Золотой дождь

Он ненавидит истцов, повторяет Дек снова и снова, и добиться справедливого судебного рассмотрения будет очень трудно.

Так что хватай деньги и беги, советует Дек.

Когда мы входим в контору, Дрю плачет в холле. Она в истерике, потому что уже все ищут Брюзера. Она бранится и плачет, и краска стекает у нее по щекам. Это все на него не похоже, твердит она снова и снова. Значит, случилось что-то плохое.

Сам темная личность, Брюзер и якшается с сомнительными и опасными людьми. Меня бы не удивило, если бы его жирное тело нашли заткнутым в багажник машины в аэропорту. Дек тоже это вполне допускает. За Брюзером охотятся мошенники и головорезы.

Меня Брюзер тоже беспокоит. Я звоню в «Йогис», чтобы поговорить с Принсом. Он-то уж знает, где Брюзер. Но говорю с Билли, знакомым мне управляющим, и через несколько минут выясняю, что Принс, по-видимому, тоже исчез. Они уже всюду звонили, но безуспешно. Билли расстроен и нервничает. Только что были люди из ФБР. Что происходит?

Дек ходит из кабинета в кабинет, собираясь с мыслями.

Мы сходимся в конференц-зале – я, Дек, Токсер, Ридж, четыре секретарши и двое технических служащих, которых я никогда прежде не видел. Никласа нет в городе. Все сравнивают свои впечатления от последней встречи с Брюзером.

Не было ли чего подозрительного? Что он собирался делать сегодня? Кто последний с ним говорил? В комнате царит смятение, которое не становится меньше от бесконечных рыданий и воплей Дрю. Она просто уверена, что случилось что-то дурное.

Совещание закончено. Мы молча расходимся по своим кабинетам и запираем за собой двери. Дек, конечно, идет ко мне. Некоторое время мы болтаем ни о чем, стараясь не сказать чего-нибудь лишнего, что не должны слышать чужие уши, если действительно наши стены в «жучках». В одиннадцать тридцать мы выскальзываем через черный ход и отправляемся на ленч.

Больше мы уже никогда не переступим порога фирмы.

Глава 24

Вряд ли я когда-нибудь точно узнаю, действительно Деку было известно, что происходит, или же он в данном случае оказался невольным пророком. Он незакомплексованный человек, не очень сложный, и почти всегда его мысли легко прочесть. Но все же ему определенно свойственна некоторая особенность характера, скрытая от постороннего взгляда, залегающая, свернувшись клубочком, где-то в тайниках души и склонная все держать в секрете. Я сильно подозреваю, что они с Брюзером были гораздо ближе, чем большинство из нас, знаю, что дележка гонорара являлась следствием дипломатических ухищрений со стороны Дека и что своим поступком Брюзер нас молчаливо предупредил о грядущих событиях.

Так или иначе, но, когда мой телефон звонит в три тридцать ночи, я почти не удивляюсь. Это Дек с двойной новостью: федеральные агенты ворвались в здание фирмы сразу же после полуночи, и Брюзер бежал из города. Более того, наша фирма опечатана по указанию судебных властей, феды, наверное, захотят побеседовать с каждым служащим, и, что самое удивительное, Принс Томас тоже, кажется, улизнул вместе со своим адвокатом и другом.

– И только представь себе, – хихикает Дек в трубку, – как эти две жирные свиньи с длинными седыми волосами и буйной растительностью на лице стараются проскользнуть через несколько аэропортов незамеченными.

Очевидно, обвинительные заключения будут вынесены сегодня. Дек предлагает встретиться в полдень в нашей новой конторе, и, так как мне некуда больше податься, я соглашаюсь.

С полчаса я глазею на темный потолок, затем сдаюсь и встаю, босиком прокрадываюсь по холодной мокрой траве и падаю в гамак. Принс подал повод ко многим красочным слухам. Он всегда любил деньги, и в первый же день моей работы в «Йогисе» официантка мне сказала, что восемьдесят процентов дневной выручки никогда не фигурируют в отчете, подаваемом налоговому инспектору. Служащие любили посплетничать и прикинуть, сколько же хозяин каждый день прикарманивает.

У Принса были и другие начинания. Года два назад один свидетель на процессе по делу рэкетиров показал, что девяносто процентов дохода от популярного ночного бара со стриптизом поступали в живой монете, и шестьдесят из них тоже никогда не заявлялись. Если Брюзер и Принс действительно владели одним или несколькими порноклубами, то они и в самом деле купались в золоте.

Поговаривали также, что у Принса есть дом в Мехико, банковские счета в странах Карибского бассейна, черная любовница на Ямайке, ранчо в Аргентине и много еще чего, всего не упомнишь. В его кабинете была таинственная дверь, а за ней маленькая комнатка, наполненная ящиками с двадцати – и стодолларовыми бумажками.

Если он в бегах, то, я надеюсь, ему ничего не угрожает. И еще я надеюсь, что ему удалось бежать с большой суммой своих драгоценных денежек и его никогда не поймают. Мне безразлично, в чем он виноват. Он мой друг.

Дот сажает меня у кухонного стола на обычный мой стул и подает растворимый кофе в той же самой чашке. Еще рано, и в заставленной убогой кухоньке сильно пахнет салом от жареного бекона. Бадди уже там, она машет рукой, но я не смотрю в том направлении.

– Донни Рей быстро угасает, – говорит она, – последние два дня он уже не встает.

– Вчера мы первый раз были в суде, – сообщаю я.

– Уже?

– Но это не был суд, а предварительное слушание. Страховая компания пытается снять дело с судопроизводства, и мы вчера здорово из-за этого поцапались. – Я стараюсь говорить как можно проще, но не уверен, что Дот все понимает. Она смотрит в грязные окна, на задний двор, но явно не на «ферлейн». Вид у нее безразличный.

Странно, однако это почему-то меня утешает. Если судья Хейл сделает то, что, как я думаю, он собирается сделать, если нам не удастся передать дело на рассмотрение в другой суд, тогда его можно считать закрытым. Может быть, Блейки уже сдались. Может, они не будут в претензии, когда нас отфутболят.

По дороге сюда я решил, что не стану упоминать о судье Хейле и его угрозах. Это затруднит обсуждение. Будет много времени обсудить это позже, когда уже не о чем станет говорить.

– Страховая компания предложила уладить дело полюбовно.

– Что это значит?

– Они предлагают некоторую сумму.

– Сколько?

– Семьдесят пять тысяч долларов. Они рассчитали, что столько должны заплатить своим адвокатам, поэтому и готовы все уладить миром.

Она заметно краснеет и крепко сжимает челюсти.

– Эти ублюдки считают, что нас можно купить, верно?

– Да, они именно так думают.

– А Донни Рею деньги больше не нужны. Ему нужна была пересадка костного мозга, но в прошлом году. А теперь уже слишком поздно.

– Согласен.

Она берет пачку сигарет со стола и закуривает. Глаза у нее красные и влажные. Нет, я ошибся. Эта мать не сдалась. Она хочет крови.

– А что мы должны делать с этими тысячами, как они думают? Донни Рей будет уже мертв, останемся только я и Бадди. – И она кивает головой в сторону «ферлейна». – Ублюдки, – повторяет она.