и бормотал мокрый, сверкающий, словно облитый стеклом губернатор, продолжая стоять под ливнем, не сообразив, что надо бы подняться на крыльцо, под навес. Он тряс в руке трубкой спутникового телефона, пытался что-то набрать. А что набирать и куда звонить? Пылающая машина на их глазах рухнула в отсвечивающую, словно кипящую воду искусственного моря, и как будто не было ее никогда!

Выбежал из дома Альберт Алексеевич. То ли хлопок расслышал, то ли вскрики среди гула и шелеста ливня.

— Что случилось?

За ним появился, хватаясь за косяки, Тарас Федорович.

— Что, летят?!

И вышел медленно, как во сне, высокий, зыбкий Никонов.

Владимир Александрович посмотрел на трубку с антенной и, рыдая, проверещал:

— Я хотел как лучше… они упали… молния!.. Я хотел как лучше. Это был самый толковый экипаж. Ведь почти прилетели. — И закричал истошно. — Эта гадина-дождь!.. змея мокроносая!.. — Он, рыдая, обнял столбик, подпирающий крышу крыльца, у него началась истерика.

Бойцов взял его под руку и завел на сухие доски.

— Там еще девчонки летели, — рассмеялся Ищук, играя черными бровями. — Три мисс Саян. Первая мисс, вторая мисс и третья…

— Я хотел как лучше!.. — плакал губернатор. К нему подошел охранник, обхватил за плечи и увел в дом.

Хрустов очнулся, подпрыгнул.

— Может, пойдемте?.. поищем?.. Вдруг кто выплыл.

Алексей Петрович отрицательно покачал головой.

— А вдруг?!

— Да сгорели они, как бабочки над костром. А если даже… пока спустимся по склонам… — И вдруг дернул плечом. — Хотя, конечно, чем черт не шутит. Идем!

— Да, да! — ожил и Васильев. — Фонарики есть?

Из мрака выступили егеря, в руках у них горели — один ярче, другой тусклее — два электрических китайских фонарика.

— Где они упали? — Альберт Алексеевич вышагнул под дождь и словно даже не ощущал его.

Бойцов показал рукой.

— Но вы, Альберт Алексеевич, не пойдете, это дело тяжелое, вы здесь держите ситуацию. Тарас Федорович?

Ищук заржал.

— Мужики, бросьте херню городить! Радуйтесь, что не вы там, в железной коробке, сидели. Пойдемте, выпьем. К утру все утихнет, вызову свою «муху» — и вернемся в Виру.

Ничего не ответив, забрав у егерей фонарики, Бойцов в штормовке поверх белой курортной одежды, Хрустов и я за ним побежали, пригибаясь, под сплошным пулеметным ливнем к краю поляны, к крутому угору, чтобы попытаться спуститься по смутно различимой даже при электрическом свете земле вниз, к берегу.

За нами последовали и два егеря.

Но в эту минуту под ногами людей земля словно скакнула — как стол или табуретка, и Лев Николаевич, потеряв равновесие, плашмя рухнул на кусты, расцарапав лицо и руки. Здесь росли шиповник и волчья ягода.