Золотое кольцо всадника

И ее статуя, установленная в городе Мирине, и все бумаги с ее родословной, которые мой отец вывез из Антиохии, предназначались для того, чтобы пустить людям пыль в глаза и застраховать мое будущее. Эти письма даже заставили меня задуматься, действительно ли я был рожден в браке и не получил ли мой отец свидетельства об этом уже после смерти матери, подкупив власти в Дамаске. Благодаря истории с Юкундом, я уже знал, сколь легко удаются такие вещи, когда сеть деньги и влияние.

Я не рассказал Клавдии о письмах и документах моего отца. Среди бумаг, которые были весьма важны в финансовом отношении, я нашел также заметки на арамейском языке об Иисусе из Назарета, написанные еврейским сборщиком податей, знакомым моего отца. Я чувствовал, что не смогу их уничтожить, и потому спрятал их вместе с письмами в своем тайнике, где хранил кое-какие бумаги, не предназначенные для случайного глаза.

Я попытался преодолеть свое уныние и поднял кубок за Антонию, сумевшую деликатно отвергнуть наглые притязания Нерона. Правда, она в конце концов призналась, что все же раз или два по-сестрински поцеловала его, чтобы он не слишком негодовал из-за ее отказа.

Антония уже позабыла о своей обеспокоившей меня идее упомянуть тебя в завещании. Мы по очереди брали тебя на колени, хотя ты отчаянно сопротивлялся и кричал, и ты получил имя Клемент Клавдий Антоний Манилиан, несколько витиеватое и длинное для крохотного мальчика. Я отказался от намерения назвать тебя в память о моем отце еще и Марком, что я хотел сделать до того, как Антония выступила со своим предложением.

Когда поздним вечером Антония, усевшись в свои закрытые носилки, покидала наш дом, она на прощание нежно поцеловала меня — ведь юридически, пусть в тайне от всех, мы с ней были родственниками. Она даже попросила меня называть ее в дальнейшем свояченицей — разумеется, когда мы будем наедине. Тронутый ее дружелюбием, я охотно вернул ей поцелуй, причем сделал это с удовольствием. Я был слегка пьян.

Она снова пожаловалась на одиночество и выразила надежду, что теперь, когда мы связаны прочными родственными узами, я буду иногда навещать се. И вовсе необязательно, добавила Антония, брать с собой Клавдию, так как той приходится хлопотать по хозяйству и ухаживать за ребенком; все эти заботы, помолчав, проговорила гостья, а также годы, похоже, начинают не самым лучшим образом сказываться на Клавдии. Однако ее происхождение, безусловно, делает ее самой благородной матроной во всем Риме.

Но прежде чем рассказать тебе о том, как развивалась наша дружба с Антонией, я должен вернуться к событиям, происходившим в столице.

Нерона, остро нуждавшегося в деньгах, раздражали жалобы, поступавшие из провинций, и резкая критика деловыми людьми налога на покупки. Поэтому он решил пойти на сделку с законом и одним махом разрубить гордиев узел. Я не знаю, кто предложил ему этот план, так как не входил в число посвященных в секреты монетного двора в храме Юноны, но, кто бы это ни был, он куда больше, чем христиане, заслуживал того, чтобы его — как врага человечества — бросили на съедение диким зверям.

Втайне от народа Нерон взял взаймы у богов Рима золото и серебро, поднесенные им в качестве ларов; то есть Юпитер Капитолийский стал должником по закладной, а сам Нерон позаимствовал ценности у Юпитера. Конечно, он имел безусловное право поступить подобным образом, но боги наверняка не одобрили этого. После пожара император распорядился собрать весь расплавившийся металл, который содержал не только чистое золото и серебро, но и медь, и бронзу, и отчеканить из этого сплава деньги. День и ночь в храме Юноны кипела работа: слитки превращали в монеты, содержавшие на одну пятую часть золота и серебра меньше, чем прежние. Новые монеты были заметно легче и — благодаря присутствию меди — тусклее своих предшественниц.

Под предлогом того, что дело это имеет государственную важность, монеты чеканили только доверенные люди, которым строго-настрого запретили говорить о новой затес императора, и все же вскоре по Риму поползли слухи, достигшие, разумеется, ушей банкиров. Я тоже насторожился, когда обнаружилась нехватка монет: с каждым днем становилось все труднее расплачиваться за крупные партии товара и приходилось просить об отсрочке.

