Зомби

«Квентин, как давно уже здесь такое творится?»

«Недолго, папа. Всего день или два».

«А тебя самому эта вонь не мешает?»

«Я собираюсь затеять уборку на выходных, папа».

«Ты спишь прямо здесь, рядом с этим шкафчиком, в этой вони, и тебе ничего не мешает?»

«Мешает, пап. Я просто не заморачиваюсь на этом».

«Я очень боюсь, сын, что ты не говоришь мне правду».

«Но я и не думаю врать, папа. Я просто не понимаю, о чем ты спрашиваешь».

«Спрашиваю, почему на шкафчике замок, и почему здесь воняет. Ты понимаешь, о чем я».

«За исключением мышей, пап, — сказал я, — не понимаю, о чем ты».

«Мама переживает за тебя, и я за тебя переживаю, — сказал папа, — не только за твое будущее, но и за нынешний день. Какая у тебя сейчас жизнь, Квентин? Как бы ты ее описал?»

«Какая у меня жизнь «сейчас»?»

«Все еще работаешь в этой грузовой компании?»

«Конечно. Просто сегодня выходной».

«Чем ты здесь занимался, когда я постучал?»

«Пытался ненадолго вздремнуть».

«Вздремнуть? В это время? С этой… с этой вонью? Сын, да что с тобой стряслось?»

Я потряс головой. Я глядел в пол, но ничего не видел.

Я подумал, если он зайдет в ванную — мне пиздец. Времени оттереть ванну у меня не было. Занавеска там вся в пятнах и потеках. Белье КРОЛИЧЬИХПЕРЧАТОК, скомканное и пропитанное кровью, а на полу лобковые волосы, которые я с него соскоблил.

«Сын? Я с тобой разговариваю. Как ты все это объяснишь?»

«Ну, — сказал я, — не считая мышей, я тут проблем не вижу».

Так и продолжалось. ПАПИН РОТ оформлял те или иные слова, они выплывали оттуда, как воздушные шары, и мой рот оформлял те или иные слова, и мне это было знакомо, и по-своему это было удобно. Потому что в конце концов папа выбирает вариант, в котором даже не хочет этого знать, и вытирает лицо платком и говорит: «Квентин, в основном я заскочил, чтобы… не хочешь съездить со мной сегодня домой к ужину? Мама испекла банановый пирог», — и я отвечаю: «Спасибо, пап, но, думаю, я не голоден. Уже поел».

12

Двенадцать лет, седьмой класс, я уже носил очки, был длинноруким и тощим, под мышками стали расти волосы, и в паху тоже, и все вокруг на меня пялились, даже учителя, на физкультуре я отказывался идти в душевую, отказывался раздеваться, проходить между ними, их члены блестели, они почесывали грудь, живот, некоторые из них были такими мускулистыми и красивыми и гоготали как обезьяны, ни о чем не подозревая, если только не замечали меня и мои глаза, за которыми не получалось уследить, я шнырял и юркал среди них, будто карп, глянув на меня, они все понимали, и их лица каменели от омерзения — ПЕДИК ПЕДИК КВЕНТИН ПЕДИК — и тогда папа взлетел вверх по лестнице, поймал меня у себя в комнате за домашней работой, потащил за руку вниз по лестнице в гараж, и показал мне журналы «Бодибилдер» и голого кукольного Кена, которого я принес с игровой площадки и спрятал за пачками старых газет, а он нашел, его лицо от ярости пошло пятнами, тогда папа еще носил бородку, как у доктора М_ К_, и даже она побледнела от негодования. Он скручивал журналы в руках, словно куриную шею, чтобы на глаза не попадались обложки и рисунки, сделанные на них флуоресцентно-красным фломастером. Или страницы с такими же рисунками, развороты со снимками мускулистых мужских тел, и юношу, похожего на Барри, каким тот мог бы стать через пару лет, если бы прибавил в весе, и блестящий розовый банан, торчащий вверх из его промежности, и части некоторых фотографий, вырезанные ножницами. «Это отвратительно, Квентин, — трудился папин рот, задыхаясь, — это отвратительно, я больше никогда, никогда в своей жизни не желаю видеть ничего подобного. Маме мы ничего не скажем», — и стал было говорить дальше, но его красноречие иссякло.

