Золотое руно

Орлов повернулся и пошел налево, в сторону своего совхоза, но вспомнил, что машина у Дмитриева, повернул назад и широко зашагал мимо Бобрикова. Тот догнал Орлова у ворот своего совхоза, отворил дверцу, хохотнул настороженно:

— Ну, садись, петух! Садись, садись, говорят тебе, поедем в контору бумагу писать. Так уж и быть: давай картошку за солому, черт с тобой! Прихлопни дверцу-то! Ну и народец пошел нынче: дай палец — руку отхватят.

— А твой брат — экономисты на дядин счет — скоро станут кошельки отымать на дорогах!

Шофер неожиданно фыркнул, боднув баранку. Машину качнуло.

Бобриков строго посмотрел на него, а когда остановились у конторы, сурово, с расстановкой произнес:

— Поставь машину в гараж. Скажи завгару, чтобы завтра дал тебе самосвал! Все! Никаких разговоров!

Он отошел от машины, отряхнулся, огладился и медленно направился к крыльцу конторы вдоль ряда пожелтевших молодых елочек. Орлов шел позади. Он видел, как с дорожки, выложенной плитами, соступила женщина, поздоровалась и засеменила рядом, прося о чем-то директора. Тот не смотрел на нее, а у самого крыльца даже махнул рукой. Женщина отстала. Орлов глянул на просительницу и потом, пока шел по длинному коридору конторы, все держал в памяти ее засаленную тужурку, видел ее неожиданно красивое лицо, остекленные слезами глаза, крупные, тоскливые.

9

Ольге было не до мужа: сын по-прежнему мучился животом, и потому она, схватив у Дмитриева лекарство, кинулась в другую комнату к своему единственному. Человек она была недалекий, но, как часто случается с такими людьми, — добрый, безрассудно преданный и не менее безрассудно упрямый, если случалось найти на нее угарной туче. Дмитриев сам разогрел суп, сам нажарил картошки с луком и уже пристроился было по-сиротски, на краю стола, но пришел Орлов. Он был доволен, что дожал Державу, вытянул у него солому за картошку, урожай на которую в «Больших Полянах» был отменный.

— Ну, чего выстолбился у порога? Давай к столу! — Дмитриев ногой выдвинул табуретку. — Садись, садись, нечего потолок подпирать!

Орлов с удовольствием съел тарелку супу, накинулся на картошку.

— Ешь, ешь, — кивал Дмитриев. — Тебе расти надо. Скоро руководящие кадры станут по росту подбирать: как два метра — так директор, а если два с лишним — начальник управления.

Орлов всегда страдал, если смеялись над его высоким ростом, сносил это только от друзей, веря в их беззлобье.

— Ты тоже нажимай. Это что — лук? Лук ешь — фитонциды, они сейчас тебе крайне необходимы.

— Это почему же сейчас? — прищурился Дмитриев.

— А потому, что сейчас уже ничто тебе не поможет, разве что фитонциды! — Орлов стукнул вилкой о стол. — Бяка твое дело, Коля, хоть я и не знаю пока подробностей.

— А не знаешь — не суди!

— Воистину: не судите, да не судимы будете… Ну, ладно, мне надо домой пробираться…

— Вот ключи! — Дмитриев протянул ключи от машины. — А может, чаю?

— Нет. Сижу как на иголках. Завтра надо бурты вскрывать, картошку грузить и возить сюда, к вам, а уж послезавтра заберу те скирды. У меня, брат Коля, дел невпроворот, не то что у иных: язык убрал — и рабочее место чисто! — Орлов хохотнул настороженно — не обиделся ли приятель? — и уже с участием спросил. — А у тебя по партийной линии все нормально? А? Чего насупился?

— Всего будет… — уклончиво, но так же, как утром шофер о дороге, сказал осторожно о своем деле. — Вот сейчас обязательно надо в Бугры, там неприятность…

— Что такое? — Орлов выждал после вопроса секунду-другую, но почувствовал, что не настроен Дмитриев говорить, предложил. — Давай подброшу! Четыре километра по пути, а там — еще четыре. Идем!

Он не притворил за собой дверь, и Дмитриев заторопился: крикнул жене, что уезжает, накинул куртку, прислюнил на макушке хохолок и устремился за Орловым. Не ехать с ним не было никаких причин, а пешком топать — хватит и в обратную сторону.

Орлов стоял у машины и легонько покачивал головой.

— А настроено-то, а настроено-то у Державы! Дворы новым шифером перекрыл! А там чего?

— Новый гараж, — буркнул Дмитриев.

— А там что — новоселье?

— Да. Кажется, кто-то опять приехал.

У длинного двухэтажного дома стояла под разгрузкой мебели машина. Двое взрослых, дети и шофер торопливо, как сено перед грозой, таскали под крышу узлы, кровати, матрасы, стулья, а из окошек неподвижно, по-кошачьи, смотрели будущие соседи — кого-то бог дал…

— Это и есть новый дом? — спросил Орлов уже в машине.

— Не-ет. Новый дом у Державы, что неосвященный храм, — никому туда хода нет. Экономист…

— Экономист, — в тон отозвался Орлов и серьезно добавил — Да, кажется, и неплохой экономист, хотя и комбинатор. В этом-то, брат, его сила и есть. Это, Коля, его броня.

Уже оборвалась силикатная рябь совхозных домов, подъехали к перекрестку, и Орлов закончил мысль, притормозив:

— Не знаю, что ты там против Державы приготовил, только чует мое сердце, что не пробить тебе эту броню. Ты подумай, пока, может, не поздно, ведь лбом стены не прошибешь — не нами сказано…

Дмитриев молчал.

— Я где-то понимаю тебя, — продолжал Орлов, как бы в раздумье подбирая слова и не переезжая перекрестка, — понимаю твой запал, но насколько он… объективен, что ли? Может, тут только личные… Держава — не мед, с ним не сработался даже такой закаленный человек, как Семенов, но тебе ли…

— Семенова он убрал.

— Как убрал?

— Выжил. За короткий срок выискал огрехи в выбраковке скота, понаписал выговоров, а рабочком поддержал, естественно. Мне трудно было что-то возразить, поскольку Семенов и не обращался, и вообще странно себя вел.

— Зачем ему лишаться такого специалиста? Не понимаю…

— А я понимаю, Андрей, понимаю. Для меня ясна вся логика его поступков, а вот удастся ли мне убедительно доказать это — не знаю. Ну, что мы стоим?

Орлов мягко включил скорость, но, прежде чем пересечь перекресток, внимательно посмотрел влево и вправо по главной дороге. С горы пылил цементом самосвал, и Орлов, пережидая его, сказал со вздохом:

— Потеряешь ты башку, Коля!

— Все мы не вечны, так лучше уж рискнуть по делу, чем вот так, как эти утром! — Дмитриев кивнул в кювет, на опрокинутую машину.