Зомбификация. Опыт сравнительной антропологии

Но если колдун попытается сделать то же самое с кем-нибудь из европейцев, хотя бы с тем же антропологом, вряд ли у него что-нибудь выйдет. Европеец просто не поймет значительности происходящего – он увидит перед собой невысокого голого человека, махающего звериной костью и бормочущего какие-то слова. Будь это иначе, австралийские колдуны давно правили бы миром.

Все известные случаи зомбификации – той же природы. Если европеец (или человек любой другой культуры) подвергнется действию «порошка зомби», то на него подействует только тетродотоксин, и он либо умрет, либо на время впадет в глубокую кому. А вот на сельского жителя Гаити подействует именно «порошок зомби», и, заметив, что он лежит в гробу и не дышит, он поймет, что кто-то из врагов продал его колдуну, который отделил его «маленького доброго ангела» от тела с помощью магической ловушки.

Магия существует, она чрезвычайно эффективна – но только в своем собственном измерении. Чтобы она действовала на человека, необходимо существование «психического фона», делающего ее возможной. Необходим набор ожиданий, позволяющий определенным образом перенаправить психическую энергию – именно перенаправить, потому что магические воздействия основаны не на мощных внешних влияниях, а на управлении внутренними процессами жертвы, на запуске психических механизмов, формируемых культурой и существующих только в ее рамках. Этот «психический фон» постепенно меняется – словно кто-то перенастраивает наши «приемники» с одной радиостанции на другую. Мы давно перестали видеть водяных и леших, зато научились видеть летающие тарелки, раньше чудеса творили колдуны – теперь этим занимаются какие-то подозрительные телегипнотизеры, но дело здесь не столько в них, сколько в нашей неосознанной готовности или осознанном нежелании участвовать в их кампаниях, основанных на использовании ими же создаваемого (дети с цветами, письма) «психического» фона. Почти выкорчевав религию (которая в свое время с такой же тупой непримиримостью вытеснила магию), мы с радостным изумлением узнали, что кроме пыльных идеологических работников и участковых врачей о наших душах и телах могут позаботиться некие «экстрасенсы». И чем больше мы в это верим, чем больше к этому готовы, тем больше их будет. Но австралийский абориген, попавший на сеанс Анатолия Кашпировского, вряд ли осознал бы значительность ситуации – скорее всего, он увидел бы невысокого одетого человека, бубнящего какие-то слова и пристально глядящего в зал. Иначе Анатолий Кашпировский давно сумел бы стать главным шаманом австралийских аборигенов.

HOMO СОВЕТСКИЙ

Австралийскими аборигенами очень легко управлять. Но управлять нами до недавнего времени было немногим сложнее. Попробуем перенестись на десять-пятнадцать лет назад и увидеть принципы формирования уже полуразрушенного сейчас «психического фона» глазами антрополога.

Магия преследует нас с детства. Сначала нас украшают маленькой пентаграммой из красной пластмассы с портретом кудрявого покровителя всей малышни. При этом мы получаем первое из магических имен – «октябрята», и узнаем, что «так назвали нас не зря – в честь победы Октября». Интересно, что первая магическая инициация проводится в таком же возрасте только, пожалуй, у индейцев Хиваро (восточный Эквадор), когда ребенка угощают специальным составом, называемым маикуа, и отправляют на поиски своей души. Эта первая инициация (имеется в виду прием в октябрята) не несет в себе ничего угрожающего и, подобно игре в войну, является игрой в будущее. Вторая инициация уже намного сложнее – подросших детей обучают начаткам ритуала («салют», «честное пионерское») и символике – вручаются новый значок (пылающая пентаграмма из металлического сплава) и неравнобедренный треугольник из красной материи (его концы символизируют отца, сына и еще одного сына), который завязывается узлом в районе горлового центра и обеспечивает симпатическую связь с Красным Знаменем (поэтому значок просто вручается, а галстук как бы доверяется, и хоть он свободно продается за семьдесят копеек вместе с носками и мылом (напомним, что речь идет о середине семидесятых), но, купленный, становится сакральным объектом и требует особого отношения). Дается второй магический статус – «пионер», и в сознание впервые вводится страх потерять его. Исключение из пионеров – практически не встречающаяся процедура, но само упоминание ее возможности рождает в детской душе страх оказаться парией, этот страх начинает использоваться административно-педагогическим персоналом с целью упрощения «воспитания» и управления:

– А ну, кто там курит в туалете? Кто там хочет расстаться с галстуком на совете дружины?

