"Золотое руно"

В этом парке Саша был один. Он часто сидел, разглядывая деревья. Глиняные кошки с горящими глазами больше не появлялись на зеленых лугах. Он все чаще думал о Кэти. Перебирал в памяти годы, и перед ним возникал один день - он вытеснял все другие. Они встречались первые дни, ничего между ними не было, только любопытство связывало их необременительными узами. Однажды они стояли на море, недалеко от порта. Ничего не делали, просто смотрели на волны. Саша случайно дотронулся до ее локтя, и она стала центр мира. Только белые тучи перевернулись в его глазах... Скоро они впервые поссорились.

В последний вечер, когда болезнь оставила его, измученного, в покое, внезапно начался жар. Пошел какой-то холодный дождь, Саша одел все, что у него было, и от этого стало еще хуже. Он дремал в сумерках, устав и лежать, и сидеть, поминутно просыпаясь. Наконец, нашел в себе силы встать и пройти несколько шагов по неизвестно откуда взявшейся комнате. Слева он увидел бабушку, занятую яблочным пирогом, - она искусно переворачивала его на столе. В окне промелькнул знакомый почтальон. Саша пошел в следующую комнату и увидел на диване маму, Кэти и себя, сидящих рядком. Они не видели его. В первую минуту он не понял, чем они заняты, потому что слов не было слышно, кажется, они не говорили. Только Кэти зачем-то трясла маму за плечо, словно хотела, чтобы та не заснула. Глаза мамы были закрыты, и глубокой отстраненностью веяло от ее облика: погруженная в себя, забытая всеми. Саша, сидящий на диване, тоже держал Кэтино плечо и тряс его. Но Кэти не видела его и не чувствовала ничего, как будто его не было рядом. Для чего он это делал, было непонятно, потому что он сам, продолжая трясти Кэти, смотрел куда-то в сторону...

Саша смотрел на их однообразные движения, на их одинокие, отчужденные лица. Сердце его заныло. Он осторожно подошел и дотронулся до плеча мамы. Она не взглянула на него. Тогда он подошел к Кэти и потряс ее. Она не видела его, как будто он не дотронулся до ее руки. Не добившись ничего, он провел рукой перед лицом Саши на диване и заглянул в его глаза: они были повернуты вовнутрь, а руки машинально дергали Кэтино запястье.

Он не мог помочь этим несчастным, ему стало нечем дышать. Он доплелся до окна, прижался лицом к стеклу, надавил на него и распахнул, глотнув воздух. Перед ним - темное утро и открытая дверь машины. Последняя влага, словно роса, деревья, как будто леса, и тишина, как вернувшийся покой, и жалость его, как спасение для пропавших... Здесь настигла его какая-то невыносимая последняя точка, окончательная боль: слишком много поступков и чувств, слишком тяжелы разорванные, истомившиеся связи, его опустошенное сердце. И зло как будто на всем вокруг... Он перевернулся лицом на сиденье.

"Я один. Виноват. Не остановил...
– Как можно было остановить, он не подумал, но чувствовал, что он должен ответить за все.
– Не мог главного решить, за искушением погнался - своим же страстям дал время убедить меня...
– Из темноты возникли и медленно повернулись за ним всевидящие кошачьи глаза.
– Покончить со всем разом. Выход самый естественный... самый естественный выход в этом парке, - мчалось в его голове.
– Дьявол ждет от меня... как от матери?
– Он перевернулся на спину, уставился в низкий потолок машины.
– Не дождешься". Помедлил, сидя на краю. Вытащил из-под сиденья башмаки, выпил бутылку воды, бросил пустую и, оставив машину незапертой, пошел в сторону жилого района.

В это сумеречное утро по улицам ползли туманы. Их пахучие волны, волнообразно покачиваясь, свивались в десятки водоворотов. В центре они сужались, длинным движением вытягиваясь в небольшие торнадо, винтом проходили десяток метров и распадались, чтобы вновь появиться у соседнего дома. Саша немного походил в этих пахучих облаках, гадая, откуда они взялись и, ничего не придумав, пошел к телефону-автомату. Его-то он и искал.

