Золотой огонь Югры(Повесть)

— Тама, тама, — старушка припечалилась. — Покеда не спалили ее нонешней весной смутьяны… А чего такое? — Она оживилась. — Неуж квартеру для меня сыскали?

— Да нет… — Люся смутилась. Положила ладони на плечи Егорушки, повернула его лицом к старушке. — Родственники этого мальчика жили тоже на Береговой. Может, знаете их? Может, скажете, куда переехали?

Еремей вышел в коридор, осмотрелся: длинный, с огромными окнами в торцах, чистый, краска на полу облупилась, но проплешины отскоблены добела; слева и справа двери; на простенках большие, в одну-две краски — черное и красное — картинки с надписями, с подписями, иногда со словами, которые идут и с угла на угол, и сверху внизу — есть и знакомый рисунок: белый старик, взметнувший руки и бегущий из темноты: «Помоги!»

— Мы не pa-бы! Pa-бы не мы! — заглушая Люсины слова, громко, хотя и не в лад, гаркнуло за ближней дверью множество мальчишеских голосов. — Мир хи-жи-нам, вой-на двор-цам!

Еремей, который сосредоточенно разглядывал плакат— рука с гусиным пером, высунувшись из облаков, нажимает на высокую стопку книг, уложенных на провисшую цепь, — читал шепотом: «Знание разорвет цепи рабства», даже чуть присел от неожиданности. Оглянулся вопросительно на Люсю.

Та, проходя мимо, ласково и ободряюще тронула за локоть — все, мол, в порядке, все правильно, не удивляйся, — и скрылась в средней по левой стороне двери.

— Ах ты, господи; воистину мир тесен, — слезно дрожал в наступившей тишине голос старушки, которая жалостливо смотрела на Егорушку. — Знаю, знаю тетку твою Варвару-то, как не знать. Суседками были, кума я ей, крестная потому как Таньке-Маньке… Щас-то редко видаемся, ее в Дом Водников поселили, а я тута вот, за сиротками доглядываю. Не до гостеваний — с вашим братом ое-ей как глаз да глаз нужон…

Открылась дверь, за которой исчезла Люся. Вышла пожилая женщина с туго зачесанными назад седыми, скрученными на затылке в узел, волосами, одетая в черный костюм, белую блузку. Внимательно поглядела на гостей.

— Прошу сначала сюда, — женщина широко открыла дверь с красным крестом, печально улыбнулась. — Ну, мальчики, смелей! Этой процедуры вам не избежать.

Еремей, сумрачно посматривая на нее, вошел в комнату, куда уже шмыгнул Антошка.

Склонившийся над бумагами за столом у окна старичок в белом халате и с сивой остренькой бородкой повернулся. Отложил ручку, отодвинул толстую тетрадь.

— A-а, новенькие… — Встал. — Раздевайтесь. — И когда Антошка бодро направился было к нему, возмутился — Куда? Куда?! Снимите все около порога! Только не трясите, пожалуйста, одеждой и не разбрасывайте ее.

Антошка послушно отскочил назад, проворно стянул через голову ернас, принялся развязывать тесемки штанов. Еремей, посматривая то на него, то на шкаф, за стеклом которого поблескивали склянки, то на два широких, покрытых белым дивана, снял китель, опустил его к ногам. Стараясь не морщиться, снял не спеша и рубаху.

Старичок сочувственно посмотрел на Еремея, однако тут же вид его стал еще неприступней.

— Это тоже долой! — мизинцем показал на подштанники Антошки.

Тот, уже раздевшись, перешагнул через одежду, вытянулся посреди комнаты, прижав к бедрам кулаки — большеголовый, с тоненькой шеей, с худыми руками, с острыми лопатками, с выпирающими ребрами. После окрика начал поспешно развязывать тесемки исподников.

— Я вурып снимать не буду! — решительно заявил Еремей.