Вместе мы сожгли все улики. За гаражом, чтобы мама ничего не увидела.

13

Фронтальная лоботомия, также известная как лейкотомия (от греч. leuco — белый). Самая радикальная и необратимая форма психохирургии. Процедура направлена на разрушение белого вещества в обеих лобных долях человеческого мозга. Разрушаются нервные пути, сообщающие лобные доли с лимбической системой и прочими мозговыми центрами. Желаемый результат: «уплощение» аффекта с устранением эмоциональных переживаний, нервного возбуждения, компульсивных мыслительных процессов и поведения у шизофреников и пациентов с другими психическими расстройствами. Эта мера применима ко всем соответствующим пациентам возрастом от пяти лет.

Эту страницу я вырезал из учебника лезвием. За книгохранилищем в психиатрической библиотеке, чтобы никто ничего не увидел. Я ПОЧТИ ВИДЕЛ, КАК МОЙ ЗОМБИ МАТЕРИАЛИЗУЕТСЯ ПРЯМО НА ГЛАЗАХ.

Еще одна книга, эта еще лучше, «Психохирургия» (1942), авторы доктор Уолтер Фриман и доктор Джеймс В. Уоттс из университета Джорджа Вашингтона:

Когда пациент без сознания, я зажимаю верхнее веко между большим и указательным пальцами и максимально оттягиваю от глазного яблока. Затем я погружаю конец трансорбитального лейкотома в конъюнктивальный мешочек, следя за тем, чтобы не задеть кожу или ресницы, и вращательными движениями ввожу конец инструмента до тех пор, пока он не упрется в свод орбиты. Потом я опускаюсь на колено у стола, чтобы направить инструмент параллельно валику носа и слегка в сторону срединной линии. Достигнув отметки в 5 см, я завожу рукоять инструмента вбок настолько далеко, насколько позволяет глазничный валик, чтобы отделить ткань в основании лобной доли. Затем я наполовину возвращаю инструмент в прежнее положение и погружаю его дальше, на глубину 7 см от края верхнего века. Я по-прежнему тщательно слежу за инструментом, и в этом положении делаю с него профильный снимок. Это наиболее точный подход из всех, которыми может похвастаться данный метод. Затем наступает ответственный момент. В досягаемости оказываются артерии. Удерживая инструмент во фронтальной плоскости, я смещаю его на 15–20 градусов медиально и примерно на 30 градусов латерально, возвращаю в среднее положение и вращательным движением извлекаю, в то же время оказывая значительное давление на веко, чтобы избежать кровоизлияния. Аналогично повторяю с противоположной стороны, используя идентичный инструмент после свежей стерилизации.

Я завелся до СТОЯКА, вырезая эти статьи, я знал, что в моей жизни это ПОВОРОТНЫЙ МОМЕНТ. Сколько тысяч операций трансорбитальнойлоботомии эти ребята провели в 40-е и 50-е, и как легко ее проводить — автор «Основ психохирургии» отметил, что ему случалось проводить до тридцати операций за день, пользуясь лишь «скромным» ножом для колки льда, как он его назвал!

Папа с мамой мечтали, что я стану ученым, как папа, или врачом. Но события развернулись по-другому. Однако я был уверен, что смогу провести трансорбитальнуюлоботомию, даже если придется действовать нелегально. Все, что мне требовалось — это нож для колки льда. И подопытный.

14

Во вторник на групповом сеансе доктор Б_ призвал нас говорить от чистого сердца. Нас одиннадцать человек. Взгляда в глаза все избегают. «Ладно, ребята, приступим, кто желает начать?» В затылке у меня странно жужжало. Я продолжал оглядываться через плечо и ерзать на стуле, но за спиной не было никого, во всяком случае, из тех, кого я мог видеть. «Помните, никто никого не осуждает. Это основное условие, парни».