Я отказывался верить слухам, так как считал себя Другом Нерона и не мог представить себе, что он, артист, мало что смыслящий в финансовых делах, может оказаться виновным в таком ужасном преступлении, как преднамеренная подделка монет. Ведь любой простолюдин, уличенный в изготовлении для собственных нужд двух-трех фальшивых монет, безжалостно приговаривался к мучительной смерти на кресте. Однако я все же решил последовать примеру окружающих и постараться собрать и сохранить как можно больше полновесных монет, л даже не оплачивал обычные контракты на зерно и оливковое масло, хотя это вызвало взрыв недовольства среди моих клиентов.

Финансовое положение все более ухудшалось, и цены росли изо дня в день до тех пор, пока Нерон не выпустил в обращение свои фальшивые деньги и не объявил, что все старые монеты должны быть обменены на новые в течение определенного времени, по истечении которого каждый, у кого будут найдены старые деньги, станет именоваться «врагом государства». Прежние монеты годились отныне лишь для оплаты налогов и пошлин.

Стыдясь за Рим, я все же вынужден сообщить, что сенат значительным большинством голосов поддержал императорский указ. Таким образом никто не смог обвинить в этом отвратительном преступлении, направленном против всех граждан, одного только Нерона.

Сенаторы, проголосовавшие за решение цезаря, оправдывали свои действия необходимостью больших затрат на восстановление столицы после пожара — мол, Рим перестраивается и обновляется. Они утверждали, будто от обмена денег пострадают не бедные, а богатые, у которых якобы накоплены огромные золотые и серебряные запасы, и что Нерон не счел целесообразным чеканку медных монет. Все это была чепуха. Собственность сенаторов состояла главным образом из земли — если, конечно, они (через подставных лиц) не занимались торговыми операциями, и каждый из голосовавших отцов города имел не один день для того, чтобы поместить свои золотые и серебряные монеты в безопасное место.

Даже самые недалекие из простых селян благоразумно ссыпали все сбережения в глиняные горшки и закопали их в землю. Тем не менее примерно четвертая часть находившихся в обращении монет была обменяна на новые деньги. Конечно, не следует забывать, что Рим — это огромное государство, включающее в себя также и варварские страны, располагающиеся вплоть до границ Индии и Китая.

Такое выходящее за рамки приличий поведение

Нерона снова заставило задуматься многих из тех, кто несколько лет назад понял и даже, исходя из политических соображений, простил ему убийство Агриппины. Члены сословия всадников, сами ведущие свои денежные дела, а также богатые вольноотпущенники, на которых в значительной степени держалась жизнь вечного города, решили пересмотреть свои взгляды, так как введение в обращение новых монет расстроило все их планы. Многие же, несмотря на всю свою опытность, были приведены на грань финансового краха и, случалось, даже самоубийства.

Но нашлись и такие, кто славил Нерона и пел ему хвалебные гимны. Ведя разгульную жизнь, эти бездельники не вылезали из долгов, и их не могла не обрадовать возможность рассчитываться с кредиторами монетами, которые стоили намного меньше, чем прежние. Звон лир длинноволосых певцов, исполнявших сатирические куплеты перед домами богатых людей и в тех местах, где старые деньги меняли на новые, несказанно раздражал меня.

После этой истории философы-любители еще больше уверились в том, что для Нерона нет ничего невозможного. Они считали, что таким вот неслыханным образом он помог бедным за счет богатых, и кричали на всех углах, будто только так — смело и грубо — и следует поступать с сенатом.

Кстати, среди этих юнцов-недоумков было много сенаторских сынков.

Припрятывание старых монет стало настолько обычным явлением, что ни один разумный человек не посмел бы назвать это преступлением. Несколько Десятков мелких рыночных торговцев и крестьян посадили в тюрьмы или отправили на принудительные работы, но это не помогло. Нерон даже был вынужден отказаться от своих обычных мягких методов и начал угрожать укрывателям денег смертной казнью. Тем не менее никого не казнили, ибо в глубине души