Старичок насмешливо взглянул на него из-под лохматых бровей и вдруг, боднув воздух, смешно притопнув, потребовал:

— Попрошу покинуть кабинет, товарищ Медведева! Видите, молодые люди стесняются. И распорядитесь, пожалуйста, относительно бани и чистого белья.

— Белье у них чистое, — несмело пояснила Люся. — Мы его прожарили на пароходе…

— Извольте не возражать! — выкрикнул старичок и опять, на сей раз гневно, топнул. — Вошь — враг страшней Колчака! Ваши слова? Ваши!

Люся пожала плечами, повернулась к Анне Никитичне.

Та, поглядывая на потупившегося, тискавшего в руках картуз Егорушку, часто и мелко кланялась начальнице.

— Вот спасибочки. Я мигом обернусь, задерживаться не стану. Сдам мальчонку Варваре и, не сумлевайтесь, бегом назад.

— Зачем же бегом? — удивилась заведующая. — Можете не спешить. Располагайте своим временем, как вам угодно. Только вот что: прежде чем пойдете, покормите Егора.

— Не, не, я не хочу! — Егорушка отчаянно замотал головой. — Я сытый!

— Вот лгунишка! — Люся засмеялась. — С чего бы это ты сытый? С пароходного чая? — Она легонько обняла мальчика, прижала к себе. — Идем, идем. Надо подкрепиться. — И повела его по коридору.

Но отошли недалеко. Дверь с красным крестом открылась.

— Люция Ивановна, вернитесь! — недовольно попросил старичок-медик. — Ваш протеже требует, чтобы перевязку ему делали вы. Подайте, настаивает, мою сестру Люсю, и все тут!

Она виновато улыбнулась Егорушке и Анне Никитичне, развела руками: что, мол, поделаешь, извините, придется без меня.

— Я сама послежу, чтобы мальчика покормили, — сказала заведующая и, строгая, прямая, направилась в дальний конец коридора.

Анна Никитична и Егорушка двинулись за ней: старушка — переваливаясь, поспешая; мальчик — нехотя, вяло.

В кухне заведующая распорядилась:

— Двойную порцию, за счет моего и товарища Медведевой пайка.

И ушла, чтобы не смущать Егорушку.

Анна Никитична усадила мальчика за краешек стола, заваленного горками бледно-зеленого капустного крошева, сама же скромненько пристроилась на табуретке у двери, сострадальчески глядя на Егорушку.

Тот положил рядом с собой на лавку картуз, поерзал, устраиваясь поудобней. Полный повар с отечным, ничего не выражающим лицом поставил перед гостем чашку дымящихся щей.

Под любопытствующими взглядами двух мальчишек, чистивших картошку, Егорушка, не торопясь, выхлебал щи, съел овсяную кашу, сдобренную конопляным маслом. Выпил шиповниковый чай, икнул, чтобы показать, как сыт. С достоинством поднялся, взял картуз, поясно поклонился повару.

— Благодарствуем за угощение. Премного всем довольны.

Мальчишки фыркнули, повар что-то буркнул, и на полном лице его появилось выражение веселой озадаченности.

— Идемте, баушка, — Егорушка повернулся к старушке, и когда та проковыляла к другой, во двор, двери, снова, теперь уже помельче, поклонился. — До свидания, люди добрые. Еще раз благодарствую.

Степенно вышел вслед за Анной Никитичной на черный двор.

Всю дорогу, пока шли через парк, Анна Никитична без умолку, часто вздыхая, рассказывала о бедах, постигших и ее, и суседку Варвару во время смуты, о пожаре Береговой, о грабежах и убийствах в безвластии — пропади оно пропадом! — Крестьянской уездной федерации, но Егорушка и не понимал многого, и не слушал почти— он посматривал по сторонам, чтобы запомнить путь: надо будет завтра же наведаться к приятелям, узнать, что и как у них… Вышли из парка через калитку, пересекли улицу.