Лампы дневного света, некоторые из них мигают. Цементная стена, выкрашенная в горчично-желтый, на ней постеры, флаера, регистрационные списки и снимок Мэджик Джонсона с какой-то подписью, никаких окон, только дверь с толстым стеклом под проволочной сеткой, похожей на нервные цепи в мозгу, и мне любопытно, одностороннее ли это стекло, и наблюдают ли за нами, как за лабораторными крысами, и быть может, снимают на камеру? Хотя заходили мы в эту же дверь, это та же самая дверь, в которую мы заходим каждую неделю, я готов поклясться.

«Ладно, ребята, приступим, говорите отчетливо и чистосердечно. Кто желает начать?»

Начинает Бим, Бим — белый парень моих лет, с рыхлым как сыр лицом и галоперидольным тремором, и с бесконечным насморком, так что в ноздрях его слезинками блестят сопли, если он начинает говорить, смеяться и бормотать, то уже не может перестать, и я гляжу в пол, пытаясь понять, что должен сказать К_ П_, три недели подряд просидевший здесь, глядя в пол, глухонемой как баран. Если ты не сотрудничаешь/общаешься — ТЕБЕ ПИЗДЕЦ. Второй тоже белый, Перше, ему около сорока, он всегда при галстуке и в клетчатом пальто, вечно скалится и пытается всем пожать руки, однажды он увидал меня на улице и позвал КВЕН-ТИН! как будто мы друзья, я стоял, уставясь на него — не в глаза, но в грудь, — а он смотрит на меня и придвигается чуть ближе, протягивая руку, чтобы пожать мою, а я в каком-то другом месте, своем собственном, весь оцепенел и не дышу, и наконец он отходит и говорит «Извините, обознался». Следом за ним этот жирдяй, парень младше меня с пивным пузом, оно свисает на его ковбойский ремень и подпирает подбородок, словно у раздувшейся лягушки, про себя я называю его Лягушачье Рыло, к тому же он говорит слишком быстро, потеет и пыхтит, я не слушаю, но все равно слышу: какие-то бредни про то, как его «преследует память о …», как он «не может перестать думать о…», как ему «чертовски жаль» детей его сестры, которых он случайно сжег, когда разлил вокруг дома бензин и подпалил, чтобы отомстить, не зная, что дома кто-то есть, и это долго продолжается. А вот черные, среди которых есть два клевых чувака, я зову их Бархатный Язычок и Задира, эти двое по части брехни настоящие таланты, обоих выпустили из тюрьмы Джексон под честное слово, вот у них К_ П_ есть чему поучиться, но НЕ ВСТУПАТЬ В ЗРИТЕЛЬНЫЙ КОНТАКТ. И я не вступаю.

Забыл выпить таблетки и утром и днем, так что по дороге сюда закатил два красных. Прямо в фургоне съел двойной гамбургер с картошкой, запивая Бадом, купил упаковку на шесть банок в «7-Элевен» и высосал четыре подряд — в глотке чертовски пересохло. Прокатился по автостраде, по набережной и рядом с кварталом бедняцких общаг. После приговора ВХОД ВОСПРЕЩЕН. Был риск, что меня остановит какой-нибудь коп, а я пью пиво, но никакой коп меня не остановит, я белый, аккуратно подстриженный, за рулем фургона, у которого все в порядке с фарами, и с передними и с задними, я не превышаю скорости и придерживаюсь правой полосы. К_ П_ с шестнадцати лет имеет права и всегда водит чертовски осторожно.

Так что я спокоен и благодушен, слушаю остальных или делаю вид, доктор Б_ хмурится и кивает, и все остальные вместе с ним, как будто тоже слушают и уши развесили. И меня не тревожит, что после следующего оратора мой черед. Я знаю, херово, что я не участвую в обсуждении, как это называет доктор Б_. А также знаю, что он и без того ставил мне плохие оценки или??? в своих отчетах. «Мужики, никто не станет вас осуждать. Просто будьте откровенны. Все сказанное останется в этой комнате, договорились?»