Золотой крест

Комендант вышел на середину плаца и хриплым голосом объявил:

— Два часа назад сбежали пленные Кузнецов Александр и Ворожцов Аркадий. Мы, конечно, их поймаем и повесим у вас на глазах... А сейчас прошу сказать: кто из вас видел побег Кузнецова и Ворожцова?

Видевших не нашлось.

«Правильное решение: молчать и — точка, — обрадовался Константин Емельянович, когда увидел, что в свидетели не вызвался ни один человек. — А поймать их не удастся. Не для того они убежали».

Сделав крутой поворот, подкатил мотоцикл. Молодой офицер подбежал к шефу и что-то отрапортовал. Комендант сделал недовольную гримасу и отдал новое распоряжение.

Мотоцикл скрылся за ворогами лагеря. Подъехал второй. Белоусов по выражению лица коменданта понял, что ничего утешительного не привез и этот.

И тут Константин Емельянович заметил, что, кроме Александра Кузнецова и Аркадия Ворожцова, в строю нет рыжего, щуплого Федьки. Он всегда стоял неподалеку от Белоусова.

«Где же он может быть? — недоумевал Константин Емельянович. — Продался?»

Припомнилось: когда он и Александр Кузнецов лежали на верхних нарах и разговаривали о побеге, внизу спал рыжий Федька. Он, видимо, подслушал и донес, куда следует.

Высказав все, что требовалось для устрашения военнопленных, комендант скомандовал:

— Кто знал убежавших, — два шага вперед!

Из строя никто не вышел.

— Тогда обижайтесь на себя! — повысил голос комендант.

Зайдя с правого фланга, он тихой походкой пошел вдоль строя и, тыкая пальцем в грудь того, кого считал менее благонадежным, давал команду эсэсовцам — вывести этих людей на беседу.

Вывели и майора Белоусова.

Уже вечером, в сумерках, больной, малосильный Константин Емельянович вошел в тот же кабинет, в котором его тяжело, до потери сознания избили в тот день, когда заподозрили в подготовке к побегу из лагеря вместе с Александром Кузнецовым. За столом сидел тот же следователь. Бросив короткий взгляд на Белоусова, он, ухмыляясь, сказал:

— Получается так, что старые знакомые встречаются снова и на том же месте...

«Помнит. Помнит вражья морда, — горько подумал Белоусов. — Значит, повторится то же самое. Конец мне пришел».

Но то же самое не повторилось. Белоусова допрашивать не стали. Его усадили на диван. В кабинет следователя ввели Федьку рыжего, только что вернувшегося из сыскной поездки по городу.

— Ты этого человека знаешь? — спросил следователь, кивнув большой косматой головой на Белоусова.

— Знаю, и очень хорошо.

— Они дружили с Кузнецовым и Ворожцовым?

— Еще как дружили-то. Он для них был главным указчиком. Шептались целыми вечерами.

— И как ты думаешь: помогал он убежать из лагеря друзьям или не помогал?

— Конечно, помогал, — утвердительно ответил Федька.

— А ты видел, что я помогал, продажная шкура? — не утерпел Белоусов.

Соскочив с дивана, он подбежал к Федьке и плюнул ему в лицо.

Следователь пришел в бешенство.

— Кто вам разрешил вставать с места? Вы забыли, где находитесь, большевистский агитатор?

— Я не могу слушать подлые слова продажного человека, — отрезал Белоусов и сел на прежнее место.

За дверью в коридоре трелькнул электрозвонок, и двое выводных ввалились в кабинет.

— Выпороть его по первой статье. — Следователь показал пальцем на Белоусова. — Беседовать будем, когда он научится вежливости.

Выводные уволокли Константина Емельяновича, избили его так же, как и в прошлый раз, и принесли в барак на носилках. До утра он был без сознания. А когда очнулся, на весь барак крикнул:

— Федька рыжий — предатель. Берегитесь его.

С того дня Константин Емельянович не вставал с постели. Он трое суток харкал кровью, а на четвертые скончался.

Оставив лопаты во дворе, Александр Кузнецов и Аркадий Ворожцов свернули на тихую улицу, где приютился старый, обшарпанный костел. Здесь увидели хромого человека с метлой в руках.

— Подойдем? — спросил Кузнецов.

— Рискнем, — ответил Ворожцов.

Они решили сразу и откровенно признаться. Будь что будет. Но поговорить с хромым оказалось не так-то просто. Он плохо слышал.

— Мы русские, — сказал Кузнецов ему на ухо. — Бежали из лагеря. Помогите укрыться.

— Русские? — поляк перепугался. Но тут же понял все и засуетился, вглядываясь в пришельцев: — Ходьте, панове, за мной.

Он провел их во двор костела, открыл деревянную будку, заставленную ведрами, метлами, скребками. Туда вошли все трое. Прикрыли дверь.

— Так, говорите, русские? А кто из вас знает Петербург? — начал расспрашивать осмелевший старик.

— Оба знаем, — кивнул Кузнецов. — Только тише, папаша. Нас разыскивают...

Поляк погладил ладонью небритый подбородок и махнул рукой: дескать, не надо бояться, здесь надежное место.

— А я весь Петербург в строю исходил, — продолжал он. — Служил там действительную. И в Москве бывал.

— Тогда вы свой человек, — заметил Ворожцов.

— Самый настоящий, — закашлялся поляк, утирая губы полой рабочей блузы. — Я всегда считал русских своими. Они мне жизнь спасли...

— А теперь вы нас спасите, — торопил его Кузнецов. — Нам до вечера нужна надежная квартира. Потом мы уйдем. Обязательно.

Поляк кивнул головой, о чем-то подумал и, обрадованно защелкав кургузыми пальцами, сказал:

— Будет надежная квартира. Дайте срок, и я сумею найти то, что требуется. Я вас хорошо понял... Ждите здесь и нисколько не пугайтесь...

Поляк замкнул будку и уже сквозь дверь добавил:

— Приду через три часа.

Кузнецов и Ворожцов, усталые, переволновавшиеся, прилегли отдохнуть на вениках, сложенных большим штабелем. Но тревожные мысли не давали покоя.

— А вдруг поляк ушел за полицией? Что тогда будет? — встрепенулся Ворожцов.-

— Не может быть, — возразил Кузнецов.

Хромой поляк, переодетый в поношенный, но опрятный парусиновый костюм, вернулся точно через три часа. Мурлыча в бороду мелодию «Краковяка», он, не торопясь, в раскачку подошел к будке, нащупал в брючном кармане ключи, отпер замок и, сияющий, таинственно сообщил:

— Есть для вас, дорогие други, надежная квартира. Ходьте за мной.

Все взяли по метле и, держа их на плечах, отправились в путь.

— Там вы можете находиться до вечера, — шагая через дорогу, шептал поляк. — Я рассказал, что вы есть мои родственники из Закарпатья. Они, мол, не хотят воевать и убежали с фронта.