И, откуда-то сверху, приминая к земле, несется грозно-загадочное:

– Будь готов!!!

– Всегда готов! – повторяем мы, давая самим себе то, что Анатолий Кашпировский называет установкой. Причем делается это в детском возрасте, когда психика только формируется и крайне восприимчива. Потом, когда мы вырастаем, выясняется, что мы и правда готовы ко многому.

Третья массовая инициация – прием в комсомол, совмещенный по времени с половым созреванием. К этому времени участие в многочисленных и малозаметных магических процедурах подготавливает нас к следующему, очень важной ступени – интериоризации внешних структур. Этот процесс начинается несколько раньше – еще в качестве «пионеров» мы делаем внутренними ритуалы, в которых нас заставляют участвовать – например, даем друг другу «честное пионерское». Произнесение этого заклинания является надежной гарантией правдивости информации – примерно так в уголовной среде «дают зуб», только «дающий зуб» и нарушающий слово лишается зуба, а дающий «честное пионерское» и нарушающий его оказывается наедине с разгневанной «пионерской совестью» – социальной функцией, интериориозованной с помощью магии. Интериоризация – длительный процесс завершающийся формированием так называемого «внутреннего парткома», с успехом заменяющего внешний у различного рода чиновников, редакторов и т.п. Действие внутреннего парткома протекает либо в форме визуализации – человек, обдумывая требующую решения ситуацию, представляет себе нечто вроде заседания, на котором обсуждается его выбор (или визуализирует начальника и его реакцию), либо, на более глубокой стадии, в форме физических ощущений – сосания под ложечкой, прилива крови к голове и т.д. («Семен, нутром чую – не наш он!») Интериоризация превращает наблюдателя в участника.

Новый магический статус комсомольца – вещь уже серьезная. Он не приносит ощутимых выгод, но в состоянии принести ощутимые неприятности. На этом этапе практически отпадает громоздкая внешняя атрибутика пионерии – символика переходит с индивидуального уровня на групповой: возникают различные «треугольники» и «пятерки» (так называют магических кураторов производственных подразделений и заместителей секретаря крупной комсомольской организации). То же касается и ритуала – он не отмирает, а утончается и становится эзотерическим, то есть передаваемым непосредственно. Комсомольские работники определяют фасоны своих усиков и костюмов не опираясь на какие-то тексты или инструкции, а руководствуясь чутьем, то же чутье определяет их манеры и лексику. Комплект правил, которыми они руководствуются, невозможно сформулировать – тем не менее почти любой комсомолец в состоянии заметить, соблюдаются эти правила или нет.

Здесь впервые проявляется чисто вудуистский феномен – постоянно практикуемое «одержание». Представим себе нескольких молодых людей, идущих по коридору, обсуждая последний футбольный матч, баб и вообще жизнь. Все они настроены друг к другу вполне дружелюбно. Но вот они доходят до двери с надписью «Комитет ВЛКСМ», открывают дверь, входят внутрь и рассаживаются по местам. Обсуждается персональное дело комсомольца Сидорова, три минуты назад бывшего просто Василием. Изменяется все – выражение лиц, манера говорить, даже тембр голоса. Причем людей, произносящих не своим голосом не свои мысли, пробирает дрожь неподдельной искренности – они вовсе не лукавят, просто их «маленькие добрые ангелы» временно замещаются «партийными телами».

