Зона Посещения. Бродяга Дик

Ким повидала уйму нелюдей с приклеенными сардоническими улыбками на лицах, но этот, в одном ботинке, ей запомнился. Как-никак – первый…

Счастливчик бился то об одну стену, то об другую, двигаясь, словно маятник на веревке. При этом его лицо сохраняло напряженное, целеустремленное выражение. Казалось, лопни веревка – он набросился бы на сталкеров, чтобы рвать их зубами и ногтями.

Ким зажала нос – от счастливчика нещадно смердело – и заторопилась за Строговым.

– Собачку держите? – осведомился Картоха.

– Собачки у нас есть, – ответил Лопес. – Но этот скорее крокодильчик.

Ким передернуло. А тут еще вдруг Злой завопил, как будто его резали:

– Осторожно! Веревка перетерлась! – Когда все встрепенулись и забряцали оружием, Злой добавил своим обычным голосом: – Да померещилось мне, идите-идите, господа.

– Ч-черт, – с присвистом протянул Кучерявый.

Сколько миль они прошагали, словно муравьи, идущие один за другим по следу из феромонов, Ким не представляла. Где они? Под мертвыми садами, что тянулись вдоль шоссе Рексополь – Хармонт? Под безлюдным пригородом? Под городскими кварталами, где живут в равной пропорции научные работники Института и простоватый люд, бандиты-культисты и сталкеры с детьми-мутантами?

Серые стены не отвечали. Скрипящая под подошвами пыль и мелкие камешки не отвечали.

В конце концов коридор расширился – теперь в нем смог бы поместиться легковой автомобиль. Сквозняк принес запахи, которые Ким меньше всего ожидала встретить в Сухом тоннеле: неподалеку жарили мясо, а еще – стирали одежду дешевым порошком. Впереди забрезжили красноватые отблески огня, и отряд погасил фонари.

Ким увидела уродливых собак. Это были настоящие чудовища: большеголовые, криволапые, клыкастые, с покрытыми болячками плешивыми боками. Их было много, не меньше двух десятков. Все – в ошейниках и, как счастливчик, на привязи. Они не лаяли, лишь глухо ворчали и шипели, точно рептилии. И эти звуки пугали Ким сильнее, чем желтые зубы в несколько рядов, чем скребущие по цементному полу когти.

– Вырезали голосовые связки? – догадался Картоха. – Что ж, предусмотрительно.

– Шизики! Садисты чертовы! – вставил Кучерявый.

Потом Ким увидела людей. Не бандитов, не террористов, а чумазых, похожих на нищих и бродяжек женщин разного возраста, стариков и даже детей. Они жались к стенам, под которыми темнели лежанки из тряпья и картона, и со смесью удивления и испуга пялились на вооруженных сталкеров. Горел в мятых железных бочках огонь, жарилось мясо на шампурах, кипела вода во вместительном котле. Чад собирался под сводом и уходил через вентиляционные шахты. Совсем молодая, но с несвежим лицом барышня кормила грудью младенца, при этом в ее свободной руке дымила и потрескивала самокрутка, распространяя отчетливый запах марихуаны. Возвышался массивный крест – просто две бетонные перекладины, ни Христа, ни украшений, ни символов. На полу под крестом были в беспорядке расставлены восковые свечи, примерно половина из них горела, мерцая на сквозняке.

То тут, то здесь слышался шепот:

– Белая женщина! Идет в Зону! Белая баба! Конец Света близится!.. Баба в Зоне? Пророчество исполняется!

– Паства Гуталина, – обернувшись к растерянной Ким, прокомментировал Строгов. – Не думал, что их так много. Такие же психи, как и духовный лидер.

