Золушка в бикини
Шрифт:
— Это был не мой отец, — поморщилась Беата. — Это был Григорий Михайлович, второй мамин муж. Я не виню его, он безусловно хотел мне добра…
Леня перехватил взгляд Беаты, брошенный на его скромную «Тойоту», и пожалел, что не прислушался к совету приятеля и не взял у него на один вечер «Феррари».
— А мой родной отец, Николай Васильевич Ивановский, был крупным коллекционером…
— Ивановский? — удивленно переспросил Леня. — Так ты — его дочь?
— Да, — кивнула Беата, — А что, ты знал его?
— Знаком не был, но слышать о нем, безусловно, приходилось. Нумизмат, филателист, коллекционер живописи… Кто же
— Совершенно верно, — Беата помрачнела. — Четыре года… Его смерть на совести одного человека… Собственно, об этом я и хотела с тобой поговорить.
— Что тебе про меня сказали? — Леня недовольно поморщился. — Я не наемный киллер! Я никогда не имею дела с насилием…
При всем моем уважении ты обратилась не по адресу!
— Я знаю, — Беата кивнула. — Я навела о тебе справки и знаю о твоей основной специальности. Не волнуйся, это именно то, что надо.
И она коротко рассказала Лене историю смерти своего отца.
В обширной и очень ценной коллекции Ивановского была одна безусловная жемчужина, одно бесценное сокровище, которое коллекционер ценил больше всего остального, — античная камея, некогда принадлежавшая знаменитому Лоренцо Медичи, Лоренцо Великолепному, как называли его современники. Камея, представлявшая собой вырезанный на ониксе женский портрет, так и называлась с тех пор камеей Медичи. Судьба ее была бурной и кровавой, к самому Ивановскому она попала как наследство прадеда, миллионера и мецената, владевшего в девятнадцатом веке огромными сокровищами и сумевшего кое-что сохранить, несмотря на все обыски и реквизиции.
Когда Николай Васильевич стал признанным и уважаемым коллекционером, он смог вынести на свет божий и камею Медичи. Написал статью о ее истории для серьезного научного журнала, предоставил для одной очень престижной выставки… Об этой камее заговорили, на нее мечтали взглянуть крупнейшие ученые и собиратели. Подлинность камеи, ее уникальность и необычайная ценность не подвергались сомнению.
Специалисты ставили ее в один ряд с камеей Гонзаго, считающейся самым ценным экспонатом Эрмитажа.
Ивановский немногих допускал в свой дом. Только проверенные, уважаемые люди могли взглянуть на его сокровище. Но однажды его попросил о визите профессор Вайсмюллер, один из старейших сотрудников Эрмитажа. Ивановский не раздумывая согласился, не зная, к чему приведет этот шаг.
Старик профессор пришел в гости не один.
Его сопровождал крупный широкоплечий мужчина с густыми рыжеватыми бровями.
Он нисколько не был похож на коллекционера или искусствоведа.
— Иван, мой племянник, — ответил профессор Вайсмюллер на невысказанный вопрос Ивановского. — Я, батенька, стал стар и беспомощен и один теперь почти никуда не выбираюсь…
Ивановский ничего на это не сказал, но ему очень не понравились длинные волосатые руки «племянника», а особенно не понравился жадный внимательный взгляд, который Иван не отводил от бесценной камеи.
После посещения Вайсмюллера прошло несколько недель, и у Ивановского был небольшой прием. На этом приеме присутствовали его коллеги-коллекционеры и несколько специалистов по античной пластике. Среди прочих был приезжий профессор из Германии, которого представил хозяину дома тот же Вайсмюллер. Вечер прошел великолепно, но когда Николай Васильевич проводил гостей и вернулся в свой кабинет, он с ужасом
увидел, что камея Медичи заменена подделкой.— От перенесенного стресса с отцом случился инсульт, — закончила рассказ Беата. Он какое-то время еще прожил, но уже не встал на ноги. Профессор Вайсмюллер приходил к нему каяться и просить прощения, он рассказал, что тот, кого он назвал своим племянником, на самом деле — очень опасный человек, Иван Костоломов. Костоломов угрожал убить единственную внучку профессора, если тот не поможет ему проникнуть в дом Ивановского и взглянуть на знаменитую камею. В первый раз Вайсмюллер решил, что невелика беда, — если Иван только посмотрит на сокровище, но тот, увидев камею, стал сам не свой и потребовал, чтобы профессор на этот раз ввел в дом Ивановского под видом немецкого ученого вора и мошенника, который и подменил камею.
Отец умер через несколько месяцев.
Я унаследовала его коллекции. Кроме того, мой муж — богатый и влиятельный человек. И вот теперь я узнала, что Иван Костоломов имеет наглость всюду похваляться камеей Медичи, и решила, что этому нужно положить конец.
— Это слишком опасно, — проговорил Маркиз, выслушав историю. — Насколько я знаю, Костоломов — не тот человек, которому можно переходить дорогу…
— Конечно… — грустно отозвалась Беата. Я не надеялась, что ты возьмешься за это дело.., хотя мне говорили о тебе, как о самом лучшем специалисте. Я не могу оставить все как есть, кровь моего отца взывает к отмщению… В конце концов, я займусь этим сама!
Голос Беаты задрожал, ее бирюзовые глаза затуманились от готовых пролиться слез, грудь начала бурно вздыматься…
— Да, я займусь этим сама… — повторила она решительно, отвернувшись от Маркиза.
— Подожди, — прервал ее Леня, не в силах оторвать глаз от золотого завитка над ушком своей давней возлюбленной и чувствуя, как взволнованно бьется его вполне здоровое сердце. — Я не сказал, что отказываюсь от этой работы… Просто все это нужно как следует обдумать.
«В первую очередь надо подумать, — ехидно произнес его внутренний голос, — надо хорошенько подумать, как ты подашь всю эту историю Лолке! А ведь тебе, хочешь не хочешь, придется подключить ее к операции!»
«Ну и что такого? — мысленно ответил Леня этому внутреннему голосу. — Лолка всегда помогает мне, какую бы трудную и рискованную операцию я ни задумал! Она — надежный и безотказный партнер!»
«Даже в том случае, если ей станет известно, что заказчица — очаровательная голубоглазая блондинка, больше того, твоя старая любовь?»
Леня не мог не признать, что это очень осложняет дело.
«Но я не могу допустить, чтобы Беата сама влезла в это осиное гнездо! — возразил он вредному и ехидному внутреннему голосу. Она слишком неопытна и наверняка попадется в ловушку…»
«Она — неопытна? — продолжал внутренний голос, даже не пытаясь скрывать насмешку. — Да ты посмотри на нее! Она — прожженная, искушенная особа, прошедшая огонь, воду и медные трубы, и сейчас она из тебя вьет веревки! Ты будешь круглым дураком, если пойдешь у нее на поводу!»
— Ленечка! — с глубоким чувством воскликнула Беата, и одинокая прозрачная слезинка поползла по ее бархатистой щеке. — Ленечка, я знала, что на тебя можно положиться! Я не сомневалась, что ты не останешься глух к моей просьбе! Ты — единственный мужчина, к которому я могла обратиться в трудную минуту!