Золотые яблоки Солнца

– Что на тебя нашло, Энн? Тебе же не нравится Том!

– Это правда. – И Энн вдруг застыла среди лихорадочной суеты.

«Но ведь пришла весна!» – подумала Сеси.

– Пришла весна, – сказала Энн.

«И такая чудная ночь, как раз для танцев!» – подумала Сеси.

– …как раз для танцев, – пробормотала Энн Лири.

А потом она очутилась в ванной, и пена клубилась на ее гладких белых плечах, гнездилась под мышками, теплые груди вздымались в такт движениям рук, и Сеси улыбалась ее губами, не давая рукам покоя. Нельзя медлить, нельзя сомневаться, или всей пантомиме придет конец! Энн Лири должна продолжать двигаться, действовать, притворяться, вымыть вон там, намылиться тут, а теперь прочь! Вытереться полотенцем! Надушиться, напудриться!

– Ты! – Взгляд Энн поймал собственное отражение в зеркале – кровь с молоком, будто лилии и гвоздики. – Что с тобой этой ночью?

– Я девушка, и мне семнадцать. – Сеси смотрела ее фиалковыми глазами. – Ты не сможешь меня увидеть. Чувствуешь мое присутствие?

– Верно, мое тело взяла внаем апрельская ведьма.

– Почти угадала! – рассмеялась Сеси. – А теперь одевайся.

Как чудесно было ощущать добротное платье, касавшееся этого роскошного тела! А затем услышать приветственный оклик за окном.

– Энн, Том вернулся!

– Скажи ему, чтобы подождал.

Энн вдруг села.

– Скажи, что ни на какие танцы я не пойду.

– Что? – спросила мать, стоявшая в дверях.

Сеси вновь сосредоточилась. Она расслабилась, покинув тело Энн лишь на миг, и едва не случилась беда. Ей слышен был далекий стук копыт и грохот повозки, катившейся по равнине в свете луны. Лишь на миг она пожелала отыскать Тома, побывать в его голове, узнать, что значит быть мужчиной двадцати двух лет в такую ночь, как эта. И она помчалась над вересковым полем, но теперь, как птица в клетке, метнулась назад и билась в голове Энн Лири.

– Скажи, чтобы он уходил!

– Энн! – Сеси вернулась, раскинула сеть своих мыслей.

Но Энн вырвала поводья.

– Нет, нет, ненавижу его!

Не стоило ей уходить, даже на миг. Мысли Сеси опутали руки девушки, затем ее сердце, ее голову – мягко, осторожно.

«Вставай!» – подумала она.

Энн встала.

«Надевай пальто!»

Энн надела пальто.

«Вперед!»

«Нет!» – подумала Энн Лири.

«Давай же!»

– Энн, – вмешалась мать, – хватит уже Тому тебя ждать. Выходи сейчас же, и давай без глупостей. Что на тебя нашло?

– Ничего, мама. Спокойной ночи. Мы вернемся поздно.

Энн и Сеси выбежали из дома навстречу весенней ночи.

Зала была полна порхающих голубей, тихо шелестевших перьями, павлинов, радужных глаз и огней. И в самом ее центре кружилась, кружилась, кружилась в танце Энн Лири.

– Ах, какой чудный вечер! – сказала Сеси.

– Ах, какой чудный вечер! – сказала Энн.

– Ты какая-то странная, – заметил Том.

Смутная музыка несла их, песня качала на волнах, и они плыли, погружаясь и всплывая вновь, хватая воздух, вдыхали, сжимая друг друга в объятиях, будто тонули, и вновь кружились вихрем, среди шепотов, вздохов, под звуки «Прекрасного Огайо».

Сеси подпевала. Слова срывались с распахнутых губ Энн.

– Да, я странная, – согласилась Сеси.

– Не такая, как обычно, – продолжил Том.

– Да, не в эту ночь.

– Ты не та Энн Лири, которую я знаю.

– Совсем, совсем не та, – шептала Сеси за много-много миль отсюда.

– Совсем не та, – двигались губы.

– Забавное у меня чувство, – проговорил Том.

– Что же такого забавного?

– Ты. – Он чуть отстранился в танце, пристально вглядываясь в ее пылающее лицо. – Что-то с твоими глазами, – заключил он. – Не могу понять.

– Ты меня видишь? – спросила Сеси.

– Часть тебя здесь, Энн, а другая – нет. – Том осторожно развернул ее, его лицо посуровело.

– Да.

– Почему ты пошла со мной?

– Я не хотела идти, – отвечала Энн.

– Тогда зачем?

– Что-то меня заставило.

– Что?

– Я не знаю. – Энн, казалось, вот-вот разрыдается.

– Ну-ну, тише, тише, – нашептывала Сеси. – Тише, вот так. Танцуй, кружись!

Они шептались, взмывая и падая, шуршало платье в темной зале, они кружились, ведомые музыкой.

– Но ты все-таки пошла, – сказал Том.

– Я пошла, – ответила Сеси.

– Идем. – И он, танцуя, повел ее к дверям, тихонько уводя из залы, прочь от музыки, прочь от людей.

Они забрались на козлы повозки и сели рядом.

– Энн. – Весь дрожа, он взял ее руки в свои. – Энн. – Но ее имя он произнес так, словно оно было чужим. Он все всматривался в ее бледное лицо, и ее глаза вновь открылись.

– Знаешь, я ведь любил тебя когда-то, – сказал он.

– Знаю.

– Но ты всегда была такой капризной, а я не хотел страдать.

– Тем лучше, мы еще так молоды, – отвечала Энн.

– Нет, я хотела попросить прощения, – сказала Сеси.

– Ты сейчас о чем? – Том отпустил ее руки, напрягся.

Ночь была теплой, их окутывал мерцающий пар, поднимавшийся от земли, и свежим было дыхание листьев, что трепетали на деревьях.

– Не знаю, – сказала Энн.

– А я знаю, – сказала Сеси. – Ты высокий, ты самый красивый мужчина в целом свете! Этот вечер прекрасен, я навсегда запомню его, потому что была с тобой.

Она протянула чужую холодную руку к его противящейся руке и крепко стиснула ее, чтобы согреть.

– Но, – Том поморгал, – ты сегодня сама не своя. Сперва говоришь одно, затем совсем другое. Я хотел потанцевать с тобой сегодня, как раньше. Я ни о чем таком не думал, когда тебя пригласил. А когда мы стояли у колодца, увидел, что в тебе что-то изменилось. Ты стала совсем другой. Ты изменилась, стала нежнее, стала… – Он пытался подобрать слова. – Не знаю, как сказать. Ты выглядела иначе. Твой голос изменился. И я понял, что снова тебя полюбил.

– Не ее, – сказала Сеси. – Меня, меня!

– Меня пугает эта любовь, – признался он. – Ты снова причинишь мне боль.

– Может быть, – сказала Энн.

«Нет-нет, я полюблю тебя всем сердцем! – подумала Сеси. – Скажи ему, Энн, скажи за меня. Скажи, что полюбишь его всем сердцем!»

Энн промолчала.

Том осторожно придвинулся к ней, приподняв ее подбородок.

– Я уезжаю. Нашел работу в сотне миль отсюда. Ты будешь скучать без меня?

– Да, – ответили Энн и Сеси.