Выше мы говорили о концепции души в Вуду. Но и у советского человека, помимо физического, имеется несколько тонких тел, как бы наложенных друг на друга: бытовое, производственное, партийное, военное, интернациональное и депутатское. С гибелью физического тела они распадаются, за исключением производственного: после смерти советский человек некоторое время живет, как учит м.-л. философия, в плодах своих дел. Партийное тело начинает формироваться еще в детском саду, укрепляется в процессе магических инициаций и представляет собой интериоризированную партийно-государственную парадигму. Оно существует и у большинства беспартийных, именно эту компоненту души прославляет лозунг «Да здравствует советский человек – строитель коммунизма!» Вот еще один пример группового одержания партийными телами, полностью вытесняющими все человеческое (он взят из книги Е.Боннэр «Постскриптум»):

«Я ехала дневным поездом… В купе, кроме меня, были еще две женщины средних лет и один мужчина. Одна из женщин спросила: „…Вы жена Сахарова?“ – „Да, я жена академика Андрея Дмитриевича Сахарова“. Тут вмешался мужчина: „Какой он академик. Его давно гнать надо было. А вас вообще…“ Что „вообще“ – он не сказал.

Потом одна из женщин заявила, что она советская преподавательница и ехать со мной в одном купе не может. [2] Другая и мужчины стали говорить что-то похожее. Кто-то вызвал проводницу. Уже все говорили громко, кричали. Проводница сказала, что раз у меня билет, то она выгнать меня не может. Крик усилился, стали подходить и включаться люди из других купе, они плотно забили коридор вагона, требовали остановки поезда и чтобы меня вышвырнуть. Кричали что-то про войну и про евреев… Мы протискивались мимо людей, и я прямо ощущала физические флюиды ненависти…»

2

Мы знаем, что после прибытия духа он называет себя, при этом меняются голос и манеры медиума – В.П.

Иногда партийное тело называют «тем парнем» – он всегда рядом.

Когда газета «Правда» пишет: «Советские люди гневно осуждают…» – здесь тоже имеется в виду психические процессы в партийном теле. Остальные тела похожи на партийное, но имеет свою специфику.

Происходящее на комсомольском собрании практически не отличается от одержания духом – участники точно так же предоставляют свои тела некой силе, не являющейся их нормальным «я», разница только в том, что здесь мы имеем дело с групповым одержанием системой. Смысл провозглашавшегося когда-то «воспитания нового человека» – сделать это одержание индивидуальным и постоянным.

Следующая ступень инициации – партия. То, что происходит в комсомоле – только подготовка к ней, комсомольцы играют в партию точно так же, как пионеры играют в комсомол, а октябрята – в пионеров. Об интенсивности происходящих в партии процессов можно судить по известному анекдоту о каннском фестивале фильмов ужасов, где разные «Челюсти» и «Механические апельсины» уступают все призы советской ленте «Утеря партбилета». Здесь в полной мере проявляется феномен «вуду-смерти» (многочисленные инфаркты, вызванные совершенно нематериальными партийными взысканиями), и действуют различные «воздушные удары» (coupe l'air) – с занесением и без.

Племя Алгонкин (северо-восток Северной Америки) использует дурман (местное название виссокан) в ритуале инициации. Подростки запираются в специальных длинных строениях, где на протяжении двух-трех недель едят исключительно дурман, выходя оттуда, они уже не помнят, что это такое – быть детьми, зато знают, что стали взрослыми. Но вряд ли они понимают, что то что с ними было, является инициацией с ритуальным употреблением психотропа – это понимаем только мы. Индейцы просто растут и превращаются из мальчиков в охотников и воинов, «психический фон» их культуры делает процедуру инициации естественным и необходимым процессом. Точно так же и мы не осознаем нашего постепенного затягивания в зубчатый механизм магии, и вспоминаем не этапы деформации нашего сознания, а майский ветер, теребящий концы свежевыглаженного галстука, или бледное лицо комсомольского функционера, интересующегося фамилией любимого литературного героя при «прохождении» райкома. Мы глядим на магию изнутри, мы там все вместе, и мы уже не помним, что это такое – быть где-то еще.