Босоногий чернокожий мальчик сидел на складном стуле в обнимку со старой гитарой. Ким узнала инструмент: на нем играл Гуталин во время их первой встречи неподалеку от «Метрополя». Поймав взгляд Ким, мальчишка криво усмехнулся, ударил по струнам и пропел негромко, с легкой хрипотцой:

Господь подает свои знаки, И в небо с восторгом смотрю я. Брызги черные, скрепки, этаки Не заменят мне душу святую. Не введет в искушение дьявол, В грязном Дике слоняясь по Зоне, Но тебе расскажу, друг, где взял я Веру в Него на сияющем троне. «Аллилуйя» скажи! «Аллилуйя» скажи! Не отдам я пришельцам бессмертной души!

– Аллилуйя! – подхватили голоса нестройно. – Аллилуйя! Господь велик! Наш пастырь – Гуталин!

– А где, кстати, он сам? – спросил Папаша Линкольн у Лопеса.

– В Зоне, – ответил тот. – Молится о спасении ваших душ.

На границе городка Гуталина собралось множество бандитов. Все были в рванине, все небритые, все – с автоматами Калашникова наперевес. Здесь же остались те, кто сопровождал сталкеров в тоннеле, за исключением Андре Лопеса.

– Через четыреста ярдов начинается Зона, – сказал он. – Даже под землей она в своем праве. Мне приказано привести вас в горы, поэтому нам всем придется проверить свою удачу уже сейчас.

Папаша Линкольн кивнул.

– Зона… – он втянул широченными ноздрям воздух. – Вот это по-нашему. Вот это мы понимаем.

– А что, привала не будет? – заныл Кучерявый.

– Для тебя, ниггер, не будет, – отрезал Папаша Линкольн. – Дейли, ты как?

Ким торопливо проглотила таблетку обезболивающего, сделала глоток воды из фляги.

– Я нормально, я иду… я вообще люблю ходить пешком. В Нью-Йорке это в моде…

Злой внимательно посмотрел на нее.

– Если тебе нужно прокладку заменить, ты скажи. Мы отвернемся, – проговорил он с деланной заботой в голосе.

– Злой, мать твою! – ругнулся Папаша Линкольн, до того, как Ким успела открыть рот. – Сильно умный, да?

– А что? – Злой хохотнул. – Дело естественное. Или забыл, Папаша, каково это – с бабой жить?

Строгов поморщился. А Картоха сказал, поглядывая искоса на людей Гуталина, словно стеснялся их:

– Вздумали препираться перед Зоной. Силы некуда девать.

Навуходоносор и Кучерявый, воспользовавшись остановкой, закурили, а Злой задумчиво почесал выпирающий пупок и заявил:

– Это все из-за бабы. Зря мы ее взяли. Не к добру.

Лопес встретился взглядом со Строговым и усмехнулся. В глазах бывшего лаборанта читалось злорадство. Латинос вынул из поясной сумки резную табакерку, вытряхнул на тыльную сторону ладони понюшку табака и втянул ее в себя. Заморгал покрасневшими глазами, шмыгнул и тут же подставил палец под кончик носа, чтоб не чихнуть.

Строгов ощутил фантомное жжение в переносице и под глазами. Сердце гулко заухало, на лице выступила испарина. Он сглотнул, наблюдая, как по стенам коридора идет волна перистальтической дрожи, и как далеко впереди тоннель выгибается то вправо, то влево, виляя, словно собачий хвост.

– Хочется? – поинтересовался Лопес, скалясь. – Холодненького? Беленького?

Ким сейчас же увидела, как переменился в лице Строгов. Она почувствовала одновременно и жалость, и волнение, и в то же время промелькнула мыслишка вроде «вот и поделом тебе, нарик несчастный!» Следом пришел сумасбродный порыв, и она почти ласково положила ладонь Лопесу на плечо, а затем проговорила, глядя в его слезящиеся глаза.

– Еще раз так сделаешь, запихну тебе в глотку грязную прокладку. Ясно?

Кучерявый, Злой и Навуходоносор переглянулись и хохотнули. Лопес снова оскалился, но уже без прежней уверенности. Ким же повернулась к Строгову.