Золушки из трактира на площади

– Кай! – прошептала Бруни, прижавшись губами к холодному кабошону. – Мой Кай!

Камень потеплел. Вспыхнул ярко и тут же погас. Торхаш одобрительно кивнул:

– Открой!

Крышечка поднялась от одного касания пальца, будто была на пружинках. На дне шкатулки лежал сложенный вчетверо листок бумаги. Торопясь, Матушка развернула его и прочитала: «Родная, я скучаю по тебе!»

Сомнения, сожаления и страх отступили в небытие. Кай был рядом, обнимал Бруни и шептал, касаясь губами волос: «Я скучаю…»

– Какая чудесная вещь! – дрогнувшим голосом сказала она. – Спасибо, что принесли ее мне.

– Она называется Шепотом сердец – люди любят придумывать красивые, но глупые названия понравившимся вещам, – усмехнулся оборотень. – Шепотов всегда должна быть пара, иначе они не будут работать. Мой друг обнаружил один в сокровищнице еще до своего отъезда и взял с собой, а меня просил разыскать второй. Сегодня я наконец его нашел. Если ты захочешь ответить на письмо – положи свое в шкатулку, коснись камня губами и произнеси имя. Он получит его почти мгновенно.

Бруни гладила тонким пальцем покатый бочок шкатулки и улыбалась. А потом вдруг спросила:

– Полковник, а почему вы не участвуете в инспекции пограничных гарнизонов? Мне кажется, без вас она будет недостаточно успешной!

Торхаш, подняв брови, посмотрел на собеседницу. Матушка была совершенно серьезна. В серых глазах не отражалось ни тени иронии.

– Через три дня университет откроет двери для абитуриентов, – пояснил он, наконец. – Если бы я отправился на границу, не успел бы вернуться к открытию. Я воин, а не учитель и тем более не декан, но… если не я, то кто же?

Он одним движением вскочил на ноги.

– Позволь, теперь я тебя покину, маленькая хозяйка! Смотри не простудись.

Бруни улыбнулась, глядя на него снизу вверх. В голосе оборотня насмешка не звучала вовсе, зато ясно ощущалась… забота. Она провожала его глазами, пока он не покинул пляж, поднявшись на набережную. А потом вновь посмотрела на записку.

«Родная, я скучаю по тебе!»

– А я, – прошептала Матушка, глядя на горизонт, – пытаюсь тебя спасти…

* * *

Брунгильда бродила по городу, покуда не стемнело. В Вишенроге располагалось несколько Домов магических орденов. Она зашла в каждый. Встреченные магистры в один голос твердили, что проклятие снять невозможно. Слушая их умные речи и все больше уставая от каждого сказанного слова, Матушка украдкой гладила чешую дракона, спрятанную в сумочку в качестве финального аргумента беседы, но не спешила с ней расставаться.

Выйдя из последнего Дома, Бруни устало опустилась на скамейку у входа. Надежда – живучий пламенный зверь, но и он, вспыхнув было после слов госпожи Поползень, начинал умирать, покрываясь пеплом тоски.

– Шла бы ты домой, девонька, – присел рядом старичок-привратник. – Скоро совсем стемнеет, негоже такой хорошенькой без провожатых бродить!

Бруни украдкой бросила взгляд на его руки – нет, не было на пальцах магистерских перстней-печаток, так любимых маститыми магами. Она тихонько вздохнула и… расплакалась.

– Дело, видать, серьезное, – растерялся старичок.

– Конечно, серье-е-езное, – всхлипнула Матушка, – раз никто из магистров мне помочь не может!

– На каждого магистра найдется архимагистр! – назидательно поднял палец привратник, погладил Бруни по макушке, как маленькую, и ушел в Дом, звеня подвешенными к поясу ключами.

Матушка отчаянно потерла глаза и посмотрела направо. Там возвышалась над городом башня Ласурского Архимагистра, выстроенная из серого мрамора с золотыми прожилками, которые светились в темноте, благодаря чему здание по ночам сияло, будто божий перст, направленный в небо, а в пасмурную погоду было видно с моря не хуже Вишенрогского маяка. Вот и сейчас на стенах оживало золото, порхало во все стороны быстрыми озорными ящерками.

Решительно высморкавшись, Бруни затолкала платочек в сумочку, запахнула плащ и, как бабочка, полетела к свету.

В огромной приемной, занимавшей весь первый этаж, она оробела от безлюдья и вида великолепных скульптур, явно сработанных мастерами-гномами, а также шикарной, украшенной драгоценными камнями люстры. Впрочем, сердитое покашливание, раздавшееся из-за огромного стола в дальнем конце зала, указывало на то, что она не совсем права насчет безлюдья. Матушка направилась туда, нервно прижимая к груди сумочку и боясь оступиться на полу, зеркалом отражавшем потолок.

– Ближе подойдите, – раздался скрипучий голос, когда она в нерешительности остановилась в некотором отдалении.

Бруни шагнула вперед и разглядела сидящего за столом гнома в синей мантии с золотыми звездами, которая смотрелась на нем банным халатом.

– Зачем вы пришли? – поинтересовался тот, глядя на нее поверх очков.

– Мне нужно поговорить с архимагистром, – твердо сказала Матушка. Пламенный зверь, надежда, толкал ее под руку лобастой головой, вынуждая быть мужественной. – По личному делу.

– Сегодня не приемный день! – отрезал гном и уткнулся в огромную книгу, лежащую перед ним и освещенную ярким светом магического светильника с изображением изрыгающего пламя дракона.

Стиснув зубы, Бруни вытащила из сумочки сверток, который носила с собой весь день, и положила прямо на открытые страницы.

– Прекратите хулиганничать! – возмутился гном.

Ткань распалась, открыв чешую, и свет в помещении померк. Внутри камня разгоралось сияние, отражаясь в зрачках опешившего гнома. Волнами, полными ласкового тепла, оно затопило помещение, заставив люстру погаснуть, а ее подвески – заговорить нежной апрельской капелью.

– Глазам не верю, Брутобрутт, – прозвенел чей-то голосок, – неужели настоящая?!

Гном сморгнул, неуклюже вывалился из кресла и низко поклонился, совсем скрывшись под столом. Матушка обернулась и увидела позади невысокую женщину. Та откинула капюшон голубого бархатного плаща. Ее светлые волосы в нарушение традиций были коротко подстрижены, а огромные синие глаза смотрели на Бруни с неподдельным интересом.

– Моя госпожа, – гном выкатился из-за стола, непрерывно кланяясь. – Девушка заявила, что хочет поговорить с архимагистром по личному делу и принесла этот… – он запнулся, – …камень.