Долго ждал, боясь, что трубку не поднимут, на часах было пять утра.

– Слушаю.

– Голос Сюзи со сна звучал еще красивее.

– Это я, - сказал он.

– Очень рано, но все равно хорошо, - тепло ответила она.

Саша не извинился, просто не обратил внимания на ее слова.

– Ведь ты обманула.

Теперь замолчала она, трубку переложила в другую руку.

– Ты сам хотел с ней расстаться.

– Я?!

Он язык проглотил - его ссоры с Кэти начисто вылетели из его головы.

– Зачем тебе неудачница?
– она беззаботно отмахнулась.
– Плюнь на нее.

Саша подумал, что в Сюзи, как во многих молодых женщинах, есть недоразвитость - они не могут выскочить из подросткового возраста, поступая в серьезных вещах так, как сделала она. Вместе с этим уживается прагматичность, точное знание, что нужно делать для своего устройства. Его это сочетание поражало. Ему казалось, что инфантилизм близок идеализму и даже мечтательности, но это как раз то, чего в этих женщинах он не находил совсем.

– Сюзи, ты не меня, а подругу свою предала.

– А ты?

Это был хороший удар: она двумя ногами встала туда, где Саша не рассчитывал ее увидеть. Он не нашел слов. Она нашла быстрее.

– Ты сам Кэти на веревке приволок - так кто из нас хуже? Я к ней долго приглядывалась, старалась найти только хорошее. Она принесла мне много неприятностей, но я простила ее. Я молилась, Саша, и Бог помог мне в этом, молись и ты, - говорила Сюзи, а он думал, что она помнит причиненное зло дольше, чем помнит добро. И молится, не чтобы Бог избавил ее от этой черты, а чтобы Он помог ей прощать других людей за то зло, которое они делают. Может быть, к Богу скорее приходит этот тип людей?

– Удивляюсь, что за шваль ты выбираешь...
– невозмутимо говорила она.
– Ведь и Грег - полная дрянь.

Он увидел перед собой Сюзино лицо: долгий взгляд из-под опущенных ресниц, слегка искоса. Глубокий, нежный голос, и весь ее облик неопределимой, полной вибрации "вечной женственности", от которой он временами начинал дрожать.

– Сука ты, - сказал он.

– Теперь ты таков, каков есть.
– Она подождала еще, пока совесть ее очистится, и сказала: - И тебе такому я скажу: вчера я тебя уволила.

Он не издал ни звука.

– Ты не дурак, но бессердечный и довольно циничный.

– А ты и меня на пятнадцать лет засади!

– Если хочешь со мной разговаривать - стой и молчи! Я в тебе, как и в твоей Кэти, старалась найти только хорошее, а потом раскусила.

– Не много ли хорошего в нас нашла, не перегрузилась?

– Саша, - неторопливо ответила она, - ты не думай, я на тебя не сержусь. Я давно пришла к Богу, я умею прощать.

– Если бы здесь появился Иисус Христос, ты обращалась бы с ним так же, как с нами. Возможно... ты бы и Его простила?
– Он повесил трубку, вышел из будки и встал. Идти было некуда.

Глава 40

Ноги понесли его по улице. Он перестал обращать внимание на плывущий туман. Голова освободилась от усталости, голода и своих друзей, говорящих чужие слова. И от него самого, не умевшего расставлять вешки. Он подумал, что кто-то хорошо умеет накидывать на шею... Добрел до машины, постель свою свалил в багажник, завел двигатель, не выбирая дороги пересек парк, и поехал, держась ближе к морю. Пошли знакомые места. С перекрестка "Святых Мучеников" и "Цивилизованного Рынка" он свернул налево, до дома оставалось меньше пяти минут. Нужен паспорт на самолет, может быть, удастся чемодан найти, если хоть что-нибудь осталось...