Золотые колдуны

— Он неофициален, и речь идет об обычае домов-колодцев. — Халтерн натянул на свои плечи одеяло, как платок. — Если бы речь шла о Законе Короны, то вам было бы позволено высказываться и вызывать ваших собственных свидетелей. Это, как я предполагаю, и есть причина того, почему Т'Ан Ремонда предоставил вести все дело Араду.

Я наполнила чашу углем, предварительно вытряхнув на пол золу.

— Ховис. Не Колтин.

Он кивнул.

— Четвертый день четвертой недели… Если бы Т'Ан Рурик чувствовала себя достаточно хорошо, чтобы смогла вернуться…

— «Если бы». Мысль об этом беспокоила меня. Я знала, что Халтерн ошибался, и что Ховис в данный момент еще не отдал приказа убить меня. Еще нет, потому что ему еще нужно было самому выйти из трудного положения, которое он создал, посадив в тюрьму принятую королевой посланницу. Но если бы ему удалось утаить от Рурик, где я нахожусь, а она уехала бы на юг, тогда бы он придумал что-нибудь новое. Он был, пожалуй слишком осторожен, чтобы устранить посланницу.

Он, должно быть, не мог сделать ничего, чтобы меня оскорбило.

Воздух был очень влажен. Тонкие струйки воды стекали вниз через вентиляционные щели и образовывали лужи на каменном полу. В чаше оставалась только теплая зола.

Дикарка схватилась за прутья двери своей камеры и стала трясти ее. Лицо ее по прежнему ничего не выражало.

— Прекрати этот проклятый шум! О, Богиня! — Халтерн добавил серию бранных слов из пейр-даденийского языка. Его руки дрожали. Он швырнул в нее пустую винную бутылку, разбившуюся о прутья решетки и усеянную осколками лужу на полу.

— Не кричите на нее, ведь ее вины нет в том, что мы здесь.

— Моей также нет, — сказал он с ядовитой резкостью.

— Проклятые, полуцивилизованные дикари, — сказала я. — Вы все тут заодно.

Дождь прекратился. Влага мельчайшими каплями осела на мехе моего халата. Холодные железные прутья пощипывали руки.

— Халтерн, простите меня. Мне очень жаль.

Наши руки прикоснулись сквозь решетку друг к другу.

— Мне тоже. Извините. Эти ремондцы… — Он пожал плечами. — Я думал, что был слишком хитер, чтобы меня схватили таким образом. В моем-то возрасте.

— Это неправда, что вы полуцивилизованные. — Я следовала за ходом своих мыслей. — Колдовские народы не являются только легендой. А я не подготовлена к встрече с обществом, пережившим катастрофу.

— Кристи, — крикнула дикарка. Она отошла от решетки и стала наблюдать за входной дверью.

— Что?..

Дверь отворилась. Я ждала, что принесут побольше пищи и вина, которые передавались нам анонимно, или стражников Т'Ана Ремонде. Вместо этого вошла женщина и прикрыла за собой дверь.

— Верек Сетин. — Халтерн подошел к решетке.

— У меня мало времени. — Женщина открыла дверь его камеры, потом моей.

Я спросила:

— Где Фалкир?

— У моего брата Ховиса. Организуется выезд на охоту. Сегодня праздник пятого дня.

— Его здесь нет?

Она непонимающе смотрела на меня. Я вышла из камеры. Я не хотела задавать следующий вопрос.

— Он знает об этой истории?

Сетин покачала головой.

— Мой сын лоялен по отношению к телестре. Т'Ан, вам нужно побыстрее идти со мной.

Халтерн скатывал менее толстые одеяла. Я смотрела на него. Моя голова стала плохо соображать.

— Она должна пойти с нами, — сказала я, когда Сетин проходила мимо камеры дикарки.

Халтерн кивнул.

— Вы правы. Они вытянут из нее, что она видела, если она останется здесь.

Его разумность поразила меня.

Дикарка сначала отпрянула назад, но потом стояла спокойно, пока я обматывала ее тело под руками одним одеялом, а другое надела ей на голову, как капюшон и платок. Так она могла бы сойти за жительницу Ремонде. Я надеялась на это.

Она шла за Сетин и Халтерном, одеяло скрывало ее ноги. Я следовала за ними. У Сетин были две вещи из моего багажа, лежавшие в опустевшем караульном помещении. Мы поднялись наверх по длинным каменным коридорам и казавшимся бесконечными лестницам.

— Сетин. — Я прошла вперед мимо Халтерна, чтобы поговорить с ней. — Если он не… кто тогда позаботился, чтобы нас снабдили жизненно необходимыми вещами?

— Это произошло по желанию Фалкира. — Она продолжала идти, не сбавляя скорости. — Он желал сделать для арикей все, что только мог. Он действительно сделал многое. Это он говорил с Ховисом о том, что вас признала Богиня…

«Боже мой! Как я могла забыть об этом?» подумала я. Но это было так и данный факт совершенно вылетел у меня из головы. Я предполагала и считала это отчасти любопытной церемонией туземцев, а отчасти одним из добрых намерений Рурик, но так больше ни разу и не вспомнила о ритуале, даже в доме-колодце.

— Вам бы не поздоровилось, если бы вы об этом упомянули, — добавила Сетин. — Ховис знал об этом, Арад также знал, и как бы это прозвучало, если бы вы сказали, что вы признаны Богиней, а сопровождавшая вас в это самое время была тяжело больна?

— Но Фалкир…

— Он сделал, что смог, не нарушая законов телестре.

— А вы? — О чем я действительно хотела спросить, так это о том, почему здесь она, а не он?

— Я делаю то, что могу сделать, — сказала она, — и у меня уже нет ни сил, ни времени, чтобы высказывать мои пожелания телестре, а потому я действую на свой страх и риск.

Над нами высился отвесный берег. В лицо мне ударил теплый влажный воздух, поднимавшийся от земли. Солнце перешло зенит, дневные звезды белели над башнями Корбека. Мы стояли на дороге, обозначенной следами колес, смотрели на ясный свет, дышали свежим воздухом и молчали несколько долгих минут.

Прошло менее недели. Восемь дней. И все, однако, изменилось. Окраска деревьев в садах сменилась с желтой на серую. В воздухе ощущался пряный запах осени.

— Я больше ничего не могу сделать и ничего не знаю, — сказала Сетин. — Идите. Покиньте Корбек.

Она стояла в двери, свет безжалостно выделял резкие складки на ее лице. Ее глаза были мутными, под ними виднелись бурые пятна. Такого же цвета пятна были вокруг ее губ. Одежда свисала с ее худых плеч.

У нее был холодный и упрямый вид, такое же выражение я часто замечала на лице ее сына.

Фалкир. Он был прежде всего обитателем Ремонде и членом телестре Талкул. Как бы ни была мне приятна мысль о том, что моя свобода могла зависеть от чужих рук, я все еще доверяла ему и представляла себе, как он старался меня освободить. Теперь же я была предана. Не им, но мною самой, потому что я ожидала при всем этом, будто мы одинаково мыслили и чувствовали. Потому что я думала, будто поняла, что такое есть телестре.