Золотой мираж

Лоцманская карта была отпечатана в губернской типографии в конце прошлого века. Ничего, кроме того, что могло пригодиться команде «Труженика» в плавании по Чае, на карту не было нанесено. Впадающие в Чаю мелкие речки, два острова – Ущерб и Смородина, – протоки (рукав, где находилось становище Сопочная Карга, тоже был обозначен как судоходный), береговые села, пристани, опасности в фарватере, – вот и все, что было оттиснуто в типографии двумя красками: голубой и черной. Остальное – никак не характеризующее судоходство на Чае, – находящиеся далеко от берега домики, остяцкие юрты, балаганы охотников, болота, косогоры, лесочки, тропки с поясняющими названиями что есть что, вроде «Спиридоновские болота», «Ураганная гарь», «Сожженный лесок» и даже «Временная летняя дача действительного статского советника Меженинова», «Могила иеромонаха Романа», – все аккуратно от руки, одной рукой, нанесено на карту в более позднее время.

От становища Сопочная Карга напрямую к берегу Чаи через обозначенные косогоры тянулась тропа. В конце этой тропы, у береговой линии – два вытянутых ромбика. Около Усть-Тойловки, Светловодовки и у заимки Пустошной виднелись обведенные кружочками крестики. После рассказа правнука старого машиниста паровоза для Зимина не представляло труда понять, что за пометки на карте. От Карги возили на лошадях к берегу, укладывали в лодки золото. Крестики, обведенные кружочками, – места, куда его-доставили, где закопали.

– Вот тут, тут и тут клад частями зарыт, – бойко ткнул указательным пальцем в крестики Правнук машиниста Веревкина.

– Виталий говорил мне про клад, – сказал Зимин. – Про то, что ваш отец охранял мост на железной дороге, и к нему в домик пришел раненый солдат. Было?

– Было.

– Расскажите.

– А что рассказывать-то. От Витальки поди уж все известно.

– Он говорил, – посмотрел на мальчика Зимин, – что ящики, где золото, от Карги перевезли на берег Чаи, дальше поплыли на лодках и в трех местах закопали клад.

– Ну, так и есть. Что еще?

– Солдат тот, если действительно своими руками закапывал ящики, должен был помнить точное место.

– Он и помнил, а как же. Где, на какую глубину закапывали, сколько куда шагов нужно сделать, чтоб встать на месте клада. Все отцу рассказал.

– И вве это зная, по горячим следам не сумели найти? – с сомнением спросил Зимин.

– По каким таким горячим, – махнул рукой старый железнодорожник. – В пятидесятых годах, в конце, только лишь и принялись искать.

– Что так поздно?

– А вот так. Времена-то какие были. Отец собрался было в чека докладывать, мать отговорила: не лезь. Не найдут вдруг, скажут, прикарманил. Найдут– еще хуже. Не поверят, что нет еще одного, утаенного местечка, что себе совсем ничего не оставил на черный день.

– А сам ваш отец не пытался хотя бы убедиться, что действительно владеет большой тайной, что клады есть?

– Ну как же это нет. Ему это всю жизнь было как заноза невытащенная. Ездил сколько раз на те места.

– Копал?

– Представь себе, ни единожды не ковырнул даже лопатой. В первый раз на Усть-Тойловку приехал, там прежде остяцкое селение было. Остяки допреждь на все лето в тайги дальние кочевали, аж на Улу-Юл, а тут им велели оставаться. Приучали к оседлой жизни, значит... В Светловодовку приплыл в другой раз, брошенная еще до революции деревня, – там, рядом, на соседнем берегу спецпоселенцы, комендатура... И в Пустошной. Годами па заимке, после гибели хозяина, никто не объявлялся – и нате вам, артель старательская обосновалась. А ему на Чаю путь не ближний впоследствии стал, его работать в Боготол перевели... В «оттепель», при Хрущеве, значит, отец заявление сделал в органы. Ну, покопали, покопали, не нашли ничего и сказали отцу, что он лишку о кладах читал, вредно. Так ему и сказали.

– А позднее? Искали?

– Да уж не по одному разу в каждом месте.

– Может быть, рельеф местности изменился? Берег рушился, передвинулся? Или солдат не точно места назвал?

– Солдату какой прок врать было, – возразил старый железнодорожник. – А берег, ты верно говоришь, подвинулся. Однако другие ориентиры-знаки имеются.

– Но клада нет. Ни одного из трех, – сказал Зимин.

– Они на то и клады, чтобы не сразу даваться, – с вкрадчивостью в голосе произнес Веревкин. – Верно, Виталька. Сережка? – Не дождавшись от мальчишек подтверждения своим словам, сам и ответил: – Верно.

– Значит, вы верите, что золото во всех этих трех местах, – Зимин положил ладонь на лоцманскую карту, – по-прежнему в целости лежит?

– Лежит, – твердо, с убежденностью ответил старик Веревкин. – Как миленькое. Час не приспел открыться.

– А вот эти обозначения какое отношение имеют к золоту? – Зимин показал на карте отметки «Временная летняя дача» и «Могила иеромонаху».

– Это солдат, Расторгуев его фамилия, от заимки Пустотной до моста так шел, путь его... Ты, Виталька, рассказывал, что на заимке Пустошной произошло? – Старик посмотрел на правнука.

– Неа, – послышалось в ответ.

– Неа, все тебе неа, – передразнил правнука Веревкин. – Самое главное и произошло. Заложили они последний клад. Старший отряда велел всем садиться в одну лодку, поплывут обратно. Когда выполнили приказ, сели, он одну за одной с берега две гранаты на корму и в. нос кинул. Расторгуева взрывной волной из лодки выбросило, потому и спасся один из всех, дошел до моста.

– Прилично шел, – поглядел еще раз на карту Зимин.

– Долго...

– А потом, после– встречи с вашим отцом, что с тем солдатом стало?

– Убили его.

– Убили?

– Наповал. Он вечером пришел, а утром его уже убили. Отец рассказывал, он весь от страха трясся, умолял спрятать его. Говорил, Тютрюмов знает, что он жив и будет искать сколько угодно, пока не сыщет и не добьет.

– Тютрюмов? – переспросил Зимин.

– Ну да, – подтвердил старый железнодорожник. – Был здесь после ухода Колчака командиром отряда чоновцев. Теперь о нем в Пихтовой, кроме меня, разве что Егорка Мусатов помнит... Слышал о Мусатове?

– Слышал...

– Так вот, солдат боялся, что Тютрюмов по пятам за ним идет, отецобещад его спрятать так – ни одна живая душа не найдет, хоть обыщись. Расторгуев успокоился, уснул. А утром все равно ушел. Тайком. Мертвым с новой раной отец его в черемушнике обнаружил. На полкилометра не успел от моста уйти...

– Тютрюмов его?

– Кто ж знает. Наверное, Тютрюмов... Вот так с золотом связываться, – подытожил старик.

– Дед, ты забыл про сменщика еще, – напомнил правнук.

– Верно, – закивал Веревкин-старший. – Утром отец сменился. Сменщик его чуть пораньше пришел. Только отец от моста отдалился, слышит: бабах! Бегом вернулся. Мертвый сменщик у будки лежит на рельсах и никого около. Тишина.